Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х - Борис Сударов

Но сейчас оба думали лишь об одном: как незамеченными побыстрее выбраться из города.

Они шли молча, бесшумно ступая, хорошо ориентируясь в кромешной тьме, – ведь здесь им были знакомы каждый бугорок, каждая канавка на дороге, которую за лето, бегая босиком, Рува успевал исколесить десятки раз. Миновали школу, больницу, далеко позади осталась базарная площадь и полицейская казарма, откуда не слышны уже были орущие голоса пьяных полицаев. Вот и кладбищенская ограда. За ней уже не было больше домов, и по обе стороны дороги тянулся густой тёмный лес.

– Слава Богу, выбрались из города, – облегчённо вздохнула Рика. – Скоро должна быть развилка.

Вдруг впереди, совсем близко, мелькнул огонёк – видимо, ктото закуривал, послышался неясный, размытый разговор. Здесь был установлен полицейский пост, о чём беглецы не знали, не могли знать. Они остановились, замерли. Но поздно: их уже обнаружили.

– Гей! Кто там? Кто там?!

– Полицаи, бежим! – шепнула Рика.

Они бросились в спасительную чащу леса: она – направо, он – налево. И тут же зазвучали выстрелы. Рика услышала крики полицейских. Выстрелы и крики раздавались в той стороне, куда побежал Рува.

– Они меня не заметили, они преследуют Руву, – успела подумать Рика. – Господи! Хоть бы они его не догнали!

Спотыкаясь и падая, она поднималась и бежала, вновь падала и вновь поднималась и продолжала бежать. Ветки нещадно хлестали, в кровь царапали ей лицо, от быстрого бега закололо в боку, но она не ощущала боли, не останавливалась, всё дальше уходила в глубь леса. Когда сбивалось дыхание и дышать становилось совсем невмоготу, она лишь ненадолго переходила на быстрый шаг, а затем снова бежала. Подальше, подальше от этих страшных мест!

Погода между тем резко изменилась. Мороз основательно жёг лицо и голые, без перчаток, руки, усилился холодный северный ветер, под напором которого гнулись и жутко скрипели в ночной темноте стволы деревьев, а верхушки их, словно скошенные, с пугающим шумом и хрустом падали на землю. Порывы ветра, терпимые в лесу, на встречавшихся по пути полянах сшибали с ног уставшую, обессиленную Рику. В довершение всего пошёл снег. Такой погоды в этих местах Рика не помнила. Словно сама природа негодовала против жестокости и бесчеловечности людей. Ноги подкашивались от усталости, хотелось присесть и хоть немного отдохнуть, но холод и страх гнали её всё дальше и дальше от родных мест.

Вскоре забрезжил рассвет. Впереди мелькнула тусклая полоска света. По мере приближения к ней она становилась всё шире и шире, и вот уже показалась поляна, на краю которой, запорошенный снегом, стоял стог сена.

«Надо передохнуть», – решила Рика. Она остановилась на опушке, осмотрелась, затем, сбиваемая с ног порывами ветра, прошла к стогу, с трудом вырыла нишу в нём и, забравшись в сено, согреваемая собственным дыханием, тут же погрузилась в крепкий сон. Ей снились какието кошмары, волки, которые преследовали её с братом. Она хотела вскрикнуть, но не могла – чтото сдавило ей горло, трудно стало дышать. Рика проснулась в холодном поту и не сразу сообразила, где находится. Сердце её колотилось, казалось, вотвот вырвется из груди. Придя в себя, она осторожно сползла на землю и, щурясь от яркого света, слепившего ей глаза, осмотрелась по сторонам, подумала, далеко ли ей удалось уйти и где она сейчас находится.

Погода между тем улучшилась, ветер прекратился, и чуть потеплело, лёгкий морозец лишь слабо сковал землю. Солнце не успело растопить выпавший за ночь снежок, и он сплошным белым ковром покрыл всю поляну; на ещё не потускневших нежных, хрустальных снежинках волшебно играли солнечные белорозовые блики.

Почувствовав голод, Рика присела на сено и раскрыла сумку. Она съела холодную картофелину с огурцом и хлебом и вновь подумала о брате: где он, что с ним, удалось ли ему убежать? Может, он сейчас голодный скитается гдето в лесу?

Вдруг внимание её привлёк какойто неясный всё усиливающийся гул. Она прислушалась и вскоре отчётливо различила шум движущихся машин.

«Шоссейная дорога рядом, – поняла она. – Надо уходить отсюда».

Она быстро собралась и снова двинулась в путь. Чтобы не заблудиться, решила все же держаться вблизи дороги; идя лесными тропами, она то приближалась к ней, то вновь углублялась в лес.

