Большая книга ужасов – 65 (сборник) - Елена Усачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И конечно, Вичка на такие подвиги не пойдет. А пойдет только тот, у кого уже никогда ничего болеть не будет. Юлечка. Вот кто сейчас заглядывал с улицы.
– А Юлечка в том доме жила? – спросила я, не отводя взгляда от белого лица с горящими черными глазами. Проклятая Юлечка все пялилась и пялилась на меня. И это уже были никакие не глюки. Граблями не спасешься. Это была правда.
– Какая еще Юлечка? Послушай, Мань!..
– Вот эта.
Я показала. Конечно, Юлечка качнула головой, как бы говоря, что не стоит. Но я все равно показала. Малыш тоже хотел познакомить родителей с Карлсоном. Но они все не могли его увидеть. А вот фрекен Бок разглядела. И даже повоевала с ним немного. Моя бабушка не была последовательницей фрекен Бок, ей даже было неинтересно знакомиться с моим призраком. Она смотрела на меня. С нехорошим таким прищуром. И сахар в пальцах ломала. Я сахар с трудом щипцами колю. Но у бабушки пальцы крепче – сахар ломался в мелкий порошок.
– Ты давай чай допивай, – ласково произнесла она. – А я пойду узнаю, может, нас кто до Гостешево довезет. Пешком мы будем долго ходить.
Она собрала пакет с сахаром, аккуратно его завернула и ушла. А я отправилась проверять кусты шиповника. Были они целенькие, не ломаные, зрели на них оранжевые ягоды. На всякий случай позвонила Вичке. Она заверила меня, что самурайскими подвигами не страдает, ни в какие кусты не залезала, руки и ноги не обдирала. Но тоже считает, что если я уеду, то конец лета будет безобразно испорчен. Потому что ее добрые родители отказываются приезжать и забирать милую дочь раньше времени. Велят сидеть с бабушкой. Ей, мол, помощь очень нужна. Сами они не могут приехать ее спасать.
Лезть в кусты и дышать на стекло я не стала. Может, Юлечка как раз этого и добивается, чтобы я тут демонстрировала разные степени буйного помешательства. И вообще не понятно, чего Юлечка хочет. Если она есть, конечно. Может, я устала отдыхать? И у меня от перегрева глюки начались?
Теперь в Гостешево к таинственной шептунье я рвалась даже сильнее моей бабушки. Повез нас опять Мишка. Он вернулся из Троицка, сгонял в райцентр, пообедал и снова намылился в путь. Сказал, что Гостешево, конечно, не ближний свет, но ради моих прекрасных глаз…
Дальше нести пургу ему не дала бабушка. Она строго сказала, чтобы Мишка всю дорогу молчал. И он честно продержался десять минут, чтобы, высаживая нас около развалившейся церкви, снова ляпнуть про «все на свете ради моих глаз».
Пока бабушка искала, где живет местная колдунья, я изучала информационный стенд около церкви, заботливо забранный разбитым стеклом. Выяснила, что это Богородично-Рождественский храм. Что построен на пожертвования местных жителей.
Не, сильная вещь. Мощная. Даже в таком развалившемся виде – решетки в окнах гнутые, под решетками провалы, битый кирпич везде, какая-то труба опять непонятная торчит – церковь впечатляет. Стоит на самой высокой точке, на холме. Сейчас он зарос. А раньше, наверное, вид на церковь был невероятный. Домики внизу, а наверху такая громада. Подниматься к ней надо было по ступенькам. Звон, наверное, отсюда плыл по всей реке. Птицы глохли. Рядом с этой наша церковь в Троицком – тощая манекенщица. А эта – барыня.
Я принялась читать дальше историческую справку про церковь и село. Сколько когда было дворов, сколько душ, число школ, кто и когда был приходским священником…
О том, что ко мне кто-то подошел, я увидела в отражении стекла. Кто-то ниже меня и сильно шире.
Я напряглась, готовая к тому, что сейчас начнут меня ругать – не так стоишь, не туда смотришь и вообще иди отсюда.
Но рядом со мной тяжело вздохнули, и я невольно повернула голову.
За мной стола бабка божий одуванчик. Светленькая, в белом платке, из-под которого выбивались седые волосы. По-доброму на меня посмотрела и произнесла:
– Эх, девонька. Плохо все у тебя.
Глава 3
Крыша поехала, и потолок обвалился
Вичка меня, конечно, истеребила. Я ей уже три раза рассказывала, как меня колдунья сама нашла, как перепугала бабушку, наговорив ей про меня массу страшностей. Как меня через порог клали, как что-то шептали, как воск лили, как волос с головы брали и обещали на кладбище закопать. Шептунья подтвердила, что на мне сглаз, что читается имя «Лида», что лучше мне из деревни уехать, пока не поймал меня черный человек. «Глаз черный. Волос черный». Я уже совсем представила Юлечку и как при встрече скажу, куда ей следует идти. Но тут бабка добавила: «Лицом черный», и я засомневалась, об одном ли мы человеке говорим.
