Война миров. Чудесное посещение. - Герберт Уэллс

Если не считать этих деталей и поселившегося во мне страшного изумления, в остальном мир совсем не изменился. Маленькая горстка черных крупинок с белым флажком была сметена с лица земли, однако спокойствие тихого вечера, как мне тогда показалось, от этого нисколько не нарушилось.

Вдруг я осознал, что стою на темном поле совершенно один, беспомощный и беззащитный. И, как тяжелый груз, обрушившийся на меня откуда-то извне, пришел – Страх!

С усилием я повернулся и побежал, спотыкаясь, по вереску.

Страх, который я тогда ощутил, был не просто страхом, а паническим ужасом, и боялся я не только марсиан, но также сумрака и тишины, царивших вокруг. Самым поразительным образом лишившись остатков мужества, я бежал и безмолвно рыдал, как ребенок. Раз повернувшись спиной к марсианам, я больше не осмеливался оглядываться назад.

Помню, у меня было совершенно невероятное ощущение, что мною кто-то играет, что вот именно теперь, когда я уже почти в безопасности, эта таинственная смерть – быстрая, как зарница, – вдруг выпрыгнет на меня из темной ямы с цилиндром и сразит наповал.

До сих пор еще не объяснено, каким образом марсиане могут косить людей так быстро и так бесшумно. Многие полагают, что они каким-то образом научились развивать невероятную температуру в замкнутых камерах, стенки которых абсолютно лишены теплопроводности. Эту конденсированную энергию они направляют на избранный объект, отбрасывая ее в виде пучка параллельных лучей при помощи параболического зеркала из неизвестного вещества, подобно тому, как параболическое зеркало маяка отбрасывает луч света. Впрочем, в деталях никто так и не разобрался. Но, как бы это ни делалось, совершенно очевидно одно: в основе лежит тепловой луч. Именно тепловой невидимый луч, а не луч видимого света. Все, что только может гореть, при его прикосновении моментально вспыхивает; свинец течет ручьями; железо тает; стекло трескается и плавится, а когда луч падает на воду, она мгновенно взрывается облаком пара.

В тот вечер около сорока человек пали под звездами близ ямы, их трупы были обуглены и обезображены до неузнаваемости, и потом всю ночь поле между Хорселлом и Мейбери оставалось безлюдным, его озарял свет пожаров.

В Чобеме, Уокинге и Оттершо о кровавой бойне узнали, вероятно, в одно и то же время. Когда произошла трагедия, лавки в Уокинге уже были закрыты, и множество людей, заинтересованных услышанными рассказами – торговый люд и прочие, – шло по Хорселлскому мосту и по дороге, окаймленной изгородями, которая выводила как раз на поле. Вы легко можете представить толпу молодых людей, которые, окончив дневные труды и приведя себя в порядок, воспользовались этой новостью, как они воспользовались бы, впрочем, любой новостью, чтобы пойти погулять в компании и невинно пофлиртовать. Вы легко можете представить, какой гул голосов раздавался на дороге в наступивших сумерках…

Разумеется, к этому времени лишь немногие в Уокинге знали, что цилиндр открылся, хотя бедняга Хендерсон уже отправил посыльного на велосипеде в почтовую контору со специальной телеграммой для вечерней газеты.

Когда гуляющие по двое-трое выходили на поле, то видели небольшие группки людей, которые что-то возбужденно обсуждали, посматривая на вращающееся над песчаным карьером зеркало, и это волнение, без сомнения, передалось вновь прибывшим.

К моменту гибели Делегации, то есть в половине девятого, в этом месте собралось человек триста, если не больше, не считая тех, которые свернули с дороги, чтобы подойти к марсианам поближе. Там было также три полисмена, причем один конный; следуя инструкциям Стента, они делали все возможное, чтобы сдержать толпу и не подпустить ее к цилиндру. Не обошлось, конечно, без ропота и свиста со стороны тех безрассудных и легко возбудимых личностей, для которых любое скопление людей – повод для шума и лошадиного ржания.

Как только марсиане показались из своего цилиндра, Стент и Оугилви, предвидя возможность столкновений, телеграфировали из Хорселла в казармы с просьбой прислать роту солдат для того, чтобы оградить этих странных существ от насилия со стороны людей. После этого они вернулись во главе злополучной Делегации. Люди, находившиеся в толпе, впоследствии описывали их смерть почти в точности так же, как она запомнилась и мне: три клуба зеленого дыма, низкая жужжащая нота и вспышки пламени.

