Звезды и селедки (К ясным зорям - 1) - Виктор Миняйло

- Это какой-то антихрист в юбке! - в страхе округлив глаза, прошептала учительнице попадья.

Софию считали здесь почетной гостьей, поэтому Сарра ввела всех в светлицу, большую квадратную комнату с пузатым комодом, веснушчатым трюмо и такой широкой деревянной кроватью, на которой могли бы почивать не менее трех супружеских пар. Однако вряд ли кто мог заподозрить хозяев в желании воспользоваться этим роскошным ложем. Ибо предназначено было оно исключительно для выставки Сарриного приданого - великолепных перин и десятка подушек с кружевными нашивками, мадаполамовых простыней и тюлевых покрывал.

Пышность всего этого достояния завершал рисованный ковер с русалками и лебедями, над которым висели фотографические портреты хозяев - рыжего, мрачного даже на карточке Шлемы в визитке, при галстуке бабочкой, и целомудренной, как голубка, Сарры в фате. И еще красовались на самом ковре пузатая мандолина без струн и тяжелые, как кистень, карманные часы в серебряной оправе.

На стенке напротив висели еще старинные настенные часы в продолговатом резном футляре, со свинцовыми гирями на воловьих жилах. Как только гости вошли в комнату, часы издали какой-то неприличный звук, а потом уже зазвонили.

Любопытная попадья подошла к боковуше, меньшей комнатке, потрогала пальцем молитвенный косяк на двери и старалась заглянуть за перкалевую занавеску.

- Ша, - сказала Сарра, - там мужчина. Мужчина там. Ай-ай, какой больной человек!

Указательными пальцами обеих рук она поманила женщин и многозначительным шепотом стала объяснять:

- Ай, сколько хлопот! Хлопот сколько! Этот дурной Шлема как-то ездил на станцию, наткнулся там на солдата и привез его мне. А солдат тот как мертвец. Да, как мертвец! Отпустили его домой из Красной Армии, он поехал в Поволжье, а там голод. Голод, да. Вся семья у него вымерла, и он возвращался сюда, но по дороге заболел тифом. Лежал в лазарете, едва оправился. Потом его выписали, а он - как травинка на ветру. Работы нет, денег нет, хаты нет. И ехать тоже некуда. Ходит каждый день на биржу труда, а ночует на станции. И вот сидит он на лавке и думает уже помирать. Да, помирать! Так мой дурной Шлема говорит ему: "Солдат, а солдат, садись на мою фуру, я отвезу тебя к своей Сарре". А тот солдат говорит: "Кому я теперь нужен? Не возьмет меня твоя Сарра". А Шлема говорит ему: "Не беспокойся, солдат, она меня боится!" Вы слышите, что он сказал, этот дурной Шлема?! Ну, привез он больного солдата и говорит мне такое: "Сарра! Ты будешь кормить этого человека и поить его козьим молоком, потому как он больной. А потом он найдет работу и уйдет". А я и возрази ему: "Ты дурной мужлан! На кой прах мне твой солдат! Мало ли солдат на свете?" Как тут озверел Шлема, как взял в руки кнут да как начал меня гонять, хотел было совсем убить, да! Видели бы вы его тогда! "Ты, говорит, хочешь, чтобы снова пришли их превосходительство генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин да Симон Васильевич Петлюра и чтоб ты снова пряталась в бурьяне?! Да, мешигене!" Ну, так я и говорю: "А мне-то что?" И даю солдату супу, и хлеба, и молока козьего, пускай поправляется. Вот уже пять дней, как у меня, но все еще хворый, но даст бог - поправится. А я ему говорю: "Вы, мужчина, пошли бы вы в село да нанялись к кому из хозяев, а там и молоко, и, прости господи, сало, так и перебудете тяжкие времена". А он говорит: "Хозяюшка, так я и сделаю, как вы разумно советуете!" Солидный мужчина, да! Вот наказание мне, ох, вот обуза!..

Хотя и прислушивалась Яринка к тому, что говорила хозяйка, но не слышала ничего - в ушах все еще стоял грохот колес и шум городских улиц. После ослепительного солнца снаружи в доме было темновато и прохладно - в окна заглядывала густая сирень, и то, что Яринка видела в комнате, казалось ей необыкновенно роскошным, "как у господ". Поэтому она и думать забыла о перебранке хозяйки со своим мужем и о ее слишком откровенных выражениях. Черными продолговатыми глазами осматривала Яринка комнату и не замечала, что обои отстали от стен и кое-где свисают лохмотьями, что стены осели, а балки скособочились, что краска на полу местами отскочила и между досок зияют щели в палец шириной.

Яринка очень устала, но не решалась сесть ни на один из стульев, так и блестевших от масла, которым хозяйка еженедельно "обновляла" их.

Матушка и учительница приводили в порядок свои косы, заново повязывали платки.

Попадья и думать забыла о греховности общения с евреями и оживленно беседовала с Саррой, справлялась о ценах в лавках.