Потом меня из дома выгнали, о главных тайнах предпочли шептаться без меня. Поэтому никаких подробностей не было. Бабушка всю дорогу домой молчала, поджав губы. В таком настроении мы очень бодро дошагали до нашей деревни. Бабушка тут же принялась звонить моим родителям, приговаривая, что меня надо спасать. Они, как водится, к телефону не подходили.
Мне был выдан стакан молока и пакет печенья. Щедрость небывалая, к дождю.
– Ну, собирайся, – выдала мне под конец бабушка. – Поедем на Соловки.
И печенье сразу стало не в радость. Какие Соловки? С чего вдруг? Куда это бабушка собралась посередине лета, когда огород, когда дом, когда она в жизни никогда никуда? Одна новость другой была хуже – я и в город не собиралась, ни тем более на какие-то далекие холодные острова.
Мои новости Вичку огорчили. Она сыпала вопросами, а я ничего не могла сказать, потому что не понимала.
– А что же ведьма? Расколдовала? – не сдавалась Вичка.
Я пожала плечами. В фильмах это все выглядело как-то по-другому. Сегодняшнему действу не хватало антуража. Мышей, засушенных пауков и совы в углу. Глаза у колдуньи непременно должны гореть бесовским светом. А в момент расколдовывания я должна биться и выть. Ничего не было. Я просто сидела. Или лежала. Скучно.
– А сказала-то что?
– Что сглаз. А бабушка теперь хочет меня на Соловки отправить.
Вспомнила все – и поежилась. У меня слово «Соловки» стойко ассоциировалось с концлагерем, где держали в советское время политических заключенных, где валили лес, добывали что-то полезное. А когда все уже срубили и добыли, то копали канавы отсюда и до заката. А потом закапывали.
– На Соловки, на Соловки, – поддакивала баба Шура.
Мы сидели у Вички, поэтому баба Шура все слышала. Идти нам было некуда – Вичка теперь была привязана к постели больной бабушки.
– Была я там пять лет назад, – шептала баба Шура – болезнь ее хорошо прихватила, голос был еле слышен. – Надо ехать до Кеми, а оттуда по Белому морю на теплоходе два часа. В обители найти священника, отца Николая. Николая Кременевского. Он из наших краев. Он поможет. Сила у отца большая. Только не тяните. А то…
Как в лучших традициях: про «а то» баба Шура обещала в следующий раз поведать. А сейчас она устала. Вичка сверкнула глазами, как бы предрекая, что «следующий раз» вот-вот нагрянет. А пока она требует от меня подробностей. Договорились встретиться у памятника павшим в Великой Отечественной войне совсем вечером, когда бабушка уснет и Вичка освободится.
Выйдя от Вички, я сразу пошла к памятнику, потому что делать больше было нечего. Он стоит посередине деревни – белый обелиск, обнесенный черным заборчиком. На шероховатом камне выбиты имена погибших бойцов. Меня этот список всегда впечатлял обилием родственников. Были здесь Хрюпины В. Ф. и Д. М. – это, видимо, двоюродные братья. А дальше те же Хрюпины, но уже А. В., К.В, М. В. Братья. Вся семья полегла. Выглядело это страшно, особенно то, что они шли печальным столбиком. Или вот Дивов Г. Д. и Дивова З. Х. Ну, здесь понятно – муж и жена. Или мать и сын? Про вариант «отец и дочь» думать не хотелось. Пускай будут старые-престарые муж и жена.
Я стояла и жалела всех этих людей, которые здесь жили или пришли с ополчением. Они вставали передо мной как на фотографии. И у всех были осуждающие лица. Мне тут же захотелось плакать, но разреветься я не успела, потому что примчалась Вичка, гремя своим раздолбанным великом, и мы пошли на берег реки ждать темноты.
На той стороне, за ивами прячется белый камень. С Юлечкой. И угораздило же меня его найти.
Закат вовсю полыхал. Так же полыхали Вичкины глаза.
– Так что это было-то? – настаивала она. – Глюк? Как этот сглаз действует?
– Мозг переутомился, – предположила я. – Пока учишься, мозг работает в нормальном режиме, задачки там решает. А летом нагрузок нет, вот он и придумывает сам себе задачки.
Вичка с подозрением посмотрела на мой лоб.
– Ты что! Мозгу без работы только лучше, – скривилась она. – Нет ничего! Никакого сглаза, никакой Юлечки! Бабка моя заболела, потому что наломалась в огороде, вот ее и крючит. Не надо никаких Соловков. Мы своими методами тебя вылечим. Пойдем, как стемнеет, в избушку.