Во тьме Эдема - Крис Бекетт

Поэтому я встал наизготовку и, перехватив поудобнее копье, принялся следить за леопардом, дожидаясь, когда он бросится на меня. Я запретил себе что-либо чувствовать. Чувства сейчас были совершенно бесполезны, поэтому я усилием воли заставил себя не чувствовать вообще ничего. У меня это прекрасно получалось.

— Помогите! — заорал Джерри с вершины дерева. — Ради Джелы, скорее сюда, помогите нам! Здесь леопард! Здесь большой-пребольшой леопард, он сейчас сожрет Джона!

— Заткнись, идиот, — прошипел я. — Ты меня отвлекаешь! Из-за тебя меня точно сожрут.

Леопард наблюдал за мной. Глаза у него круглые, плоские и большие, размером с ладонь, и они не двигаются, как у нас. Леопарды не умеют смотреть, не поворачивая головы. Но если зверь подойдет так же близко, как ко мне тогда, можно разглядеть, как в его глазах что-то движется, мерцают какие-то блуждающие огоньки. Как будто ухитрился заглянуть в его черную голову и видишь там мысли. Видишь, но не понимаешь. Только знаешь, что они там есть.

И тут леопард запел.

Глядя прямо мне в глаза своими пустыми блестящими плошками, зверь раскрыл пасть, и оттуда полилась нежнейшая печальная песня, которую поют все леопарды своим грустным голосом, так похожим на женский. Разумеется, все его слышали: это одинокое «ооооо-иииии-ааааа» в глухой чаще, которое до того напоминает звуки человеческого голоса, что поневоле засомневаешься, а леопард ли это. Кто из нас не просыпался среди ночи от этого напева? И думал про себя: «Клянусь сердцем Джелы, какое счастье, что я дома, в Семье, и вокруг меня полно народа». А потом лежишь, слушая мирные и такие привычные звуки других групп Семьи, у которых день в самом разгаре: они готовят мясо, скоблят шкуры, строят шалаши из коры и веток, рубят деревья каменными топорами, болтают, смеются, спорят и что-то кричат друг другу.

И от этого негромкого гомона людской возни голос леопарда в чаще кажется нездешним, как из другого мира, такого далекого, что и тревожиться не стоит. В конце концов, это всего лишь зверь, обычное животное за изгородью, которое охотится на добычу и, в сущности, ничем не отличается от летучей мыши, древесной лисицы или трубочника. Подумав об этом, со вздохом переворачиваешься на другой бок, кутаешься поудобнее в спальные шкуры и понемногу засыпаешь. От далекого зова леопарда становится лишь уютнее: он — где-то там, в чаще, а ты — в безопасности за изгородью. Точно так же себя чувствуешь, когда лежишь в сухом и теплом шалаше и слушаешь, как дождь стучит по крыше из коры.

Но сейчас леопард был не где-то там, в чаще, а прямо здесь, передо мной. И пел он не какому-нибудь каменяку или прыгуну, которого загнал в угол, а мне. Он мурлыкал мне колыбельную, пел жалобную песнь о минувшем, песнь любви, что медленно замирает, умолкает, обрывается, эхом отдается вдалеке и становится всё тише, тише, тише, пока наконец не растает, не улетит прочь, не позабудется навеки…

Вдруг леопард одним махом преодолел разделявшие нас ярды и очутился нос к носу со мной. Пасть его была широко раскрыта, глаза сверкали, он приготовился убивать. Мирная песнь замедлилась и потухла, как пятна на его шкуре. Я стряхнул с себя сон. Поднял копье. Я ждал момента, зная, что у меня всего одна попытка, единственный шанс. Я поднял копье, приготовился, велел себе держаться и ждать. Рано… рано… рано…

Пора!

Клянусь именами Майкла, момент был выбран верно! Я все правильно рассчитал. Я воткнул копье леопарду в пасть, и оно вонзилось прямо в его огромную горячую глотку.

