Моя Европа - Робин Локкарт

-- и Оскар Уайльд (Oscar Wilde http://en.wikipedia.org/wiki/Oscar_Wilde) (Английские гомосексалисты в законе и неутомимые пропагандисты этого дела. Прим. ред.) считались гениями, непонятыми и незаслуженно подвергнутыми гонениям со стороны англичан. (То есть пресловутые "русские интеллигенты" во много были такие же гомосексуалисты. Прим. ред.)

Мне запомнилось, с каким уничтожающим презрением отозвался мягкий и кроткий Стравинский (Вот этот криптоеврей - композитор: http://en.wikipedia.org/wiki/File:Igor_Stravinsky_LOC_32392u.jpg ) на запрещение пьесы Уайльда «Как важно быть серьёзным» в исполнении английской труппы в день ареста Оскара Уальда в Англии. Только благодаря гонению на Уайльда - в России его вознесли на такую высоту в мировой литературе, которую он нисколько и не заслуживает. В Москве 1912 года его пьесы давались постоянно, а его работы, с восторгом переведённые на русский язык, можно было купить за несколько копеек. В 1951 году, вероятно по тем же причинам, он разделили с самим Шекспиром честь быть единственными английскими драматургами, чьи пьесы Сталин разрешил к постановке в московских театрах. (Сталин к этому разрешению не имеет никакого отношения. Это советская театральная элита всегда обожала гомосексуалистов и сейчас это обожание выплеснулось как вскрышийся гнойник. Прим. ред.)

С моей стороны было бы неправильным изображать интеллигенцию в мрачных тонах, озабоченную только собственными проблемами. Они обладали присущим всем русским чувством юмора, смеялись над удачной шуткой и ценили остроумие, особенно, если это касалось критики правительства. Их любимые «Русские ведомости» в то время являлась самой лучшей газетой в мире, вероятно, по той причине, что её издатели были ловкими «очковтирателями» и вводили в заблуждение цензоров изобилием литературных метафор. Ни при каких обстоятельствах нельзя приписывать русским интеллектуалам качества исхудавших и голодных аскетов. (Это точно. Прим ред.) Наоборот, большинство из них объедалось и напивалось на Масленицу, а на Пасху они соревновались друг с другом, кто больше проглотит блинов с икрой и выпьет больше водки. (Сегодняшние русские криптоевреи такие же. Прим. ред.)

Русские, как ни одна раса в мире, обладают редкой добродетельностью. Почти в каждой семье имелся приживальщик, промотавший своё состояние или проигравший его за карточным столом. К нему относились как к члену семьи, а не как к «бедному родственнику». Если я интересовался, что «такой-то такой» делает, то ответ был всегда одинаков: «Ах, этот дорогой Николай Николаевич, он такой добрый и отзывчивый. Когда у него водились деньги, он помог стольким людям». Действительно, большинству русским присуще врождённое сострадание к людям. Когда у них водятся деньги, они готовы ими поделиться. Когда деньги кончаются, они запросто просят взаймы. У русских даже есть особое выражение: «Широкая натура». Что касается интеллигенции, то их высокой образованности и интересу к жизни были чужды интеллектуальный и социальный снобизм. Поскольку образование было доступно далеко не всем, его уровень оказался очень высоким. Поэтому книжные лавки были заполнены самой лучшей мировой литературой. Людям с университетским образованием не нужны дешёвые бульварные романы и примитивные детективные истории. В царской России события и явления подвергались серьёзному анализу, и погони за сенсациями не приветствовались. Думаю, что те дешёвые книжки, которыми заполнены английские библиотеки, и которыми сейчас на досуге зачитываются англичане, даже не могли появиться в Санкт-Петербурге и Москве той поры. (А сейчас только их и читают. Прим. ред.) Русской интеллигенции есть, в чём повиниться: кто-то много пил, кто-то безудержно предавался кутежам. Но, тем не менее, искусство и наука всегда для них стояли на первом месте.

Мне нравились эти обаятельные интеллектуалы, чьи разговоры часто были выше моего понимания, опровергавшие известное изречение Пушкина о русской лени и отсутствии любознательности. Хотя они свободно касались любой области, но были у них и очевидные слабости. Интеллигенты никогда не шли на компромисс, и по этой причине их споры носили характер приятной беседы, всегда заканчивающиеся ничем. Они могли организовать театр, и за отсутствием политических идеалов, героями их пьес становились актёры и писатели. В обыденной жизни их отличала непрактичность. Их мог бы привести в восторг знаменитый призыв мистера Черчилля «Действуй сегодня!», но следовать этому призыву было выше их сил. Мне всегда казалось, что, если самого выдающегося из них назначить на должность хотя бы почтмейстера в какой-нибудь деревушке, через неделю там наступит полная неразбериха. Тем не менее, мне трудно представить такое талантливое и такое образованное скопление людей в какой-нибудь другой стране того времени. Оглядываясь назад, я с благодарностью понимаю, они оказали большое влияние на формирование моего характера и жизненных принципов.

