О Всеволоде Иванове - Александр Крон

В стародавние времена, когда корсары существовали не только в балете, а были грозой южных морей, один корсарский корабль взял на абордаж большой купеческий бриг и после недолгой схватки захватил богатую добычу. Добычей в те времена считались и пассажиры - за богатых можно было взять выкуп, а бедных продать в рабство. Дороже всего ценились красивые женщины, а из мужчин те, кто годился для тяжелой работы или знал какое-нибудь полезное ремесло. Не мудрено, что перед дележом грозные корсары во главе с атаманом осмотрели и ощупали каждого пленника и в заключение подвергли всех строгому допросу: кто таков, есть ли родственники, способные заплатить за тебя выкуп, и если нет, то что умеешь делать? Был среди пленников немолодой уже человек, лицом он походил на философа, а руками на каменотеса, и даже опытный глаз атамана не мог определить, что это за птица. На заданные вопросы человек ответил, что имущества у него нет, но он умеет работать.

- Что же ты умеешь делать? - спросил атаман.

- Я умею делать гульгульмин.

- Гульгульмин? - удивился атаман. - Никогда не слыхивал. Что это можно есть? Или из этого стреляют?

- Нет.

- Так что же это такое?

- Это невозможно рассказать словами. Если б я мог рассказать словами, что такое гульгульмин, незачем тогда его делать.

- Сделаешь мне гульгульмин, - распорядился атаман. - Что тебе для этого нужно?

- Чтоб развязали руки...

- Развяжите, - приказал атаман. - Еще что?

- Хорошее дерево и немного свинца. Мои инструменты - их отобрали твои люди. И главное, чтоб мне не мешали и не торопили...

Атаман был, по всей вероятности, незаурядным человеком, он оставил странного пленника за собой, велел дать ему все необходимое и не беспокоить попусту. Пленник с охотой принялся за дело, он от зари до зари просиживал под мачтой, орудуя ножом и сверлом. Из-под его рук выходило множество гладких дощечек с просверленными в них круглыми дырочками; наблюдавшим за работой корсарам казалось, что все дощечки совершенно одинаковые, но пленник держался другого мнения, и, когда расстояние между дырочками получалось слишком большим или слишком малым, он без всякой жалости выбрасывал дощечку за борт и начинал сверлить снова. Во время работы он часто пел, голос у него был глухой, но приятный, матросы с любопытством прислушивались к незнакомым напевам, а затем постепенно стали понимать и слова.

В свободное от авралов время они подсаживались к человеку, делавшему гульгульмин, и слушали его рассказы, в конце концов они привязались к нему и даже гордились тем, что на их корабле есть человек, который умеет делать гульгульмин.

Так шло время, недели превращались в месяцы. Бесконечно это продолжаться не могло, всегда находятся злые и завистливые люди, которым обязательно нужно посеять раздор и подозрения. Они стали говорить, что пора бы уже всем посмотреть на этот самый гульгульмин и что вероятней всего никакого гульгульмина на свете не существует и пленник попросту дурачит всех, в том числе и атамана. Разговоры эти вскоре дошли до атаманских ушей, и так как никому, а тем более атаманам, неохота ходить в дураках, атаман рассердился и приказал передать пленнику, что ему надоело ждать - через месяц будет корсарский праздник, соберется много гостей, к празднику гульгульмин должен быть готов и показан. Узнав о требовании атамана, пленник улыбнулся и сказал, что очень хорошего гульгульмина за такой короткий срок изготовить, конечно, нельзя, но он сделает все, что в его силах.

Праздник удался на славу, съехалось множество старых соратников, прежде чем сесть за пиршественные столы, корсары соревновались в силе и ловкости, боролись и лазали наперегонки на мачты. Наконец, наступила очередь гульгульмина. По знаку атамана мастер сдернул парусину, прикрывавшую гульгульмин, и все увидели удлиненной формы снаряд, состоящий из дощечек со множеством дырочек, в нижнюю, заостренную часть снаряда был залит для тяжести свинец. Это и был гульгульмин.

Мастер подал знак, четыре матроса подняли гульгульмин и, раскачав, бросили за борт. Снаряд тут же затонул, но, утопая, он издал необыкновенной красоты музыкальное бульканье, похожее на слово "гульгульмин" или даже "гульгульгульгульгульмин".

- Как! И это все?

Наступило недоуменное молчание, сменившееся взрывом ярости, и только потому, что над головой человека, который умел делать гульгульмин, было занесено одновременно три десятка кривых сабель, его не зарубили сразу. Но, наверно, зарубили бы, если б не нашелся один старый и умный корсар, который сказал: "Остановитесь, друзья, мы ничего не выиграем, если убьем этого человека. С тех пор как он с нами, нам всегда сопутствует удача, мы реже ссоримся между собой и реже предаемся бессмысленному буйству. Нам будет скучно без его песен и рассказов. Короче говоря, он нам нужен. Пусть его сидит под мачтой и делает свой гульгульмин".

И странного человека пощадили. И не только пощадили, но разрешили делать гульгульмин, и со временем многие стали думать, что гульгульмин в самом деле для чего-то нужен людям...

Прелесть всякой хорошей сказки в том, что она допускает самое широкое толкование. Этим-то сказка и отличается от притчи, которая всегда однозначна. Для меня не будет большой неожиданностью, если найдется человек, который скажет, что рассказанная В.В. сказочка сочинена специально для защиты абстрактного искусства или еще что-нибудь в таком же духе. Но я так не думаю. Наоборот, мне кажется, что сказочка Пикассо в интерпретации Иванова говорит о чем-то большем, чем место художника в человеческом обществе. Мне думается, что эта сказка о том, что такое талант и поиск. И запомнилась она мне потому, что в герое рассказа я увидел много общего с рассказчиком.

Болезнь, более свирепая, чем корсары, не пощадила Всеволода Иванова. Те, кто был на его похоронах, помнят, как больно отозвалась его смерть в душах людей. Я должен был говорить у открытой могилы - и отказался, не смог. По написанному не хотелось, а иначе - не отважился. Недавно, перебирая ящики письменного стола, я нашел набросок своей непроизнесенной речи, всего несколько абзацев. Ими я и закончу.

Большой писатель не только автор книг. Он еще и друг, советчик, судья, заступник, нравственный образец. Нельзя быть большим писателем и маленьким человеком. Большой писатель узнается по тому излучению, которое присуще крупной человеческой личности, оно пронизывает не только книги писателя, но и все, что с ним соприкасается. Известны случаи, когда ситуация или мода возносила на вершины славы людей второстепенных, но не было случая, чтоб удавалось подделать нравственный авторитет.

Влияние личности Всеволода Иванова было огромно, оно не зависело от его официального места в писательской иерархии. Иванов был не из тех людей, которых красит место, наоборот, его имя украшало любое место и любое начинание. Он не стремился к власти, но если уж он соглашался брать в свои руки людские судьбы, то все знали, что нет рук более чистых и более бережных, чем руки Всеволода. Гуманизм, интернационализм, демократизм были для него не религиозными догматами, а органическими свойствами натуры. Непреклонный в своих убеждениях, он был добр, как бывают добры только очень сильные люди.