Плагиат (Исповедь ненормального) - Борис Карлов

Подсела Берёзкина, и мы втроём выпили.

— Ты так и будешь… курсировать? — сказал Гусев.

— Правда, поехали, у него здорово.

— Куда, к Боргу? — я тревожно встрепенулся.

— К какому ещё… моргу? В гости к Георгию Семёновичу.

— Разве его фамилия не Борг?

— Его фамилия Кварцхава.

— Но он пластический хирург?

— Он владелец медиа-союза. Один из богатейших людей Европы. Телевидение, радио, модные журналы… Знаешь, что он сказал? «Ларысочка, кирасавица, ти будешь лицом жюрнала. Сипециально для тебя: жюрнал „Женьщин бальзаковского возраст“».

— Он уже много выпил?

— Нет, он вообще не пьянеет.

— Почему же он называет тебя Ларисой?

— Он так шутит. В действительности он говорит без акцента. Он еврей, а не грузин.

— Он шутит, а ты готова поверить?

— Когда дело касается денег, он всё-таки не шутит. Под журнал наверняка готов бизнес-план, и моя кандидатура обсуждалась. Я уверена, что он вообще здесь не случайно. Он здесь ради встречи со мной. Вот так, в непринуждённой обстановке.

Мы все помолчали, взвешивая её слова и искоса поглядывая на сидевшего в другом конце зала «орангутанга». На сцене под фонограмму дрыгали ножками девушки из кордебалета, Кварцхава улыбался, попыхивал сигарой и прихлопывал в ладоши.

Мы подумали: а почему бы не поехать к нему в гости. Знакомство с таким человеком дорого стоит. Оно может буквально перевернуть жизнь.

Потом мы залезли в лимузин и, пока я собирал в кучку пьяные мысли, мы приехали.

Кварцхава занимал не дом и даже не этаж, а квартиру. Хотя очень большую и богато обставленную. Вернее сказать, оборудованную. Если бы он был не медиа-магнатом, а, допустим, сахарозаводчиком или торговал газом, наверняка купил бы дом с коврами и ходил бы в атласном халате с кистями. Положение обязывало его идти в ногу со временем.

Бассейна не было, зато была игровая комната. Мы с Гусевым надели шлемы-симуляторы и устроили вертолётный воздушный бой над Нью-Йорком. Потом засели в орбитальную крепость и отражали атаки космического агрессора.

Когда мы решили, что пора промочить горло и выбрались обратно на землю, оказалось что уже утро. Берёзкина сказала, что пора по домам. Мы с Гусевым хлопнули по полной, а закурили уже в лимузине. Нас троих развозили по домам как принцев. Проводив до машины, Кварцхава сам захлопнул за нами дверцу.

— Как поговорили? — поинтересовался я, ненадолго приободрившись от выпитого — ровно настолько, чтобы добраться до постели.

— Реклама сухих прокладок и затычек будет радовать телевизионного зрителя? — прибавил от себя Гусев.

Берёзкина, промолчав, таинственно улыбнулась.

7

Ближе к вечеру меня разбудил телефонный звонок. Я нащупал трубку и прохрипел «алло».

— Александр Сергеевич? Как самочувствие? — раздался бодрый голос Кварцхавы.

Я открыл глаза, сел на кровати и, предельно сосредоточившись, вспомнил имя и отчество.

— Спасибо… Георгий Семёнович.

— О! Да вы совсем молодец. Вчера так и не поговорили.

Я подумал, что сейчас он назначит встречу, но Кварцхава приступил к делу прямо по телефону.

— Через полгода у меня будет новый дециметровый канал. «Кварц-ТВ». Шестнадцать городов. Нужны толковые люди. Хотите работать?

— Я не работал на телевидении.

— У вас хорошая колонка в газете. Как это… «Вид с кровати»?..

— «Телевидение. Взгляд с дивана».

— Точно! Всегда читаю. Метко, смело, ядовито. То, что мне нужно. Вы заводной, у вас внутри есть свежая батарейка.

— Благодарю… — я вздохнул, устыдившись «эпопеи».

— Мне нужен редактор развлекательных программ. Новичок, не испорченный рутиной и дрязгами. Фантазёр, способный удивить. Понимаете, на первых порах, пока мы ещё не набрали обороты, зрителей следует чем-нибудь ошарашить. Грубо, цинично, на уровне балагана.

— Ниже пояса?

— Ниже пояса или даже ещё… глубже. Шутка. Одним словом, подумайте.

— Хорошо…

— Второе. Ваша новая газета, программка. Она заложена в проект. Впоследствии сможете выкупить её для себя лично, если будет желание. А пока зайдите в наш офис и подпишите бумаги. Начинайте с нуля — так, как вы хотели. Арендуйте помещение, нанимайте людей, покупайте оборудование… Считайте, что деньги ваши.