В семье Эртелей в России я много слышал о молодом капитане Вавелле (Wavell http://en.wikipedia.org/wiki/Wavell ), который был лучшим учеником мадам Эртель, и с которым я столкнулся через две недели. (В 1911 году Вавелл год был военным наблюдателем (разведчиком) в России и учил русский язык. В октябре 1916 года они уже был подполковником и направлен военной разведкой в русскую армию на Кавказ. В 1917 году, в критический момент оккупации англичанами Палестины, был переведён в Палестину к генералу Алленби (Английский криптоеврей: http://en.wikipedia.org/wiki/Edmund_Allenby,_1st_Viscount_Allenby чьим именем сейчас названа улица в Тель Авиве. Прим. пер.)

Спокойный, собранный и очень серьёзный, Вавелл тщательно изучал русский язык и заучивал наизусть целые страницы из произведений Пушкина и других русских поэтов. Меня поражала эта его способность. Мадам Эртель постоянно подчёркивала важность заучивания стихов для изучения иностранного языка и заставляла меня следовать примеру Вавелла, который уже блестяще выдержал экзамен на звание военного переводчика. Он сделал хорошую карьеру в России и всегда поддерживал связь с семьёй Эртелей. Один из последних разговоров с ним состоялся во время Второй Мировой войны, когда он позвонил по телефону и сказал, что хотел бы встретиться со мной. Тогда его назначили на пост Наместника английского Короля в Индии, но он ещё не приступил к должности. Я подумал, что ему хотелось бы обсудить со мной некоторые политические проблемы, и, не зная ничего об Индии, чувствовал себя неловко. Оказалось, его интересовали Эртели. Я рассказал ему, что мадам Эртель давно умерла, а её две дочери жили в Лондоне, а старшая из них, Наталия Дуддингтон (Duddington) зарекомендовала себя как прекрасный переводчик русских романов. Я сообщил адрес сестёр, и он, несмотря на свою занятость, навестил их.

* * *

1913 год принёс в мою жизнь большую перемену. Наше московское Консульство было преобразовано в Генеральное Консульство, мы переехали в новое помещение, и у нас в штате появились клерки и секретари-машинистки. Клив Бейлей (Clive Bayley), мой новый начальник, оказался отличным организатором и приверженцем аккуратной и эффективной работы. В свободное от работы время он важно нацеплял монокль и становился душой любой компании, зная большое количество забавных историй. Он твёрдо верил в необходимость поддерживать престиж Великобритании и не боялся ради этого тратить собственные средства. Высокопоставленные москвичи любили «коктейли» и обеды, которые устраивал Бейлей, и щедро откликались на его гостеприимство. Мне выпала счастливая возможность учиться у человека, умудрённого опытом, как завоёвывать друзей, отстаивать своё мнение, входить на равных в переписку с нашим посольством и сохранять независимость. Ему я обязан своими знаниями о работе в Консульстве и новыми знакомствами.

Приобретённый опыт очень помог мне с началом Первой Мировой войны. Известие о войне было встречено в России с необычайным энтузиастом и чрезвычайным оптимизмом. Мобилизация шла ровно. Солдаты, приветствуемые толпами народа, с песнями шествовали на вокзалы, чтобы отправиться на фронт. Если бы в тот момент прилетели марсиане, у них бы создалось впечатление, что в России живут одни патриоты, объединённые преданностью Царю-батюшке. Многие иностранные подданные, кому в то время довелось побывать в России, именно так и думали. Первые успехи Русской армии только усиливали энтузиазм.

Весной 1915 года на меня свалились новые обязанности. Клив Бейлей серьёзно заболел, и ему предстояла операция в Англии. Во время его выздоровления он был назначен Генеральным Консулом в Нью-Йорк, и мне предстояло занять должность московского Генерального Консула. Это событие совпало по времени с большими неудачами и поражением русских на фронте из-за нехватки артиллерии и снарядов. Царское правительство пыталось самостоятельно выиграть войну, не привлекая к помощи оппозиционные круги. В результате нарушился механизм снабжения. (Саботаж поставки вооружения фирмой Виккерс и ей представителя Базиля Захарова. Прим. ред.) Настроение в Москве, ставшей к тому времени патриотической столицей России, заметно изменился. Энтузиазм уступил место озлоблению.