К середине дня выпавший ночью снег быстро растаял, в лесу стало мокро и сыро. Несколько раз Рика проваливалась в мелкие подтаявшие лужицы, и ноги у неё основательно намокли. Из головы не выходили приснившиеся сегодня волки, они мерещились ей за каждым деревом и кустом, и оставаться ещё на одну ночь в лесу казалось Рике небезопасно.

«Надо найти пристанище гденибудь в деревне», – решила она. К концу дня во рту у неё пересохло, хотелось пить, и она на ходу утолила жажду последним огурцом.

Поздним вечером входила Рика в небольшую деревушку, прилепившуюся на опушке редкого сосняка. Постучала в крайнюю избу, но никто не ответил; ещё раз постучала – опять молчание. Рика стояла в нерешительности, не зная, как поступить: то ли входить, то ли постучаться в следующую избу.

– Ну, что стоишь? Заходи, кали пришла!

Рика вздрогнула от неожиданности, обернулась. Перед нею стояла женщина на вид лет пятидесяти, маленькая, в старом потёртом ватнике, с толстым, тёплым платком на голове и охапкой дров в руках, на ногах – валенки с галошами.

– Здравствуйте! – начала было Рика, – хотела спросить, нельзя ли переночевать у вас?

– Так и будем стоять? – нетерпеливо прервала её женщина. Ей тяжело было держать дрова.

В избе было тепло и чисто. Две комнатки и кухня окружали большую печь – эпицентр всего жилья. В дальней комнате, у печки, стояла детская кроватка, в которой спал ребёнок, в углу висели небольшие две иконы.

– Сядай, – кивнула хозяйка на стул, стоявший у окна. Сама прошла в кухню, сбросила там дрова, зажгла керосиновую лампу, молча сняла платок и ватник, вымыла руки, прибрала волосы. Теперь она казалась Рике значительно моложе и добрее.

– Ну, рассказывай, хто будешь, адкуль и куды идеш? – нарушила наконец тягостное молчание хозяйка.

В деревне, куда попала Рика, жили русские и белорусы, и потому говорили здесь на смешанном русскобелорусском языке.

Кратко изложенную Рикой версию о разбомбленном Могилёвском детдоме Мария – так звали хозяйку – восприняла без какоголибо сомнения. За последние тричетыре месяца ей не раз доводилось слышать подобные истории, согревать не одну сиротскую душу, дороги войны приводили сюда, в скромный домик на краю села Сосновки, многих, кто нуждался в помощи и поддержке в этот трудный час.

Ещё четыре месяца тому назад в этом доме жила большая и дружная семья. Но в начале войны ушли на фронт муж Марии – Илья – и их восемнадцатилетний сын Захар. Осталась Мария с годовалым Алёшкой да с глухой и больной старухойматерью Ганной, целыми днями гревшей свои старые кости на печи и выходившей во двор только по крайней нужде. Хозяйством (корова, два поросёнка, десяток кур) управлялась одна Мария, что было непросто при слабом её здоровье да ещё с малышом на руках. И она была рада, когда в ответ на предложение остаться у неё и помогать ей по хозяйству Рика без колебаний дала своё согласие.

После ужина Мария порылась в сундуке, собрала коекакую одежду и положила её перед Рикой.

– Вот это табе. Зараз пойдёшь у баню, яна ящэ тёплая, сёння сама мылась; вымоешься и переоденешься, а твою одёжку мы прокипятим – так оно лучше буде. Чай, месяца три не мылась, горемычная?

– Ага, – подтвердила Рика.

– Во, во.

Так в семье добрых, верующих людей началась для Рики новая жизнь.

Она быстро усвоила свои обязанности: накормить корову, поросят и кур, принести воду из колодца, привезти на санках сухостой из леса; приходилось и смотреть за маленьким Алёшкой, к которому очень привязалась, может быть ещё и потому, что был он похож на Лёника, единственного, как считала Рика, кто остался ещё, возможно, жив, помимо неё, из большой семьи Вихриных. Она часто даже называла малыша Лёником, чему Мария ничуть не удивлялась, считая это уменьшительноласкательным от «Лёша».

Основную работу по хозяйству они обычно делали вместе с молодой хозяйкой. Но Мария часто болела, и в такие дни всё падало на плечи одной Рики. Однако это ничуть не смущало её, и она всегда охотно делала всё, что требовалось по хозяйству. В будничной суете и житейских заботах время проходило быстро и незаметно. Способствовало тому ещё и то, что под влиянием Марии Рика, совсем недавно активная комсомолка и ярая атеистка, стала верить в Бога. Она с увлечением читала по вечерам затрёпанную, замусоленную книжечку Нового завета, которую дала ей Мария; там всё было для неё таким загадочным и интересным. Простое любопытство, с которым она вначале приступала к чтению этой необычной книги, вскоре сменилось внутренней потребностью, чтение Завета вносило успокоение в её израненную душу.