Вся правда во мне - Джулия Берри

LII

Джип жалобно выл и скулил у дерева. Я попробовала утешить его молоком, но у него совсем не было аппетита. Полными тоски глазами он смотрел сквозь лохматую челку и ждал, когда ты вернешься. Бедный пес, он не знал, что ты можешь никогда не вернуться.

LIII

Как я могла бродить по лесу, когда ты шел навстречу гибели? Я нашла папин надгробный камень и постояла у него. Я глубоко вдыхала воздух, чтобы как можно дольше почувствовать жизнь.

Пока ты жив, неужели я не могу хоть что-то сделать?

Спасение. Если не от Господа, то откуда?

Отец, отец ты жил и умер, поговори со мной, если можешь, если способен.

Перед глазами мелькнул калейдоскоп образов: порох, ящики. Его нож, его лицо.

Арсенал. Украденный арсенал города.

Взрыв, который скрыл все следы. Беглый полковник, которому очень был нужен порох.

Рожденный воевать, теперь вооружен.

Пропавший арсенал. Я два года прожила в украденном арсенале.

Меня пробрала дрожь, и я опустилась на колени.

LIV

Вот бы кто-нибудь его нашел и забрал. Вот бы кому-то хватило отваги отдать за это жизнь.

LV

Это нельзя назвать отвагой. Если это сможет тебе как-то помочь – можно выбрать и смерть.

Умрешь ты – умру и я. Если ты останешься в живых, ты женишься, как я буду ходить каждый день мимо твоего дома и видеть там Марию? Я не хочу омрачать твою новую жизнь своим присутствием. Ты должен жить даже, если твоя женитьба разобьет мне сердце.

Я могу сделать так, чтобы река забрала меня, как когда-то забрала Лотти, а ты все равно погибнешь еще до заката.

Мне известно, где обитает тот, кто способен спасти тебя и город. А я могу дать ему то, что он хочет.

LVI

Через несколько часов все, кого я знаю, будут уничтожены.

Все, кто смеялся надо мной, не обращал на меня внимания, фыркал в мою сторону с момента моего возвращения.

Но даже они достойны жертвы.

LVII

Пока не поздно, пока страх не заставил меня передумать, нужно спешить. Но проходя мимо моей ивы, я все-таки забралась на нижние ветки и вспомнила.

Лотти знала, что меня, как и ее, можно найти здесь. Это было наше тайное убежище, в котором мы могли пошептаться. Я показала ей настоящее яйцо малиновки, она – гребешок, который нашла в вещах покойной матери.

Когда она пропала, я знала, что она сбежала из дома. Две ночи я ждала ее здесь. Она наверняка рассказала бы мне о своем парне. Я ждала потому, что беспокоилась, и еще не могла представить, с кем из городских парней она встречалась.

Она пришла сюда ко мне в ту ночь. Сидя на дереве, я видела мужчину, но лицо его было скрыто. С тех пор я часто вижу его в ночных кошмарах, иногда мне кажется, что это происходит не с Лотти, а со мной.

Когда все закончилось, я спустилась с дерева, чтобы посмотреть, можно ли что-то сделать. Это было последнее, что я сделала по своей воле.

Я слезла с ивы и пошла тем же путем, что и той ночью.

LVIII

Я отправилась по течению ручья до места впадения в реку, потом повернула на запад, гораздо выше по течению, чем находился сейчас ты.

Я дошла до порогов, где течение становилось широким и вода текла среди камней, по ним-то я и смогла ее перейти.

Я прислушалась, но ничего, кроме рева воды, ветра, шороха сухих листьев и крика улетающих на юг гусей, не услышала.

Выстрелов пока не слышно.

LIX

Я не верю в чудеса, но если очень нужно, девушка вполне может сделать их собственными руками.

Даже если потребуется прибегнуть для этого к помощи самого дьявола.

LX

Чудо: теплый летний день, твое лицо с золотисто-зелеными глазами, которое ты подставляешь свежему ветерку, гуляющему по пшеничному полю. Твои руки обнимают новорожденного ягненка и обтирают его от плодной оболочки.

Эти руки, лицо принадлежат мне – этого чуда не будет никогда.

LXI

Гуси летят на юг за солнцем, перекликаясь друг с другом над рекой. Переселенцы им не опасны, им опасен меткий стрелок, но они, счастливые, не знают страха. Свобода принадлежит им до конца жизни.

Им неведомы мучения, одиночество и боль.

Белки суетливо спрятались в дупле. Кролики, понюхав воздух, убежали. Мне дорогу перебежала лисица.

Потом все вокруг замерло. Земля задрожала. Стук копыт стремительно приближался. Я спряталась под нижними ветками красного клена. И очень вовремя – мимо стремительно промчались угрюмые всадники. Сквозь темно-бордовые листья мне было видно, как на юг в том же направлении, что и гуси, к Росвелл Лендингу промчались двадцать три всадника.

