Я – сваха. Из личного опыта (СИ) - Розина Татьяна

Мужчины – и без того ослабленные – в большинстве своём с трудом переносили перемены и ослабевали (спивались) всё сильнее. Конечно, за исключением тех, которые расхватывали нефтяные скважины или лесные угодья. Но таких было мало. И расторопные дамы их прихватывали «на лету». Основная же масса женщин взвалила на себя заботы и о детях, и о муже, если таковой имелся в наличии. Но у многих мужей не было. Многие, надорвавшись, разводились с лежащими на диванах… Дефицит сильного пола, начавшийся с послевоенного времени и объясняемый погибшими в войну, продолжался и в восьмидесятые, и в девяностые. Почему-то мужчин в стране хронически не хватало. Этот вопрос задавали многие: почему? Почему в стране столько одиноких женщин? Куда делись мужчины? По статистике должно быть равновесие. На мой взгляд, ответ был прост. Очень много отечественных мужчин были асоциальными типами. Кто-то сидел в тюрьмах, кто-то спивался в соседнем гараже, кто-то просто «лежал на диване» (беру последнее в кавычки, потому что это состояние очень многих, которое превратилось в диагноз). Поэтому они (мужчины) были (по статистике), а в наличии их не было. А тех, кто мог представлять интерес для одиноких женщин, было крайне мало. Мы жили в обществе всеобщего дефицита. Мужчины тоже были дефицитом.

Эти два фактора – нехватка сильного пола и обуреваемое народом страстное желание куда-нибудь свалить из страны в поисках «лучшей доли» – слились воедино и стали решающими в задуманном мною предприятии, которое отнюдь не казалось безнадёжным.

Предложение выйти замуж за иностранца убивало сразу двух зайцев: женщина получала шанс устроить личную жизнь плюс возможность решить материальные проблемы. С годами, конечно, ситуация менялась. Были времена, когда на первое место выплывало желание уехать от трудностей – финансовых и бытовых, а бывало и так, что вполне устроенные женщины искали в Германии в первую очередь женское счастье. Но как бы там ни было, интерес русских женщин к замужеству с иностранцем хоть и неравномерно, но наблюдался на протяжении многих лет перманентно. Будет ли взаимный интерес у немецких мужчин к нашим женщинам, я тогда не знала. И старалась об этом не думать. Я помнила, что решать проблемы надо по мере их поступления. И начала с первоочередной – собрать картотеку из женщин, желающих выйти замуж за немецкого жениха.

Дав объявление в городскую газету Ростова «Кто хочет найти мужчину в Германии с целью брака…», я принялась ждать страждущих. Немногие в ту далёкую пору имели конкретное представление о том, что такое Германия вообще (то, как нам эту страну представляли по телевизору, отличалось от реальности, о чём догадывались многие), и тем более что из себя представляет немецкий мужчина в частности. Жить было тяжело и тоскливо. Хотелось перемен. И женщины были готовы на всё, лишь бы изменить жизнь. Если не на хорошую, то хотя бы на приличную. Если не на приличную, то на выносимую. Тогда частенько иронизировали: «Мы не живём, а выживаем». А так хотелось жить. Всё это плавно легло на карту моего «брачного» предложения, и женщины потянулись заполнять анкеты невест плотным потоком. Они шли ко мне охотно, тем более что денег я ни с кого не брала. Советская закалка не позволяла заниматься авантюрой, да ещё при этом брать за это деньги. Именно как к авантюре я относилась тогда к своему брачному «прожекту».

С утра до вечера на протяжении двух месяцев я не успевала открывать двери и впускать в квартиру женщин. На секретаршу денег не заработала (я вообще ни на что ещё тогда не заработала) и потому отворять и запускать приходилось самой. А женщины шли и шли. И конца им не было. Два месяца, каждый день, с утра и до глубокой ночи я принимала и принимала. С каждой разговаривала столько, сколько требовала её израненная душа. А души были ранены навылет. Косметического ухода уже было недостаточно, большинству требовалась хирургическая помощь. Ну, в переносном смысле, конечно. Впрочем, несмотря на бытующее в российских же кругах мнение о том, что русские женщины самые красивые, к пластическому хирургу, стоматологу и ортопеду нужно было бы отправить многих. Впрочем, справедливости ради надо признать: большинство женщин излучали очарование. Но их глаза выражали непроходимую тоску и безысходность. Многие казались затюканными жизнью до черты невозврата. Помощь психолога для многих была уже явно недостаточной мерой реанимации психики, в некоторых случаях «пахло» психиатром.

