Круча - Валентин Николаевич Астров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Марксистскую теорию, — рассказывал Флёнушкин, — берутся нам прививать беспартийные профессора.
— Но я слышал, в университете Свердлова Ленин вам лекции читал?
— Да, читал, о государстве.
— И вы сами тоже Ленина слушали?
— Конечно. У нас сохранились записи его лекций.
— А как вы думаете, — чувствуя, что вопрос его наивен, не удержался все же Костя, — когда Ленин совсем поправится, совсем выздоровеет, будет он и нам лекции читать?
— Не знаю, — отвечал Флёнушкин, — может быть. На собраниях ячейки у нас члены ЦК бывают с докладами, об итогах партийного съезда например. Но все-таки Свердловка первенцем была, наш институт уже второй ребеночек.
— А кто еще там читал вам лекции?
— Луначарский, Покровский, Бухарин. Бухарин учебник по истмату на основе своих лекций написал, нам, в лекторской группе, давал их стенограммы читать. В общежитие к нам в Страстной монастырь приходил.
— А в учебнике Бухарина, вы считаете, все верно? «Теория равновесия», например? Меня на экзамене профессор Деборин спросил, что я о ней думаю, я сказал, какие сомнения она у меня вызывает.
— Сколько же он вам поставил? — спросил Элькан.
— Удовлетворительно. Я не очень уверенно отвечал на его вопросы по истории философии.
— Я не философ, — заметил Флёнушкин, — но, по-моему, эта теория у Бухарина его отсебятина.
— Что значит отсебятина? — возразил Хлынов, берясь за простывшую котлету. — Эта глава у него блестяще написана.
— Тем не менее это его собственная и весьма спорная трактовка диалектики, — отозвался Уманский.
— Вот вам маленькая иллюстрация к существующей у нас разноголосице в философии, — сказал Сандрик. — Диалектики-материалисты воюют с механистами; кое-кто не прочь выкинуть философию вообще «за борт», как вы читали, наверно, в журнале «Под знаменем марксизма». А в нашем экономическом семинаре, в вопросе о природе абстрактного труда, создающего стоимость, одни разделяют толкование руководителя семинара, профессора Никитина…
— Бывшего меньшевика, между прочим, — вставил Уманский.
— Другие это толкование оспаривают. В области теории рынков подвизаются сторонники концепции Розы Люксембург и концепции Туган-Барановского.
— Сиречь буржуазного либерала, бывшего «легального марксиста».
— И только уж в-третьих — Маркса и Ленина…
— Во всем этом свой интерес есть, — заметил Уманский. — Каждому приходится собственной головой вертеть.
— Интерес-то интерес, — вздохнул Флёнушкин, — а сколько лишних затрат умственной энергии? Толчения воды в ступе? В конце концов к Марксу и Ленину придут, потому что истина дорогу пробьет, но улита едет, когда-то будет. А покамест у нас на мозгах шишки.
— Зато будущие поколения красной профессуры взрастут на удобренной нами почве, — успокаивал его Уманский. — Научатся на наших ошибках и всласть отведают зрелых плодов науки.
— Помянут ли они нас с тобой, Элькан, добрым словом?..
5
Поднимаясь из столовой к себе на третий этаж, Костя на слабо освещенной лестнице прошел было мимо коренастого «дяди» с усами, в мешковатом пиджаке. Почти уже разминувшись, они взглянули друг на друга и разом воскликнули:
— Пересветов!
— Афонин!..
Это было приятным сюрпризом для Кости. Друзья расцеловались и пошли в такую же, как у Пересветова, холостяцкую комнатку Афонина.
На его книжной полке Костя увидел ленинский сборник «За 12 лет», книгу, которую он купил и подарил Ивану Яковлевичу в начале двадцать первого года, когда они вместе возвращались с фронта. Афонин уже второй год учится на философском отделении. О Костином поступлении на историческое он знает, так как он член правления института по учебной части от слушателей.
Иван Яковлевич был членом большевистской партии с 1912 года. Услышав от Кости, что тот познакомился с «шандаловцами», он усмехнулся:
— Значит, Виктор успел уже и тебя заарканить? Цепкий паренек! Чутье на людей, а ведь опыта партийной работы до института никакого. Вообще эти ребятки народ неплохой и способный, хоть некоторые из них и не без ветра в голове.
У Ивана Яковлевича работы много по институту, да еще Покровский загружает организационными поручениями по линии Государственного ученого совета. ЦК направил Афонина после фронта работать в Наркомпрос, где он и попал на глаза Покровскому. Оттуда хоть и отпустили учиться, а всё до сих пор считают его наркомпросовцем.
— Отказываться от поручений как-то неловко, а на философию времени толком не остается, учусь по ночам.
Под впечатлением от этой неожиданной встречи Костя почувствовал, что он начинает обживаться в стенах института.
6
Некрашеный длинный стол из струганых досок на козлах, с двумя парами ножек буквой «икс», стоял посреди большой классной комнаты. Садясь на скамью, Пересветов взглянул на соседа и подумал: «И этот с бородой!..» Из реплик, которыми обменивались участники семинара перед занятием, он понял, что сел рядом с сегодняшним докладчиком. Этот полный шатен с подстриженной бородкой — Адамантов, ушедший с головой в историю народного хозяйства царской России. Костя уже слышал о нем от Шандалова.
Против Кости за столом сидела Крицкая, которую он видел в столовой с Вейнтраубом. Среди участников семинара было и еще несколько женщин. С любопытством приглядывался Пересветов к жене Степана Кувшинникова, Таисии Плетневой. Она сидела поджав губы, ни с кем не заговаривая, и показалась Косте «синим чулком». Ее спокойное круглое лицо в очках выглядело нарочито серьезным. «Со Степаном два сапога пара», — решил он.
— Здравствуйте, товарищи! — бодро прозвучал в дверях высокий тенорок, и стройный седоватый мужчина с толстым портфелем в руке, встреченный дружелюбными приветствиями, быстро прошел к стоявшему у окна стулу с высокой спинкой.
Михаил Николаевич Покровский, заместитель Луначарского по Наркомпросу, в среде старой русской профессуры издавна слыл «белой вороной». Большевик, он еще в 1905 году участвовал в московском вооруженном восстании, а после Октября избирался председателем Моссовета. Покровский первый, до революции, выступил с марксистской критикой взглядов русских буржуазных историков в своей четырехтомной «Истории России с древнейших времен», а в советские годы написал сжатый очерк истории России, заслуживший похвалу Ленина.
Покровский одет был в темный сюртучок, в грудной прорези белела манишка. Из слушателей семинара лишь двое-трое носили галстуки.
Прежде чем сесть, профессор слегка откланялся правой и левой скамьям. Опустившись на стул, он выправил бороду из-под воротничка привычным жестом и без задержки предоставил слово докладчику. Тот начал говорить, не поднимаясь с места.
В тезисы доклада — об иностранных капиталах в царской России — Пересветов успел заглянуть до начала занятия. К стыду своему, он не в силах был решить, прав ли Адамантов, не признавая самостоятельной роли за русскими отечественными капиталами в национальной экономике. Шандалов предупредил его, что этот пункт спорный.
Слушая пересыпанные цифрами объяснения соседа по скамье, Костя незаметно присматривался к