Я закрыла глаза и увидела тебя. Наверняка твое сердце сильнее забьется от радости, когда ты их увидишь. Но как упадет твой дух, когда ты осознаешь, насколько же их мало!

Как хочется все бросить и помчаться за всадниками к тебе. Если бы ты мне позволил, я бы расцеловала тебя, прогнала прочь твои страхи, прижалась бы к тебе изо всех сил, я бы умерла рядом с тобой, и считала бы себя самой счастливой на свете.

Разве я могу умереть счастливой, если тебя убьют?

Я снова вышла на тропинку, поцарапав лицо и руки о грубую кору, и поспешила вперед.

LXII

Я думала о реке, по которой вражеские корабли доплывут до тебя.

Река принесла Лотти домой, но Лотти погибла совсем не в реке.

Я знаю это.

LXIII

Теперь, оказавшись ближе к нему, я с ужасом думала о его лице. Я шла по давно забытому маршруту и не могла вспомнить его. Вдруг он умер? Раньше это подарило бы мне покой, но теперь – господи помоги! – он мне нужен! Он!

Все изменилось здесь. Деревья стали толще, кустарник разросся, и все-таки я узнала узкий проход, небольшую расщелину в скале, которая, казалось, никуда не ведет. Это дверь в юдоль слез, поэтому ее все эти годы никто не обнаружил.

Я пригнула голову и юркнула в щель. Теперь я ясно представила себе его лицо застывшее и тяжелое. Я сморгнула, чтобы прогнать воспоминание о нем. Подобрав с пола темной пещеры два камня, я сжала их в руках. Только бы моя решимость и гнев не покинули меня в этот момент.

Вкус крови, крик боли, последние внятные слова, сорвавшиеся с моих губ, желтые пьяные глаза, его огромная, тяжелая фигура, запах и руки, разжимающие мне челюсть, чтобы забрать мой голос.

Туннель закончился, и солнечный свет ослепил меня.

Я могла бы еще повернуть назад, но дома нашла бы одни развалины.

LXIV

В ту ночь, когда я добрела до дома, там было очень тихо. Мама молчала, Даррелл в нерешительности маялся рядом и выглядел, как испуганный зверек. В воздухе стоял густой запах алкоголя, который напоминал мне больше о полковнике, чем о доме. Папы не было.

Я показала рукой на его стул.

Даррелл покачал головой.

Я ждала.

– Он умер, – сказал Даррелл.

Только не папа. Я думала, что смерть никогда не придет за ним.

Все это время мне казалось, что умру я.

Папы нет. Мама не в себе от горя. Пустой папин стул, пустое место в кровати. Ее глаза смотрели на меня и говорили: «Это ты во всем виновата».

– Он умер от горя, – сказал Даррелл, на его лице было осуждение. – Он тебя все время искал. И заболел.

Сколько я молилась, чтобы он меня искал? Я знала, что он меня ищет, но молилась, чтобы нашел.

– В реке нашли твои вещи, – проговорил Даррелл, – почему они там оказались, а тебя не было?

– Заткнись, – прикрикнула на него мама, и Даррелл послушался.

Папа бы встретил меня совсем по-другому, он больше никогда меня не обнимет. Хотя, по правде говоря, я и не думала, что мне доведется встретиться с кем-то из моей семьи.

На столе была еда. Никто не предложил мне поесть. Я схватила кусок хлеба и впилась в него зубами. Они с ужасом наблюдали за мной. Я уже забыла, как ела раньше маленькая Джудит, ведь ей не требовалось перетирать пищу как корове, а потом обильно запивать образовавшуюся кашу, чтобы проглотить. Я отвернулась.

Мама постелила на мою кровать простыни. Она заворачивала в них мотки шерсти. Она проследила взглядом, что я смотрю на полки с сидром и виски. Если раньше алкоголь гнали для себя, теперь это стало для них источником существования. Она не смотрела на меня, но встряхнула и перевернула простыни, потом отодвинула занавеску и ушла туда, где сейчас спала в одиночестве.

Я обнаружила старый сундук, где все еще хранилась моя одежда. Она напомнила мне о том счастливом времени, когда был жив отец и никто еще не отнял у меня чувства гордости. Их не выбросили, и это говорило о том, что они продолжали надеяться. Мама не стала избавляться от всего, что напоминало обо мне. Я почувствовала, как глаза наливаются слезами, с трудом влезла в ставшую тесной ночную рубашку, легла в кровать и стала смотреть в окно на луну.

LXV

Ночью я проснулась и как призрак молча встала у занавески, за которой пряталась родительская кровать. Через ветхую, усыпанную пятнами ткань я увидела, как лунный свет упал на маму. Свернувшись калачиком, она лежала лицом к стене и гладила папину подушку.

LXVI

– Сбивай – не останавливайся, дочка, иначе твердого масла у тебя не получится, – частенько говорила она мне. – Руки и зад хорошей жены должны быть крепкими!