Мальчик на коне - Линкольн Стеффенс

- Чтобы добраться до индейца, нам приходилось убивать коня, рассказывал он, - а тот всё равно прятался за убитого коня и стрелял в нас из-за укрытия.

Я в конце концов согласился на то, чтобы моё прекрасное седло повесили на гвоздь в конюшне до тех пор, пока свободно не научусь держаться на коне без него. В результате я стал предпочитать ездить без седла и пользоваться им только для выездки или игр, которые требовали стремян и луки, как, например, в подхватывании вещей с земли или при ловле скота арканом.

Но это была только одна сторона дела. Примерно в это же время я стал играть в мальчиковые игры: шарики, волчок, бейсбол, футбол, и, помнится, отец иногда по дороге домой останавливался, чтобы понаблюдать. Он, бывало, качал головой, мне ничего не говорил, но я знал, что ему не нравились эти игры. Теперь мне кажется, он думал, что в них было что-то от азартных игр, а у него были основания опасаться азартных игр. Это был порок, оставшийся в Калифорнии со времён золотой лихорадки, и новые предприниматели противились ему. Но они не могли искоренить его, так как "Фрэнк" Роудз, политический босс, сам держал игорный дом, он защищал деловых людей, но также защищал и своё дело. В открытую они не могли бороться с ним и теряли деньги, теряли клерков и кассиров в результате азартного угара. Отцу пришлось уволить своего любимого счетовода из-за того, что тот сильно увлекался азартными играми. Возможно, он и пони-то подарил мне ради того, чтобы я не играл в азартные игры, чтобы не болтался на улице и больше времени проводил на полях. Но в результате получилось нечто, чего он не предвидел.

После того, как тот благословенный пони появился в моей жизни, я больше не стал играть в меновые игры, которые, как мне теперь стало ясно, ведут не только к азартным играм, но и к предпринимательству. Так как среди мальчиков идёт живой обмен шариками, волчками, ножами и прочими предметами и сокровищами, которыми дорожат в мальчишестве. Прирождённый торговец находит себя в этом, а остальным торговля начинает нравиться. Я считаю, что такие игры - первые уроки предпринимательства, они развивают инстинкт выигрывать у других мальчиков при обмене и тем самым обостряют в них хищнические наклонности. Хотел он того или нет, но я так и не получил такой подготовки, во мне так и не возникло интереса к обмену, к предпринимательству у меня всегда была неприязнь, а этого-то отец мой вовсе не хотел. Помнится, как он расстроился, когда предложил мне продолжить его дело и наследовать его, а я отверг такую "блестящую возможность" сразу же, заявив: "Бизнес! Ни за что."

Пони отвадил меня не только от бизнеса, но и от толпы и склонности действовать сообща. Склонность человечьей животины думать так, как думают другие, следовать тому, что говорит толпа, делать то, что делают или приказывают вожаки, и в целом действовать кучей, глубоко прививается ещё в школе, где на игровой площадке есть свои привычки, законы, обычаи и тирания, точно так же, как это происходит на улице. Меня это миновало. Я никогда не играл в "следуй за лидером", никогда не соблюдал идеалы и дисциплину как школьной, так и студенческой жизни, и с тех самых пор я умудрялся покупать ценные бумаги во время биржевой паники, продавать их тогда, когда все покупают. Не всегда мне удавалось противостоять общественному мнению, но я научился игнорировать его. Полагаю, что научился этому я тогда, когда, ещё будучи мальчиком на лошади, я интересовался не школьными делами, мне было не до того, я водился не с большинством мальчиков, а был сам по себе или общался с небольшой группой тех, у кого были лошади.

Ездить я начинал в одиночку. Когда я влез на своего пони на следующий день после приобретения, я не знал, есть ли лошади у других ребят, да я ни о ком другом и не думал. Передо мной был весь мир. Я поднялся как бы на другую плоскость, большего масштаба. Теперь я мог исследовать места, куда нельзя было добраться пешком. Сакраменто защищён от наводнений реки дамбами, которые при большой воде отводят воду в другие места. Я ходил на дамбы пешком, и меня интересовало, что же находится за ними. Теперь же, мне думалось, я могу ездить за них и через мосты. Мне открылся весь мир. Теперь мне больше не надо строить догадок, можно поехать и посмотреть.

Я вставал рано, чтобы напоить, накормить и вычистить пони до завтрака. И эта кормёжка по утру, так важная для коня, для меня ничего не значила. Я пренебрегал своим завтраком. Отец, предупреждавший меня не заставлять коня работать до тех пор, пока тот как следует не поест, говорил, что у меня вполне достаточно времени, чтобы поесть самому. Но я не мог есть. Я был слишком взволнован, слишком нетерпелив, и когда мне разрешали встать из-за стола, я сразу же выбегал, чтобы посмотреть, не закончил ли пони свой завтрак. Но тот ещё не кончил. Я смотрел на него, а он вовсе не торопился. Я пытался поторопить его, но только терял время, ибо он оборачивался и с любопытством смотрел на меня, и только затем медленно возвращался к еде. Cёстры выходили провожать меня, и одна из них упрекнула меня за нетерпеливость неуклюже подражая взрослым.

