Дунайские ночи (Художник Г. Малаков) - Александр Авдеенко

— Мария, я хочу тебе сказать…

— Говори!

— Я давно хочу у тебя спросить, кто загнал тебя в эту монастырскую тюрьму?

— Сирота я. Некуда было деваться. С двенадцати лет в монастыре.

— Раньше, до советской власти, сиротам некуда было деваться. А теперь? Все дороги перед тобой открыты. В колхоз. На табачную фабрику. На виноградники. В лесничество. Вольная птица ты, а ползаешь.

Мария тяжко, по-старушечьи вздохнула, но глаза ее сияли радостно, молодо.

— Одна у меня дорога, Вася. Привыкла я к монастырю, привыкла всем угождать: и Богу, и игуменье, и Марте Стефановне, и старому, и малому. И тебя буду слушаться.

— Ты вот вспомнила эту… Марту Стефановну. А к ней как попала?

— Игуменья отдала меня в аренду. Хозяйка хорошо платила монастырю.

— И ты терпела? Да разве ты продажная вещь? Ты ж человек.

— Я святая дева, Вася. Божий человек. Все терпеть должна.

— Где ты живешь? В какое время? Десять лет свободой пользуешься. У нас теперь только тот не стал человеком, кто не захотел. И бывшие банкиры и помещики работают. Кулаки стали колхозниками, фабрикант зарабатывает хлеб на собственной фабрике простым рабочим. Все Закарпатье честно трудится. А ты… И не надоело тебе быть черным пугалом? Неужели не хочется жить, как все люди? Неужели не хочется стать обыкновенным человеком? Че-ло-ве-ком!

Мария улыбнулась, тронула свои волосы, плечи.

— А разве я не человек? Посмотри, все у меня на месте: глаза, нос, голова, руки, ноги, губы…

— Я с тобой серьезно, Мария. Брось придуриваться! Зачем позвала? Что понадобилось святой деве от безбожника? Говори!

— А я уже все получила, что хотела.

— Да?… Интересно, что же ты получила?

— Не бойся, ты не в убытке. Насмотрелась на тебя, поговорила с тобой — вот и все. Больше ничего мне не надо от тебя. Давай теперь о деле поговорим.

— Ах, Мария!… — Он взял ее руку, приложил к своей щеке. — Не пойму я тебя: то притягиваешь, то колешься, то умница, то…

Она отстранила от себя Гойду.

— Не надо. Давай, говорю, на дело перейдем.

— Какое там еще дело! — раздраженно, почти сердито сказал он. — Брось свои выдумки, ни к чему они теперь.

— Нет, Вася, ничего не выдумываю… В монастыре объявился новый служка. Караулит виноградники, а заодно и лечит их. Добрый мастер по этому делу. Седой. Морщинистый. Глуховат. Прихрамывает на правую ногу… Игуменья приголубила его.

— Ну? — поторопил Гойда замолчавшую Марию.

— Не довелось тебе его видеть?

— Нет, не видел. Откуда он появился? Когда? И почему тебя заинтересовал?

— Постой, все расскажу… Молчаливый он, этот виноградный лекарь! Богомольный. Постный. Все крестится, на каждом слове Бога вспоминает. Вина не пьет. Не ругается. На монахинь глаз не поднимает. Игуменью почитает, словно она богородица.

— Как его зовут? Фамилия?

— Дедом Петром мы его величаем, Петро Кашуба. Хочешь посмотреть на фотографию?

«Кашуба, Кашуба!…» — мысленно повторил Гойда, и перед ним возник человек, посылавший заказную бандероль на ужгородском почтамте и не получивший телеграмму до востребования.

Мария достала из корзины, где лежала ее черная одежда, небольшой плоский сверток. Неторопливо и бережно развязала концы носового платка, осторожно, двумя пальцами взяла большую, наклеенную на толстый картон фотографию.

На тусклой, пожелтевшей от времени бумаге изображен сухонький, сутулый, доживающий свои годы человек: седая голова, дряблые, в крупных складках, обвисшие щеки, белая бороденка, мутные глаза, оттопыренные уши, обугленная трубка-носогрейка в наполовину съеденных зубах.

— Знаешь, кто это, Вася? — спросила Мария.

— Нет, этого человека я не знаю. Чем он тебе не понравился?

— Это не Петро Кашуба. В чужую шкуру залез. Во сне разговаривает на чужом языке, кажется по-английски. С пистолетом и ночью не расстается. Радиопередатчик имеет.

— Своими глазами радиопередатчик видела?

— Видела.

— Как же ты ухитрилась?

— А я никак не ухитрялась. Нечаянно подглядела. А потом проверила. Специально для тебя.

— Спасибо, Мария!… Ты все-таки не монахиня, не святая дева, нет!

— Слава богу, разглядел.

— Ладно, во время пожара о погоде не разговаривают. Кашуба не догадывается, что ты раскусила его?