Я покорно подставила свои уши этим несчастным, и они, преданно глядя в глаза, сливали в меня всю горечь пережитого и непережитого. Мне и в голову не приходило, что жизненные истории десятков женщин, со всеми их разочарованиями и потерями, никогда не потребуются в процессе моей будущей сватовской работы. Но я слушала и вникала. За день уставала до потери пульса, не говоря о головных болях и кровотечений из носа. Голова кружилась от чужих любовных страстей, историй измен, разводов, предательств. Тани, Нины, Гали и Марины сливались в один ряд, превращаясь в ночных сновидениях в одну-единственную серо-буро-малиновую «Танюнинунадю». Это чудовище накидывалось на меня и давило так, что я просыпалась от удушья. Тяжело дыша и хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, я смахивала выступившую на лбу испарину и пыталась снова заснуть. Но с раннего утра начинались беспрерывные звонки в дверь. Женщины шли и шли. За два месяца – шестьдесят дней – я приняла более трёхсот женщин. Многие приходили по второму и третьему разу. Сначала я пыталась установить очерёдность, но когда приходила следующая, предыдущая даже не собиралась уходить. Они не стеснялись друг друга. Знакомились друг с другом и тут же начинали пересказывать свои истории по новой.

Часто казалось, что этим женщинам не нужен жених в Германии. Может даже, им не нужен был жених вообще, в принципе. Им нужно было выговориться. Увы, в нашем обществе, знаменитом своей душевностью, оказалось так много женщин, которым катастрофически не хватало тепла и участия. В конце дня у меня собирались все – те, кто приходил с утра, так и оставались до вечера, взахлёб слушая других. Женщины осваивались у меня дома и, видя моё нервное напряжение, пытались облегчить мою участь.

– Сидите-сидите, я сама себе чайку сделаю… И вот Наташенька тоже выпьет. Кто ещё хочет, девочки? – услужливо говорила одна из посетительниц и, проворно открывая ящички шкафчиков на кухне, доставала чашки и сахарницу.

– Я помогу… – тут же вскидывалась другая и бежала на кухню, где по-домашнему тренькал фарфор.

– Вам надо душик принять, – советовал ещё кто-то. – Душ снимает напряжение.

– Да-да, а потом я сделаю массажик. Я, вообще-то, учительница младших классов… но теперь надо как-то зарабатывать, я курсы массажисток окончила. Может, пригодится… – Обычно в этом месте женщина опускала глаза.

Как же, стыдно быть массажисткой. Нищей училкой с порванными колготками – нормально. А вот массажисткой…

– А я… – вступал ещё кто-то, – я тоже, вообще-то, инженер, но наш НИИ закрывают, и… я маникюр научилась делать. Хотите, сделаю? – И новоиспечённая маникюрша с готовностью кидалась к моим рукам.

Женщины смотрели на меня как на волшебницу, по мановению которой могут исполниться все их мечты. Словно стоило махнуть палочкой – и беды расступятся. Будто уеду я в Германию и пришлю каждой по принцу на белом коне. Или даже без коня. Они были и на это согласны. Кстати, о принце. Заполняя анкеты и разговаривая с женщинами, я заметила, что большинство из них ждут именно принца. Вспомнилась известная в советские времена песенка про жениха, который бы не пил, не курил, цветы дарил и тёщу мамой называл. Были у него и другие замечательные качества. Но все понимали, что песенка шуточная и такого в жизни не бывает. Однако «мои» милые женщины все как одна записывали в анкетах требования, исполнить которые могла бы только фея из сказки. Мужчин с сочетанием всех тех положительных характеристик, которые ждали от них женщины, в мире просто не существует. Но тогда было не до того, чтобы объясняться ещё и по этому поводу. Да и зачем? Мечтать, как говорится, не вредно. Пусть помечтают… Я заполняла анкеты, фотографировала красоток и слушала их душевные излияния, бесконечно повторяя: «Поняла, сочувствую, сожалею, какой ужас…» И, конечно, заканчивала неизменным: «Всё будет хорошо».