Бац — обратный конец копья ткнул меня в грудь, и я упал. Бульк — из горла леопарда ударила тугая струя черно-зеленой крови и залила меня с головы до ног. Огромная черная тварь рухнула на землю и забилась в агонии, пытаясь когтями выдрать жесткую палку, которая застряла в горле и не давала дышать. Я поспешно откатился в сторону, чтобы не попасть под удар лап. «Ааааарг-ааарг-ааарг», — задыхался леопард, пытаясь выбить копье, — «ааарг-ааарг-ааарг». Зверь захлебывался собственной кровью. Вскоре он перестал рычать. Только в горле у него негромко булькало и лапы подергивались. Наконец он затих.

— Клянусь членом Тома, Джон, ты его убил!

Джерри спрыгнул с дерева и подбежал ко мне.

Я поднялся на ноги. Голова кружилась, я не знал, что делать, что думать, что говорить.

— Люси Лу говорит, что леопарды — это мертвые женщины, — произнес я наконец смешным звенящим голоском. — Ну эти, Обитатели Сумрака. Она утверждает, будто их голоса поэтому такие мелодичные, а песни грустные-прегрустные. Бред, конечно. Разве от Люси Лу услышишь что-нибудь путное? Ну то есть…

— Джон, что ты лопочешь? Ты что, совсем дурак? Ты его убил, посмотри! Сам, в одиночку! Клянусь шеей Тома, ты в одиночку прикончил леопарда!

Меня всего трясло. Наверно, проведи я битый час нагишом в Снежном Мраке, и то бы так не дрожал.

— Хочешь хохму? — не унимался я. — Когда мы увидели шерстяков там, наверху, в снегах, я на мгновение подумал, что это Посадочный Апарат с Земли. Ха! Надо ж было так ошибиться!

Джерри рассмеялся.

— Клянусь членом Тома, Джон, ты только что убил леопарда!

— Но ведь в один прекрасный день они прилетят, правда? Говорят, что звездолет сломался, когда Анджела и Майкл погнались за ним на Полицейском Апарате и попытались перехватить беглецов. Вроде бы корабль дал течь. Но даже если звездолет на обратном пути вышел из строя и Три Спутника погибли, люди на Земле все равно рано или поздно его найдут, верно ведь? Ведь на нем был Компьютер и Ради-Бо. Ну да, они покинули Эдем двести бремен тому назад. Но ведь новый звездолет наверняка строить очень долго! Вон Старый Джеффо пол-бремени мастерит одну-единственную вшивую лодчонку, чтобы рыбачить на Большом озере.

Джерри встряхнул меня за плечи.

— Сиськи Джелы, кончай уже нести чушь про звездолеты! Ты убил леопарда! В одиночку! Детским копьем!

Я испытывал странное-престранное чувство. Леопард еще вздрагивал у моих ног, я был весь залит его черной кровью и дрожал, как лист на ветру. Но на глаза мне навернулись слезы при мысли о Трех Спутниках, оставивших Томми с Анджелой в Эдеме, чтобы попытаться вернуться на Землю: о Диксоне, который и придумал угнать звездолет, о Мехмете, который больше всего нравился Анджеле, потому что был самым добрым, и о благородном Майкле, давшем названия растениям и животным. Как мне хотелось знать, что с ними сталось после того, как они подняли в воздух неисправную небесную лодку и взяли курс на Землю!

И как жаль, что мы не знаем, когда же за нами прилетят с Земли.

2

Тина Иглодрев

Джон был интересным. То есть он, конечно, был симпатичным и нравился мне еще и поэтому, но больше всего меня привлекало то, как он себя ведет. На охоте он постоянно старался выделиться из толпы, показать, что он не такой, как остальные парни-новошерстки. Поднялся на покрытую льдом вершину. Рассердил Старого Роджера и Дэвида замечаниями про Истинную историю. Когда Джерри пытался всех рассмешить россказнями о том, как у него замерзли ноги, Джон оставался спокойным и невозмутимым. Да, я дала ему устрицу, и он был польщен, но не придал этому большого значения, как поступили бы на его месте другие мальчишки. Он не стал раздувать из этого историю и рассказывать всем, когда и как мы с ним переспим. А потом, пока остальные охотились на шерстяков, в одиночку убил леопарда, чего до сих пор еще никто никогда не делал, по крайней мере, если был выбор. А его брат Джерри рассказывал всем, что у Джона такой выбор был. У него было полно времени, чтобы убежать и забраться на дерево, но он решил остаться и попытать счастья.