— Да разве я дура, притворяться не умею? — На ее лице появилось выражение виноватости и покорности. — Не бойся, перед тобой я всегда чистая, правдивая.

— И давно он работает у вас?

— Второй месяц.

— Откуда прибыл?

— С Дуная.

— Что он там делал?

— В тамошнем монастыре обитал. Тоже виноградники лечил и караулил.

— Где он живет?

— В пещере, около винных погребов.

— Один?

— С собакой. Ужком ее зовут. Злая. Голосистая. И чуткая. Без меня не подберешься к ней без шума. Провожу, если хочешь.

— Когда бывает в своей пещере?

— Днем. Ночью караулит виноградники.

— Хорошо! — Гойда смотал лесу, вонзил острие крючка в податливое бамбуковое удилище. — Я должен идти, Мария. До свидания. Увидимся завтра, здесь же. Придешь?

— Приду, Вася. Со всех ног примчусь. — Она осторожно погладила его плечо. — Все сделаю, что прикажешь.

— Мария, не надо так!… Забывай свои ползучие привычки. Выше голову. Человек же ты!

— Уже человеком стала? Так скоро? — она улыбнулась. — Спасибо, Василек.

Шатров молча, кое-что записав в блокнот, выслушал обстоятельный рассказ Гойды о его несостоявшейся охоте на радугу и крепко задумался. Кто он такой, этот Кашуба? Какую задачу выполняет? Прямо или косвенно был связан с Картером? Знал ли он, что Картер приезжал в Ужгород? Вообще, известна ли Кашубе эта личность? Шатров повторил свои вопросы вслух. Гойда попытался на них ответить. Он рад был случаю поразмышлять со своим учителем и другом. Любил он вот такие минуты общения с Шатровым.

— Я думаю, — сказал он, — что Кашуба мог и не знать о приезде Картера.

— Почему?

Гойда подумал и сказал уверенно:

— Не обязательно знать ему, что в Ужгород прибывает военный атташе. Больше того, он не должен был этого знать. Не имел права.

— Да? — усомнился Шатров. — Почему же ему не выдали такого права?

— Потому, что оно уже было выдано другому, официанту Гонтарю. И Гонтарь пользовался им монопольно. Он ждал Картера, подготовил для него все, что собрал, накопил.

— Накопил?… А может быть… может быть, лучше так: подготовил для мистера Картера все, что получил от других… А?

— Да, так лучше. Этот вариант правдоподобнее.

— Ладно, давай гадать дальше. Итак, только Гонтарь пользовался правом личной встречи с мистером Картером. И при этом подвергался ничтожному риску быть разоблаченным, так как общался с иностранцами на вполне легальной почве. Попробуй различи среди тысячи чистых иностранных туристов одного нечистого! Он передал добытые шпионские сведения Картеру и готов был принять от него, кроме долларов, любое задание, любое приказание. Принять и передать… Кому?

Гойда внимательно следил за ходом мысли Шатрова.

— Мог и Кашубе передать и другим, нам еще неизвестным, — сразу сказал он, как только умолк Шатров.

— Да, мог, — охотно согласился Шатров. — А что из этого следует, Вася?

— Многое, Никита Самойлович!

— А именно?

— Похоже на то, что официант Гонтарь был диспетчером.

— Похоже. Очень! Собственно, я в этом почти уверен. Может, ты сумеешь разубедить меня?

— Не собираюсь. Диспетчер этот мертв, разгрыз ампулу, обрубил все нити, ведущие к сообщникам. Ни одной ниточки к живым.

— Да, он твердо знал, что делал.

— Мы должны установить, встречался ли он с Кашубой, — сказал Гойда.

Шатров кивнул, но в его глазах не было согласия.

— Да, должны! Но это не самое срочное, что мы обязаны сделать. Прежде всего надо выяснить, как, когда, где и с чьей помощью монастырскому виноградарю удалось воспользоваться документами Кашубы, жителя дунайского городка Ангора.

— Вы думаете, что это подлинное имя… Петр Кашуба?

— Имею право так думать, Вася. — Шатров показал Гойде справку, из которой явствовало, что Петр Михайлович Кашуба родился пятьдесят семь лет назад и постоянно проживает в Ангоре, на Дунае, в Измаильском районе, в рыбачьем поселке городского типа, в собственном доме. Женат. Детей нет. В настоящее время находится в отъезде. К справке была приклеена фотография. Петр Кашуба, изображенный на этой фотографии, не имел никакого сходства с тем Кашубой, который служил в яворском монастыре.

— Подмена! — сказал Шатров. — Если мы узнаем, чьих рук это дело… Словом, собирайся, Вася. Едем на Дунай в гости к Смолярчуку. Сообщи ему по телефону. И пусть уху приготовит.

Собрались в тот же вечер, чтобы выехать рано утром, позвонили на Дунай — и не выехали. Ночью произошло событие, задержавшее их в Закарпатье на несколько дней.