- Наш пони ест как джентльмен, - заявила она, как будто бы мне было какое-либо дело до джентльменов. Но то, что сказал отец, поразило меня гораздо больше. Он сказал, что возчики, пастухи и индейцы кормят коней гораздо больше и дольше именно тогда, когда им предстоит долгий трудный путь, они предвидят, что нужно "как следует подкрепиться". Он понимает, что для этого нужна выдержка, но эти ребята не из слабонервных. Именно потому они так хорошо и управляют лошадьми, так как умеют владеть собой. Они никогда не принуждают лошадь, даже во время преследования. Они часто меняют аллюр и довольно долго идут шагом. И они метко стреляют, особенно во время стычек или боёв, так как никогда не суетятся.

Тогда я не знал этого, но теперь-то я, конечно, понимаю, что отец пользовался лошадью, чтобы воспитывать меня, и у него были преимущества перед школьными учителями, он воспитывал меня в соответствии с моими собственными идеалами. Он учил меня тому, что знали мои герои, и мне хотелось учиться. Мать не понимала этого. Когда она пришла на конюшню, я уже предвкушал конец кормёжки пони, накрывал его чепраком, одевал на него подпругу и рассказывал сёстрам, куда собираюсь ехать.

- Не езжай далеко в первый день, - сказала она. - А то проголодаешься и устанешь.

Ужасно! Но наконец я вырвался и уехал... куда глаза глядели. Хоть я и собирался объехать одну дамбу в тот день, а остальные в последующие два дня, в то утро я объехал их все. Проехал по первой до Америкэн-ривер и разочаровался. Даже на таком большом расстоянии поверхность земли не очень-то изменилась, а если и изменилась, то к худшему... песок и грязные кусты. Я повернул назад, проехал к противоположной дамбе и еле поверил глазам своим... местность на той стороне была такой же как и на этой. Я снова вернулся в город, переехал по мосту через реку Сакраменто в графство Йоло, и тут не было разницы. К тому времени я очень проголодался и поехал домой. К тому же мне стало жарко и что-то зудило в паху. К обеду я опоздал, но у матери всё было подогрето, и она не задавала мне очень неудобных вопросов. Куда я ездил? Я ответил. Что видел? Этого я не мог ей сказать. Я ездил к гори зонту и не увидел ничего нового, но я ещё сам толком не понимал этого и поэтому не мог рассказать кому-либо. Так же не мог я ей ничего ответить, отчего я такой скучный. Единственное, что я отрицал, так это что у меня что-либо болит, когда она предположила такое. Нет, нет, только не это. Я покормил коня и вытер его, после того как поел сам, вышел снова, напоил его и прогулял. Затем я чистил его до тех пор, пока не пришли домой сёстры, и тогда мы стали чистить его все вместе.

На следующий день у меня болело одно место, так болело, что я едва мог сидеть или ходить, но уже соврав по этому поводу, мне нужно было держаться, и я снова уехал, хоть и с трудом, но мужественно, как ковбой или индеец под пытками, только я не уехал далеко. Я остановился, слез с лошади и пустил пони пастись на травке под деревьями в Ист-парке. Я лежал и, нет, не думал, а фантазировал. Я представлял себя разными людьми: ковбоем, охотником, воином, рыцарем, крестоносцем... я воображал себя героем всех книг, которые читал. Не всеми сразу в тот самый день. С тех пор, как у меня появился пони, я провёл много, много часов, играя воображением, и оно стало самым мощным свойством моих умственных способностей. Так как большую часть времени я проводил в одиночестве, постепенно мне это понравилось, и это удовольствие я испытываю часто, даже сейчас. Когда устаю от толпы, я удаляюсь куда-нибудь и отдыхаю духовно.

Ещё мальчиком я уезжал далеко-далеко в какое-нибудь местечко, отпускал пони на длинном поводу, а сам сидел и ничем не занимался, кроме размышлений. Я много читал. Обнаружив, что книги питают мое воображение, я брал с собой книжку и, найдя укромный уголок, усаживался читать. И в чтении я всегда находил что-то для себя. Мне нравилось превращаться из того героя, которым я был в то время, во всадника, и полностью войдя в роль, я снова садился на коня и настолько перевоплощался в Наполеона, Ричарда Львиное Сердце или Байрона, что при столкновении с действительностью вдруг приходил в себя ошеломлённый, как бы вдруг проснувшись. Люди моей мечты жили и поджидали меня в кустах за рекой, так что пустое пространство за рамками моего старого горизонта, за дамбой, стало не только интересным, но и увлекательным в ожидании славы, и было населено Личностями.