Я потерял дар речи и произнёс нечленораздельное.

— Да, и не забудьте положить себе оклад. С сегодняшнего дня. Две, две с половиной тысячи, для начала.

— А-а-а…

— Евро, разумеется. Доллар не надёжен.

8

Этим же вечером Гусев сидел в «Сталине» перед сценой и по-купечески размашисто хлопал кордебалету. Проблема с новой работой, как он полагал, счастливо разрешилась и теперь, после нескольких дней отчаяния, ему захотелось расслабиться. Гусев был тип безответственный и шкодный, но везучий. Абсолютно всё шло ему на пользу. Лично мне казалось, что он в этой жизни беспрестанно катается как сыр в масле. Он не был обременён большими деньгами, но и не нуждался; раз обжёгшись, он был холост, но всегда имел под рукой пару телефончиков; от природы он был одарён музыкально, однако не стремился к славе — работа была для него развлечением.

Избалованный лёгкостью бытия и везением по мелочам, Гусев легко соглашался на авантюры, вроде поездки в Китай за партией дешёвых таблеток от импотенции. И всё получалось — и поездка в состоянии непрерывного подпития, и запланированная прибыль по возвращению.

Хотя игра на пианино не была ему в тягость, работа в ресторане порядком осточертела. Те же лица, те же мелодии, те же полы и стены, те же запахи со стороны кухни. Вариант с должностью редактора музыкального вещания на телевидении казался сказкой. А поскольку он знал, что ни одно начинание не может быть плодотворным, не скреплённое добрыми застольными пожеланиями, он хлопнул дома пару рюмочек и заявился в «Сталин», чтобы утереть носы бывшим коллегам.

Сначала он наслаждался своим триумфом из зала — пил, закусывал и даже заказал оркестру «Караван» за свои кровные. В середине было его четырёхминутное соло, и ему хотелось, чтобы в этом месте всё посыпалось. Однако новый пианист справлялся, а соло вообще выкинули, дав вволю наиграться саксофонисту.

Время шло и Гусеву самому смертельно захотелось поиграть. Да так, что буквально зудели и ходили ходуном пальцы на руках и на ногах. Он поднялся и решительно направился за кулисы, к своему инструменту.

Но его не пустили. Здоровенный охранник в безукоризненном костюме, сказал ему:

— Витёк, не надо.

— Ты чего? — удивился Гусев и попытался отодвинуть охранника, но от этого усилия сам пошатнулся.

— Иди домой, Витёк. В менты ведь сдадут, шеф велел, как другу говорю.

— В менты?..

Гусев подумал, что такого рода подлянка как раз в духе директора ресторана. А проблемы ему сейчас нужны меньше всего. Он расплатился, сунул начатую вторую бутылку коньяка во внутренний карман и направился к выходу.

Оркестр делал паузу между номерами. Не удержавшись, Гусев обернулся и крикнул:

— Лабухи!

— До-ре-ми-до-ре-до, — негромко отозвался саксофонист.

— Бездари!

— До-ре-ми-до-ре-до! — невпопад отозвался весь оркестр.

Гусев свистнул в два пальца, но свист потонул в какофонии инструментов. На новой работе он ещё не обосновался, а вход на старую теперь уже был заказан.

Повалил снег. Гусев шагал по бульвару в сторону Литейного и подмигивал всем женщинам, а иногда, по ошибке, и юношам. Кто их разберёт в темноте и юнисексе. На нём самом была пушистая шапка с опущенными ушами, а куртка была расстёгнута, потому что он время от времени останавливался и, достав бутылку и, отвернувшись, делал глоток из горлышка.

На углу, возле станции метро, он остановился прикурить. Спички были, но он подошёл к кучке молодёжи, чтобы пообщаться. Два парня и девчонка тоже не отказались отпить из горлышка. Бутылка, несколько раз пройдя по кругу, опустела. Ребята предложили ехать в общагу. Что такое «институт маркшейдерского дела» Гусев не знал, а приглашение принял с удовольствием.

Потом была водка в номере, водка с соком через трубочку на ежевечерней студенческой «дискотеке», водка в других номерах, с чернокожими студентами, дружное пение под раздолбанное пианино песен из репертуара Бориса Гребенщикова, пальцы, липнущие к клавишам от сладкого сока, попытка исполнить «что-нибудь из „Нирваны“», делегация соседей с требованием угомониться, экзотические объятия совершенно чёрной студентки, полный мрак.

Гусев проснулся в номере один, голый. На столе — записка. В записке иностранные каракули, несколько слов совершенно непонятно на каком языке. «Суахили, что ли»… Оделся, оглядел стол, сунул записку в карман, допил выдохшееся шампанское, прикурил окурок.