Симоно-Савловск - Дмитрий Маркевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С фиолетовым зарядом ничего не случилось, усилившийся дождь не повредил акриловым проводам. Изменилось само пространство моста. Там, где утром тускнело солнце, кто-то нарисовал геометрические фигуры. Вертикальный ряд из трех квадратов сменялся двумя соединенными прямоугольниками, потом снова квадраты, потом прямоугольники. «Классики» тянулись неестественно далеко, и окончание их терялось в темноте. Тяжелые капли забили по лицу Комарихина. Игорь испуганно бросил взгляд на фиолетовую точку, затем на асфальт, на точку, на асфальт.
Первый прыжок он совершил, как под гипнозом. Разум вопил, что надо закончить начатое, но какая-то заноза внутри требовала играть по правилам, которые сам выбрал. На правой ноге, на правой ноге, на правой ноге, приземлиться на две. От легкой мороси не осталось и следа, дождь лил сплошным потоком. Среди пузырей на асфальте Игорь различал квадраты, а в них изображения: дом, цветочек, машина, качели, мороженое, сердечко. Он попадал на следующий сектор, и брызги разлетались во все стороны. Игра так и не закончилась, полукружие не пришло. Последний прыжок, и Комарихин оказался в потоке, убегающем по ступенькам вниз. Дрожа от волнения, мужчина повернулся. Никакой череды фигур, одно лишь зеркало воды, отражающее свет фонарей. Тучи ушли на восток, оголив желтый кругляшок луны. Игорь понял, что перешел мост, что под ногами неведомое, что дорогу назад смыл ливень.
Время текло, а он все не мог пошевелиться. По лицу бежали струйки, ворот водолазки промок насквозь. Игорь посмотрел на маркер в руке и со всей силы швырнул его в сторону города. Где-то вдалеке раздался всплеск. Комарихин повернулся и, держась за перила, стал медленно спускаться с моста. Ничего не закончилось, все только начиналось. Выли собаки в частном секторе, шумел ветер в соснах. Игорь шел, не глядя по сторонам. Он знал, что через десяток километров дорога свернет налево.
Местный житель
Крыши нет, двери нет, жильцов нет, есть лишь одинокая стена, чудом сохранившееся окно, да старый диван. Солнце куда-то укатилось с побитого неба. В полумраке можно различить приметы умирающего частного сектора. Кирпичи и шлакоблоки, шифер и профлист разбросаны кругом. Ветер лениво поднимает уголок куска обоев, но там ничего интересного. Черная земля покрыта строительной перхотью. На старом диване у одинокой стены сидит пожилой человек в застегнутой наглухо дутой осенней куртке, полосатых брюках и сапогах. В руках у него книжка. Рядом лежит портфель.
— Дядь, вы тут котика не видели?
Мужчина отрывается от книги и смотрит на девочку лет двенадцати, прибежавшую откуда-то из серых зарослей камыша.
— Не котика, а кошку. За стеной где-то бурогозит.
Девочка кивает, но продолжает стоять на месте. Руки спрятаны в карманы джинсовой куртки, сквозь дыры в поношенном трико виднеются белые коленки, на ногах кроссовки, которые на несколько размеров больше, чем нужно.
— А чего вы тут сидите?
— Читаю.
— А это же не ваш дом.
— Это вообще не дом уже.
— И чё сидите тогда?
Мужчина резко захлопывает книгу, кладет рядом, недовольно глядит на девочку. На лице той больше любопытства, чем наглости.
— Тебя как зовут?
— Ира.
— Тебя, Ира, не учили, что нечего по ночам шарохаться?
— Я не шарохаюсь, я гуляю. И еще не ночь.
— Для тебя — ночь.
— Чё это вдруг?
Теперь в глазах подростка появляется легкая обида. Мужчина трет лицо руками, потом складывает их на коленях.
— Ира-Ирочка-Ирида. Знаешь, что означает? — в интонации впервые появляется мягкость.
— Я Ирина, вообще-то.
— Ну пусть будет Ирина. А знаешь, что Ирида означает?
— Ирада?
— Какая, на хрен, Ирада? Ирида.
Девочка шмыгает носом и отрицательно вертит головой.
— Радуга. А что за радуга ночью? Гуляй, когда солнце появится. А еще лучше под дождем.
Ира молчит, качаясь с пятки на носок. Мужчина тянется к книге, открывает, начинает листать, хмурится, бормочет что-то под нос, снова откладывает, выжидательно глядит на девочку. Та отворачивается, пинает ногой кучу мусора.
— О, пинг-понг!
Теперь в руках у неё облезлая ракетка для настольного тенниса. Ира поднимает с земли камушек и начинает набивать его — невысоко, осторожно.
— А чё вы читаете? — не отрываясь от игры, спрашивает девочка.
— Истории страшные.
В голосе человека холод и грусть. Морщины на лбу становятся еще глубже.
— Ой, а расскажите. Я люблю.
Немного помолчав, мужчина приглаживает редкие волосы, жует нижнюю губу. Устало выдыхает.
— Хорошо. Про пиковую даму тогда.
— Давайте!
— Собрались как-то, значит, три подружки вечером в подъезде на третьем этаже. И решили вызвать пиковую даму. Достали зеркальце дешевое, начертили ступеньки маминой помадой. Вроде и страшно, а весело. Смеются, друг друга в бок тычут. И тут дверь заскрипела, вышла оттуда соседка противная и начала орать. Чтобы в свой подъезд валили, и вообще сейчас милиция приедет. Ну, девочки вскочили и убежали. Забыли потом, конечно, всё. Не через день-два, а попозже. Через год, может. А потом школа закончилась, все в училище пошли, кроме одной. Та забеременела. Пожила пару лет с дураком каким-то. А потом и он пропал. Куда именно, этого уже я не знаю. Дальше не интересно — работа в ларьке ночном, ссоры с соседями, склоки с дочкой. Постарела, потемнела, в платок кутаться начала. Вечером телевизор включит и сидит. Особо и не разбирает, что идет, лишь бы шумело. И вот слышит как-то, что смеются в подъезде. И такая злость откуда-то накатила, что выскочила мигом и давай орать на детей.
Мужчина берет в руки книгу, давая понять, что рассказ окончен. Камешек падает на землю. За ним летит ракетка.
— А где тут страшное? — фыркнув, спрашивает Ира.
— Да везде. Тебе какое страшное надо?
— Покойники, там, всякие.
— Покойники в любой истории есть. Потенциально. Это не страшно. Вот великаны — да.
— Какие великаны?
— А такие. Которые ночью ходят. Раздавят тебя и всё.
— В лепешку? Больно? — девочка крутит головой, пытаясь разглядеть в гаснущем небе кого-то.
— Не. Ты даже не заметишь. И они не заметят, просто раздавят и дальше пойдут. И ты пойдешь. Домой. Но уже раздавленная.
Девочка задумчиво молчит.
— Ладно, топай. Вон твоя кошка.
Девочка подбегает к горе битого кирпича около стены, опускается на корточки.
— Ой, ты моя мурысынька. А кто