София успела уже продать хозяйке все свои десять коп яиц, спрятала деньги за пазуху и, зажав носовой платочек в кулаке, вместе с Яринкой и женщинами направилась в город на торги.

Серовато-белый тополиный пух выстелил рифленые цементные плитки тротуара, пушистые клубочки, словно играя, катились за ногами. Пушинки цеплялись за юбки, снежком ложились на праздничные цветастые платки, щекотали щеки.

Попадья пошла к архиерею, учительница - в училище, где учился ее сын Виталик, а София с дочкой бродили по магазинам.

Особенно долго пробыли в гончарной палатке, где мать переслушала на звон целую гору посуды, прежде чем выбрала одну небольшую макитру да пару горшочков.

- Ну, молодица, - сказал ей краснолицый продавец с обвисшими усами и носом, похожим на спелый помидор, - ты и мужа так выбирала?

- Нету, нету, - зачастила София. - Может, сбавите на вдовью долю?

В другой лавчонке купили еще двухведерный чугун, для варки еды свиньям. Мать засунула его в мешок вместе с глиняной посудой и шла теперь свободно, кидая в рот жареные семечки и сплевывая шелуху на тротуар. Яринке было как-то не по себе. Она немного отстала от матери и вертела головой, рассматривая пестрые вывески. Из одного двора ее чуть было не облили нечистотами. Яринка отскочила, а жирная растрепанная женщина в засаленном фартуке еще и отругала ее:

- Ходят тут всякие! Деревня!

Девушка даже съежилась. Разозлилась на неопрятную толстуху и почему-то на мать тоже.

Оживилась только, когда вошли в галантерейную лавку и мать сняла с плеча свой мешок, собираясь всласть поторговаться.

Худущий скуластый еврей с седыми пейсами, в картузике с лопнувшим наполовину козырьком, смотрел на них желтыми страдальческими глазами.

- Ну-ка, подай мне вон те ленты! - Мать неопределенно махнула рукой.

- Сей момент! - И торговец, покачиваясь в пояснице в такт шагам, заковылял в уголок. - Хозяйка будут иметь то, что им надобно. - И, встряхнув, рассыпал на прилавке шелковую радугу. - О, это такие ленточки! - зацокал он языком. - С такими ленточками ваша панночка получит в женихи самого Пурица!

- Болтай, болтай!.. - бурчала София, перебирая ленты. - Видать, еще твой дед ими торговал.

- Вот эту возьмите... эту возьмите... и эту... и ту!.. - едва не задыхалась от восторга Яринка.

- Панночка, ах, панночка!.. - закрыв глаза, покачивал головой торговец.

- И эту еще... и эту!

- А что запросишь? - показала София отобранные ленты.

- Да что там цена! Для такой панночки! - Старик долго глядел в потолок, шевелил губами и совсем неразборчивым голосом, помахивая поднятым пальцем, назвал цену.

- Да ты, добрый человек, в своем уме?! За такие деньги овцу можно купить!

- Ой, хозяюшка, а что панночке нужно - овца или краса? За такую прелесть можно и больше дать! Вы только гляньте, хозяюшка, как они к лицу вашей панночке!

- Нет, нет, нет! - замахала рукой София. - Три злоты* положу, и ни копейки больше!

_______________

* З л о т - пятиалтынный, пятнадцать копеек.

- Ну пускай будет пять! - согласился торговец.

- Гр-р-ривенников! - отрубила София.

- Ай-яй! Вы разоряете меня!

- Это еще неизвестно, кто кого!

Торговец даже за пейсы себя дернул:

- Ай-яй-яй! Ну да ладно, пускай будет по-вашему! Пять гривенников и пять копеек! - и он быстренько щелкнул косточками на счетах.

Вот этого-то София и не ожидала. Раз уж на счетах отсчитал, то и продал! Ну и хитрющий!

- Дедуня! - сказала она жалобно.

На этот раз затряс головой торговец.

- Нет, нет и еще раз нет!

София в сердцах стукнула мелочью о прилавок.

Когда вышли из лавчонки, сказала дочке:

- Еще неизвестно, кто кого обдурил!..

Она явно досадовала и сплевывала шелуху семечек очень громко.

- Хотя бы наши барыни не замешкались. А то ехать лесом ночью... лесовики перенять могут... - Мать долго молчала, потом полувопросительно, полуутвердительно сказала Яринке: - Должно быть, мы того москаля, что у Сарки, к себе заберем. Подкормим его, а он нам выкосит луг и толоку. А может, еще и в жатву оставим. А там пусть и уходит. Заплатим ему зерном. А?..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Иван Иванович Лановенко сообщает

некоторые сведения о гусятах и гусях

Сегодня я своих гогочущих гусят - стриженных ступеньками большеголовых мальчишек, тупоносеньких и остроносеньких девчушек с косичками и красными от усердного правописания пальчиками - отпускаю на каникулы.