Угли под пеплом - Андрей Упит

— А! так вот ты о ком… — стонет она от невыносимой боли и ломает руки. Пальцы ее хрустят, как сухие ветки под тяжелым сапогом. — Так вот что мне от тебя приходится слышать! Убей… тогда уж лучше убей меня…

Но тут дверь распахивается и влетает Льена. Взволнованная, улыбающаяся, оживленная.

— Гости приехали! Гости! — шепчет она. Разводит руками и указывает головой на дверь.

А оттуда уже появляются они. В обеих комнатах топот, шуршание одежды, возгласы и смех.

Студент — в толстой, потертой, распахнутой зимней куртке, в сдвинутой на затылок фуражке. Запыхавшись, влетает, раскрасневшийся, потный, ноги пыльные, дорожная пыль на одежде. Смеется, разводит руки, точно собирается обнять всю комнату со всеми ее обитателями. Стремительно обнимает мать, целует ее губы, лоб, волосы, руки. Снова обнимает. Гладит руки — потом, отпрянув от нее, бросается к отцу. Обнимает его, не обращая внимания на то, что легкое кресло на колесах угрожающе пошатывается, и долго смотрит ему в глаза — так близко, что их веки соприкасаются и дыхание смешивается.

Отстраняется он только тогда, когда его отталкивают. Стройная девушка в черном, также запыленном жакете, в широкой соломенной шляпе, обнимает Берга за плечи и целует так простодушно-искренне, что у него на миг перехватывает дыхание. Молодые смеются и одновременно здороваются, мечутся и громыхают — ни минуты не могут оставаться спокойно. Комната ходуном ходит от их смеха, поцелуев, стука сапог и шуршания одежды.

Арай позади них с деланной обидой покашливает. Расталкивает молодежь и освобождает себе проход. Переступает через брошенный зонтик и подходит к Бергу.

— Дайте же и мне, вертоголовые! Мне кажется, я имею такое же право пожать руку старому приятелю.

Долго и сердечно он жмет руку Бергу. В глазах какой-то влажный блеск. Быстро отыскивает платок.

— Ужас какая пыль — эта ваша дорога… Ну, как тебе живется? Сколько лет мы с тобой не видались?.. — Но, заметив, что в лице друга что-то нервно дергается, спешит переменить разговор. — Ты глянь, как сын-то у тебя вымахал? Можешь еще узнать? А она… — И он бьет себя по лбу. — Да ведь ты же ее впервые видишь! Это же моя дочь. Нета, поди сюда!

Он берет ее за руку и подводит к креслу. Та смотрит, слегка закинув голову, часто дыша от бега и волнения, улыбаясь во все лицо.

Берг кивает. И он взволнован, но это видно только по тому, как брови его неравномерно вздергиваются и снова опадают.

— Невеста?

Нета как будто прячется за отца, но не перестает улыбаться и не спускает глаз с лица Берга.

— Уже знаешь? Жаль, что проболтались. А мы хотели приготовить тебе небольшой сюрприз.

Берг уже подавил свое волнение. Серые глаза снова глядят холодно и иронически.

Нета сникает от этого неприязненного взгляда. Точно в поисках поддержки, смотрит то на Валдиса, то на Анну.

— Не так-то уж трудно узнать и без болтовни. И без того понятно — когда молодые в эти годы… и в таких обстоятельствах…

Не столько от того, что он говорит, сколько от его голоса и нервно исказившегося, злого лица в комнате водворяется неприятное молчание. Льена недоуменно оглядывает всех по очереди, потом уже не сводит глаз с Анны. А на нем видно, как борются два чувства: недавняя глубокая обида и вот теперешняя радость от встречи. Два встречных потока сшиблись в ней. Яростная волна в ее груди вздымается так высоко, что кружится голова и захватывает дыхание.

Она замечает, что взгляды всех прикованы к ней. И чувствует — еще миг и случится что-то нелепое и безобразное. Она упадет прямо на том месте, где стоит. И начнет истерически не то рыдать, не то смеяться… Потом собирает все свои силы и отворачивается. Одной рукой обхватывает Валдиса, другой Нету и, опираясь на них, уходит в соседнюю комнату.

Берг остается с Араем вдвоем.

Арай растерян. Смотрит вслед ушедшим, потом подходит к Бергу.

— Что это значит? Что здесь происходит? Ты нездоров?

Голос у Берга глухой. И все же в нем слышно что-то вроде звона стеклянных осколков.

— Если не принимать в расчет ноги, то здоров. Здоровее обычного. Сегодня, когда мы все вместе, разрешим самое важное. Самое важное в жизни. Прошу прощения, что вынужден буду испортить вам эти веселые дни. Но у вас они случаются довольно часто. А для меня все эти годы были одним бесконечным судным днем. Я думаю, пора его кончать. Я всех вас прошу окончить его. Последняя услуга, которую я еще прошу.

