Стадный инстинкт в мирное время и на войне - Уилфред Троттер

когда все шло, как должно идти, и неопровержимые факты еще не начали тревожить душу человека. В подобных условиях сейчас мы видим аборигена Центральной Австралии. Всю его жизнь, до мельчайших подробностей, диктует ему голос стада, и он не может под угрозой жутких санкций отступить от заведенного порядка. Для него неважно, что за нарушением кодекса, которое он видел своими глазами, не следует наказания; ведь во внушении общества такие случаи не представляют сложности и не поколеблют его веры – так в более цивилизованных странах очевидные случаи злонамеренности правящего божества не считаются несовместимыми с его благожелательностью.

Таковы, должно быть, были первобытные условия жизни повсюду. А потом чуждой и злобной силой начал вторгаться разум, нарушая совершенство жизни и вызывая бесконечные конфликты.

Опыт, как показывает вся история человечества, встречает сопротивление, поскольку неизбежно наталкивается на решения, основанные на инстинктивной вере, и нигде этот факт не виден яснее, чем в прогрессе науки.

В действительно важных для себя вопросах человек не может довольствоваться отложенными суждениями, как наука. Он слишком нервничает, он не уверен, что ему хватит времени. То же мы видим в науках: сначала появилась математика, потом астрономия, физика, химия, биология, психология, социология… Новая сфера всегда требовала нового метода, и мы до сих пор отказываемся считать социологию наукой. Сегодня вопросы национальной обороны, политики, религии все еще слишком важны для знания и остаются объектами веры; иначе говоря, мы предпочитаем ради комфорта в них верить, поскольку не обладаем достаточными знаниями для предсказаний.

Наблюдение за человеком сразу показывает, что очень многие его убеждения иррациональны – это очевидно без особых исследований. Если мы исследуем содержание сознания среднего человека, мы обнаружим огромное количество очень точных суждений по огромному количеству вопросов, довольно сложных и запутанных. У человека есть твердые взгляды на происхождение и природу Вселенной, на то, что он называет ее смыслом, он твердо знает, что происходит с ним во время смерти и после нее, что является и что должно являться основой поведения. Он знает, как управлять страной и почему она катится к чертям собачьим, какой закон хорош, а какой – плох. У него свои взгляды на стратегию армии и флота, принципы налогообложения, употребление алкоголя и вакцинацию, лечение гриппа, профилактику бешенства, на муниципальную торговлю, преподавание греческого, на то, что допустимо в искусстве, приемлемо в литературе и перспективно в науке.

Большинство этих взглядов, несомненно, не имеют рациональной основы, поскольку многие из них касаются проблем, признанных экспертами пока не решенными, а в остальных обучение и опыт обычного среднего человека не позволяют ему составить обоснованное мнение. Правильно примененный рациональный метод подсказал бы ему, что по большинству этих вопросов возможно только одно мнение: отложенное решение.

В свете приведенных выше соображений полное принятие нерациональных убеждений нужно рассматривать как норму. Механизм его действия требует некоторого изучения, поскольку невозможно отрицать, что факты значительно противоречат современным взглядам на то, как разум участвует в формировании мнений.

С самого начала ясно, что человек, придерживающийся таких взглядов, неизбежно считает их рациональными и защищает их, признавая носителей противоположного мнения неправыми. Верующий обвиняет атеиста как поверхностного и неразумного – и получает аналогичный ответ; консерватора ошеломляет в либерале неспособность видеть суть вещей и принимать единственно возможное решение общественных проблем. Исследование показывает, что различия вызваны не простыми логическими ошибками – их легко избежать даже политикам; и нет оснований обвинять одну из сторон противостояния в меньшей логичности. Различия скорее обусловлены изначальными предположениями о враждебности антагонистов, а эти предположения порождены внушением стада; для либерала определенные базовые концепции приобрели свойство интуитивной истины, стали «априорными синтезами» благодаря накопившимся внушениям, которым он подвергался; те же объяснения годятся и для атеиста, и для христианина, и для консерватора. Нужно помнить, что каждый, следовательно, считает свою позицию безупречной и совершенно неспособен найти в ней изъяны, очевидные для его оппонента, который считает серию предположений неприемлемой в силу внушения своего стада.

Чтобы продолжать анализ нерациональных мнений, следует заметить, что разум редко оставляет без критики предположения, внушенные стадом, пытаясь найти им более-менее разумное обоснование. Это согласуется с весьма преувеличенным значением, которое придают разуму в формировании мнений и поведения, и хорошо видно на примере того, как альтруизм объясняют тем, что он «окупается».

Очень важно признать, что в процессе рационального обоснования инстинктивной веры именно вера является первичной, а объяснение, хоть и маскируется под причину верования, под цепь разумных свидетельств, на которых основывается вера, все же вторично, и без веры о нем не было бы и речи. Такие рациональные объяснения в случае с разумными людьми весьма искусны и могут вводить в заблуждение, если не понять истинную инстинктивную основу этих мнений.

Этот механизм позволяет английской леди, желающей избежать «позора» нормальных ног, подвергать их чудовищному боковому сжатию и не замечать логического противоречия, записываясь в миссию по разъяснению китайским женщинам, как нелепо подвергать ноги продольному сжатию; этот механизм позволяет европейским женщинам, носящим кольца в ушах, смеяться над варварством цветных женщин, носящих кольцо в носу; он позволяет англичанину, которого забавляет отношение африканского вождя к цилиндру как обязательному знаку государственного отличия, не замечать, что ведет себя так же, отправляясь в церковь под тем же великим стягом.

Объективист вынужден рассматривать эти и сходные совпадения в поведении цивилизованного человека и варвара не просто как забавные курьезы, но как феномены в высшей степени идентичные; однако такой подход возможен, только если понят механизм рационализации обычаев.

Проиллюстрированный на простых примерах, процесс рационализации лучше всего виден в больших масштабах и в самой развитой форме в псевдонауках – политической экономии и этике. Обе выводят оправдания массы нерациональных убеждений из вечных принципов, которые считаются неизменными, просто потому, что существуют. Отсюда и пресловутые кульбиты обеих дисциплин перед лицом значительных отклонений стадных верований.

Может показаться, что препятствиям для рационального мышления, описанным в приведенном обсуждении, уделяется меньше внимания, чем следовало бы. Чтобы сохранить подход, который можно назвать в полном смысле научным, кардинально важно признать, что вера в утверждения, санкционированные стадом, – это нормальный механизм человеческого разума, независимо от того насколько эти утверждения противоречат очевидности; что разум не в состоянии преодолеть внушение стада; и наконец, что фальшивое мнение может представляться его носителю вполне обоснованной истиной и подтверждается вторичными процессами рационализации, с которыми невозможно спорить.

Однако нужно отметить, что и проверяемые истины могут обретать силу стадного внушения, так что внушаемость человека не обязательно и не всегда препятствует развитию знания. Например, для студента-биолога принципы дарвинизма могут приобрести силу стадного внушения, поскольку их поддерживает класс, который он