Однако эта толпа зрителей была куда ближе к гибели, чем я. Их спасло только то обстоятельство, что нижняя часть Теплового Луча пришлась на песчаный пригорок, поросший вереском. Если бы параболическое зеркало было поднято на несколько ярдов выше, не осталось бы ни одной живой души, которая впоследствии могла бы рассказать о происшедшем. Они видели вспышки пламени, видели, как падали люди, видели, как незримая рука, если только можно видеть незримое, быстро приближалась к ним, поджигая кустарники в наступивших сумерках. Потом со свистящим звуком, который на время даже заглушил гудение, доносившееся из ямы, луч пронесся над их головами, при этом вершины буков, окаймлявших дорогу, вспыхнули, а в крайнем доме полопались кирпичи, вылетели стекла, занялись оконные рамы, и с треском обрушилась часть крыши.

В этом гуле, шипении, зареве пылающих деревьев охваченная паникой толпа какое-то время переминалась на месте, оставаясь в полной нерешительности.

На дорогу начали падать искры и горящие сучья, клубочками пламени носились сорванные с деревьев листья. Загорелись шляпы и платья. Затем со стороны поля донеслись рыдания.

В толпе раздались крики и вопли. Внезапно конный полисмен промчался сквозь ополоумевший народ, схватившись обеими руками за голову и пронзительно визжа.

– Они идут! – заверещала какая-то женщина, и тут уж все стали поворачиваться и, наступая на стоявших сзади, прокладывать себе дорогу к Уокингу. Толпа разбегалась вслепую, как стадо овец. Там, где дорога сужалась, в темноте, между высокими насыпями, толпа сгрудилась и произошла отчаянная потасовка. Бегством спаслись не все: по крайней мере, три человека – две женщины и маленький мальчик – были раздавлены и затоптаны; их оставили умирать среди ужаса и мрака.

Со своей стороны, я почти не помню, как бежал, помню лишь, что меня трясло, когда я натыкался на деревья и продирался сквозь кустарник. Вокруг меня словно сконцентрировалась невидимая марсианская жуть; безжалостный тепловой меч, казалось, скачет из стороны в сторону над головой, вот-вот он опишет последнюю кривую в воздухе, а затем опустится и вычеркнет меня из жизни. Я выбрался на участок дороги между перекрестком и Хорселлом, поколебался немного и побежал что было сил к перекрестку.

В конце концов я выбился из сил – я просто изнемог от бешеного волнения и быстрого бега и, споткнувшись, повалился на обочину. Это произошло около моста, что пересекает канал возле газового завода. Я упал и застыл в полной неподвижности.

Я пролежал так, судя по всему, довольно долго.

Затем приподнялся и недоуменно огляделся. Какое-то время я вовсе не мог понять, как здесь оказался. Пелена ужаса спала с меня, точно сброшенная одежда. Моя шляпа исчезла, а воротничок распахнулся, соскочив с застежки. Несколько минут назад передо мной были только три реальные вещи – необъятность ночи, пространства и природы, моя собственная мучительная ничтожность и близость смерти. И вдруг словно бы что-то во мне перевернулось – угол зрения резко изменился, причем переход от одного душевного состояния к другому произошел совершенно неощутимо. Я мгновенно опять стал самим собой – таким, каким был всегда, обыкновенным примерным горожанином. Безмолвное поле, порыв к бегству, разгорающееся пламя – все казалось сном. Я спрашивал себя: неужели это было на самом деле? Я просто не мог поверить в происходящее.

Я встал и неверной походкой стал взбираться по крутому подъему моста. В голове, кроме изумления, не было ничего. Казалось, из мускулов и нервов вытекла вся жизненная сила. Должен признаться, я шатался, как пьяный. По ту сторону изогнутого аркой моста показалась чья-то голова, а затем в полный рост появился рабочий с корзиной. Рядом с ним семенил маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел было заговорить с ним, но не смог. Я только нечленораздельно ответил на приветствие и пошел по мосту дальше.

Через мост у Мейбери к югу пронесся поезд – волнистые клубы белого, расцвеченного искрами дыма, длинная гусеница освещенных окон: чу-фу, чу-фу, дзень, дзень – и тут же исчез. Еле различимая в темноте группа людей беседовала у ворот одного из строений в ряду маленьких опрятных домиков под двускатными крышами, именовавшемся Восточной террасой. Все это было так реально, так знакомо. А там, за моей спиной!.. Безумие, фантастика! Нет, сказал я самому себе, этого просто не могло быть.