Арай стоит в полном недоумении. Лицо его постепенно сереет.

— Ничего не понимаю. Абсолютно ничего.

— Ах, поймешь! Нет ничего слишком сложного и неразрешимого. Так сказать, последнее действие. Простая формальность…

С минуту оба угрюмо молчат и смотрят каждый в свою сторону.

И вот все сидят за обеденным столом.

В самой середине Берг. Передняя часть кресла задвинута под стол, так что он сидит наравне со всеми. Издали никто не скажет, что это калека. Желтое лицо с высоким лбом и пышными серыми, на висках уже серебрящимися волосами, немного напоминает портрет Ибсена — одноцветная литография на плотной, шершавой, желтоватой бумаге.

По левую руку от него Валдис, за ним Нета. По правую — Анна и Арай. Напротив места для Зьемелиса и Льены. Прислуга обычно ест за одним столом с ними. Это выдумка жены, и Берг не имеет ничего против подобного, — как он иронически говорит, — демократизма.

Пока что Льена сидит там одна. Зьемелиса по каким-то делам вызвали в аптеку.

Обычно здесь едят втроем. Стол мал и неудобен для такого количества людей. То ли поэтому, то ли по другой причине, чувство неловкости испытывает и все общество и каждый в отдельности. Даже Льена какая-то пришибленная — несмотря на те восхищенные взгляды, которые она то и дело бросает на Нету. Непонятно почему — но испытывает какую-то гордость за нее, за то, что она такая же образованная и умная, как мужчины, умеет говорить, спорить и вообще из Петербурга.

Все как будто уже сыты. Напрасно Анна, по обыкновению, угощает то одного, то другого, напрасно и Льена подсовывает то солонку, то хлебницу. Только Арай еще что-то нехотя жует и как-то украдкой, как будто думая о чем-то, смотрит на них. Анна кажется веселой и довольной. Но стоит приглядеться к ее движениям и улыбке, как становятся заметны деланность, прикрытая нервозность и особое, настороженное внимание к мужу.

Нета с Валдисом, голова к голове, читают что-то. Это письмо Бергу от их столичных друзей и знакомых. От студентов и курсисток. Среди подписей много имен рабочих и профсоюзных работников. В письме с восторгом отзываются о последней книге Берга. Прочитав письмо, они читают подписи и наперебой характеризуют Бергу и остальным каждого подписавшегося. Оба и сами в восторге, то и дело возбужденно поправляют друг друга и спорят. При всей своей взвинченности, Анна улыбается. Глаза ее блестят от этих похвал ее мужу и его труду. На лице как будто написано: все это верно и приятно, но я это знала уже давно. Для меня тут ничего нового нет.

Арай кончает есть и кивает головой. Он тоже может что-то сказать, но он не хочет прерывать восторги молодых.

Берг холодно усмехается.

— Приятно. Весьма. Поблагодарите, когда снова встретите… Как это там было сказано: «Хотя мы и идем в ином направлении…»?

Нета с Валдисом, водя пальцем по письму, быстро отыскивают его место.

— «Хотя мы и следуем несколько отличными культурными путями, но цель у нас одна и та же. Мало кто ее так ясно различил и так ярко осветил — именно тогда, когда мрак все гуще…»

— Ах, так… Может быть, вы знаете, какие это иные пути, которыми они следуют?

Берг смотрит на Арая. Но тот кивает на другой конец стола.

— Пусть они скажут. Это их ближайшие друзья и соратники. Я больше платонический союзник — сочувствующий.

Валдис отодвигает письмо.

— В твоей книге цели мировой культуры и само ее понятие рассматриваются слишком теоретически. Мы же люди практической жизни и борьбы. Мы находимся среди тех масс, из которых теперь ежедневно вырывают тысячи, посылая их на смерть за высокие, облеченные в звучные слова идеи. Эти идеи утверждаются и в твоей книге. И они же провозглашаются нами, и нашей демократией, и демократией всех других народов. Свобода, самоопределение, братство и сотрудничество между народами… Точно красная ракета, твоя книга выстреливает в насыщенную ненавистью и кровавыми парами тьму. У тебя хватило смелости сказать это открыто и громко. За это мы тебя так и любим. Редкий голос слышится и там, по ту сторону линии фронта. Но вы идеалисты и мечтатели. Напрасно вы верите, что протестами и пропагандой культуры можно чего-то добиться. Провозглашений вечного мира и братства народов было уже много. А жизнь развивается по своим законам. В грохоте пушек и в потоках крови тонут все красивые слова. Потому мы и предпочитаем другие пути и другие средства для достижения той же самой цели.