Шелковая императрица - Жозе Фреш

подтверждения, что новорожденная была совершенно здорова, когда мать отошла от нее, чтобы привести себя в порядок и расчесать волосы, и что последней в комнату вошла императрица Ван. Тут же все подозрения обрушились на супругу императора. Все говорило против нее: и бесплодие, и та ревность, которую она всегда проявляла по отношению к Прекрасной Чистоте и ее сыну.

С этого момента У-хоу осталось лишь устранить другую соперницу, более молодую и все еще красивую Прекрасную Чистоту, для чего требовалось сделать всего один шаг…

Теперь, когда цель была достигнута, У-хоу вновь, впервые за несколько месяцев, вдруг испытала отвращение к самой себе. Определенно, Блаженный не колебался в выборе средств! Но разве надлежит наказывать инструмент? Нет, У-хоу не заслуживает кары за убийство девочки…

Госпожа Ван, конечно же, не сдалась без боя. Используя многочисленных помощников и сторонников при дворе и поддержку своей влиятельной семьи, она старалась отвести обвинения, заявляя, что в убийстве виновата сама наложница.

Император Гао-цзун был в ужасе из-за того, что ему пришлось выступить судьей в конфликте женщин, и он, конечно, дрогнул. Он отказывался осудить законную жену, пытаясь делать вид, что ничего не произошло. Для У-хоу это время стало тяжелым испытанием: неужели все напрасно?!

Надо сказать, отношения двух женщин начинались вовсе не с соперничества. Именно госпожа Ван привела в императорские покои У-хоу, которую успели отослать из дворца после смерти великого императора Тай-цзуна. Лишь с ее помощью У-хоу смогла вернуться в первый круг императорских женщин.

А к тому моменту юная наложница уже познала откровение, которое затем вело ее по жизни.

Ее просветлила Истина Будды, она стала его ревностной последовательницей.

Великий Тай-цзун незадолго до смерти, случившейся 10 июля 649 года, обратился к буддизму, и потому всех наложниц покойного императора отправили послушницами в буддийский монастырь Ганье, в целом дне пути от столицы.

У-хоу долго вспоминала тот шок, который пережила, попав вместе с остальными в это суровое, лишенное удобств место.

Ганье, где проживало почти десять тысяч монахов и монахинь, считался одним из наиболее почитаемых буддийских монастырей Китайской империи. Его основали тремя веками ранее, в эпоху, когда буддизм только-только заявил о себе в китайских городах, лишь начиная утверждаться. Его быстрому распространению способствовало появление в стране многочисленных монахов, знавших два языка, прошедших немало испытаний, обладавших необычайной живостью ума и способных переводить сутры Блаженного Будды с санскрита на китайский. Одни из них были индийцами, другие же происходили из народа хань.[7]

Эти монахи-переводчики подражали идеальному образцу — Кумарадживе, кучанцу, получившему образование в Кашмире и Кашгаре[8] и обосновавшемуся в Чанъани в самом конце IV века. Благодаря своей учености и несравненной мудрости этот святой человек не только перевел добрую сотню сутр, но и, заручившись доверием династии Цзинь,[9] обратил правителей в буддизм, чтобы впоследствии завершить свои дни в том прославленном монастыре, куда поместили У-хоу.

Там очаровательная наложница, с юных лет обученная соблазнительным позам и умеющая простым движением языка или легким прикосновением пальца возбудить пыл стареющего императора, должна была обрить голову, посыпать ее пеплом и переодеться в белесое монашеское облачение, служившее символом траура.

Толстая монахиня с тремя черными волосками на подбородке заставила ее опуститься на колени перед огромной каменной статуей, почерневшей от свечной копоти, но обладавшей прекрасным, улыбающимся лицом, — это была милостивая бодхисатва Авалокитешвара. Затем, прежде чем оставить ее в молитвенном зале, монахиня язвительно бросила: «А теперь придется хорошенько помолиться! При таком количестве уже содеянных грехов тебе едва ли удастся так просто избавиться от плохой кармы!»

И, оставшись одна, маленькая У-хоу горько расплакалась.

Прекрасную У-хоу заметил и выбрал сам Тай-цзун, славившийся знатоком не только военной стратегии, но и женщин. Говорили, что ему достаточно мимолетного взгляда на юную особу, чтобы обнаружить в ней некие скрытые достоинства и тайное очарование.

У-хоу была второй дочерью скромного чиновника, служившего на незаметной должности в палате по подсчету налогов. Она имела особую страсть к лошадям и такой талант наездницы, что ее взяли в женский отряд для игры в поло, которая проводилась в столице ежегодно в честь Праздника Весны. Император Тай-цзун был большим поклонником этой игры, а вернее — поклонником красивых юных наездниц. Так вышло, что ей много раз случалось проноситься перед пожилым императором, демонстрируя изящество и смелость, верхом на прекрасной вороной лошади с лоснящимися боками. Покоренный вызывающей красотой девушки, которую особо подчеркивала легко струившаяся на скаку одежда, старый император немедленно отправил ее на женскую половину дворца, присвоив титул императорской наложницы пятого ранга.

Это значило, что ей полагается прислуживать императрице во время утреннего туалета и стелить ей постель, в неизменном порядке убранную вышитыми символами и букетами согласно правилам, отличным для каждого времени года.

Все это произошло в 638 году. Последующие одиннадцать лет У-хоу провела в холоде женских покоев императорского дворца в Чанъани. Именно там благодаря наблюдательности и живости ума она сумела понять, как разыгрывается комедия власти — та театральная пьеса, в которой, чтобы выжить, следует играть лишь первые роли, а в ее случае это означало: из статуса наложницы необходимо перейти в статус фаворитки.

Нужно, чтобы тебя заметил император; нужно угождать ему, причем не раз и не два, а постоянно. Когда же он соблаговолит бросить на тебя взгляд, нужно быть готовой сделать неотразимый жест и пребывать в самой соблазнительной позе, прилагать все мыслимые усилия, чтобы, зацепив, как рыбку на крючок, выдернуть его из воды, пока это не сделали другие!

А «других» куда как много, и каждая готова дорого заплатить за возможность приблизиться к правителю. Все эти сотни наложниц были прекрасны и очаровательны, одна лучше другой. Но все влачили рабское существование, хоть это и не бросалось в глаза.

Императорские наложницы считались предметами роскоши: сокровищами, которыми правитель обладал точно так же, как драгоценными каменьями, безделушками из золота и серебра и прочими изысканными вещами в своей коллекции. Шелковые ткани, из которых шились наряды для этих женщин, им не принадлежали; украшения, которые они надевали, чтобы поочередно, группами по пять, предстать перед императором, были всего лишь атрибутом церемониала: их следовало почтительно поднести Сыну Неба — и на одну из них он укажет, пожелав выбрать кого-либо из наложниц на ночь.

Женская часть дворца была не более чем роскошной темницей, вырваться из которой даже труднее, чем из тюрьмы. И хотя большинство девушек вполне довольствовались такой участью, юная наездница дала себе клятву всеми силами попытаться избежать общей судьбы.

Как ни трудно стать фавориткой, но и этого мало,