Вокруг Света 1996 №07 - Журнал «Вокруг Света»

И вот мы сидим с ними и ждем начала праздника.

На ярко освещенной сцене появляется молодой симпатичный грек с длинными черными волосами. Он приветствует публику и представляет небольшой ансамбль, состоящий из скрипки, мандолины, бузуки, гитары, ударных и бакламы, а затем исполняет народную песню. Это — старинная песня, родившаяся в годы борьбы против турецкого ига, мужественная мелодия как бы зовет на борьбу за свободу...

В зале, в проходе между столиками возникают девушки, они несут в руках тарелочки из фольги, доверху наполненные головками гвоздик и роз. Зрители дружно их раскупают. По обычаю, понравившегося артиста надо награждать. И вот первые бутоны уже летят в длинноволосого певца. Он ловит их, подходит к столику, откуда были брошены цветы, кланяется и пригубляет предложенный стаканчик вина. Затем исполняются два народных танца. Один из них — «Пирихиос», его история восходит ко временам древней Эллады. Второй — «Сарикус», он родился в сельской местности и символизирует жатву. Исполнители одеты в национальные костюмы: мужчины — в белых рубашках с широкими рукавами и ярких, вышитых жилетках, на ногах — башмаки с большими черными помпонами на мысках; женщины — в белых блузках с широкими кружевными рукавами, белых юбках, отороченных вышивкой и украшенных красными передниками и желтыми тонкими поясками с кистями.

Внезапно сцена затемняется, звучит восточная мелодия, и в лучах прожектора появляются девушки. Они исполняют танец живота. Мелодия звучит с нарастающей быстротой, и в такт ей ускоряется танец. Награда девушкам — гром аплодисментов и дождь цветов.

Некоторые из танцовщиц подбегают к столикам, тоже берут протянутые им стаканчики с вином и, пригубив, возвращаются на сцену.

Представление достигает кульминации жгучую брюнетку-гречанку, только что исполнявшую мелодичные напевы, разгоряченные зрители берут за руки и приглашают танцевать на своем столике. Певица словно поднимается на высокий подиум, переступая через бутылки и тарелки, выдает несколько «па» под восторженные крики и град цветов... Вслед за ней вскакивают на столы девушки из зрительного зала. Особый восторг вызывает у зала девочка лет пяти. Она, легко взобравшись на стол, за которым сидели ее родители, исполнила свой танец и завершила его реверансом.

И снова звучат в зале неторопливые, как шелест прибрежных волн, греческие песни. Они — о преданной и верной любви, преодолевающей все преграды на пути к счастью...

И вот, наконец, на сцену выходит сам хозяин и устроитель Бузуки — полный, черноволосый мужчина. К нему летят цветы... Он проходит между столиками, с кем-то здоровается за руку, кого-то хлопает по плечу и выпивает предложенное ему вино. А в это время на сцену выбегает кто-то из зрителей и начинает танцевать сиртаки. Кто-то приглашает и нас танцевать. Мы поднимаемся из-за стола, и улыбающиеся в танце люди принимают нас в свой круг.

В четвертом часу ночи мы наконец покидаем праздник Бузуки. Проходя мимо гостеприимных хозяев, говорю им:

— Евхаристо! Спасибо!

— Параколо. Пожалуйста, — тепло отзываются они.

Крокодилы, ученые мужи и аборигены

Конечно же, крокодилы, ученые мужи и аборигены в обычной жизни не соседствуют. Однако, как оказалось, сочетание это вполне возможное, что я и испытал, очутившись однажды на крайнем севере Австралии. Эти места называют здесь Топ-Эндом — то есть Верхним Краем. Но краем чего? Австралии, разумеется, а, впрочем, может быть, и планеты. Всякому, кто попадает сюда впервые, кажется, будто эта дикая, малонаселенная земля, с болот исто-скалистым ландшафтом, невиданными пернатыми и животными, — из другого, затерянного мира. И если бы, к примеру, из биллабонга вынырнула голова лох-несского монстра, то ничего удивительного в том бы не было — это чудовище прекрасно вписалось бы в местный, весьма колоритный пейзаж.

Я не зоолог и не антрополог, а физик, и приехал в эти места по приглашению Дарвинского университета из американского городка Пало-Альто читать лекции по геофизике, а заодно и квантовой механике на время отсутствия одного из университетских профессоров.

Дарвин — крупный центр, по местным масштабам, с населением около 75 тысяч человек, и столица Северной территории. По площади Северная территория (практически это штат, хотя официально таковым пока еще не признан) превышает территории Франции и Испании, вместе взятые, при том что население его немногим больше 150 тысяч человек. Столица штата вполне современный город, но неподалеку от магазинов, торгующих теми же французскими духами, местные парки кишат дикими валлаби — карликовыми кенгуру. А пруды парков, примыкающих к океанскому побережью, огорожены специальными сетками — от не в меру любопытных и прожорливых «солти». Австралийский «солти» — довольно опасный крокодил; иногда он достигает в длину шести метров и чувствует себя хозяином как в пресных водоемах, так и в море. И тут и там он пожирает все подряд: рыб, более мелких крокодилов, собак и неосторожных двуногих.

Я оказался в Дарвине во время осеннего семестра, а, точнее, поскольку здесь все шиворот-навыворот, в конце апреля прошлого года. Тут как раз подоспело празднование Первого мая, ознаменованное коротким перерывом в лекциях. Может показаться странным, что в далекой Австралии чтут этот праздник. Но не надо удивляться: несоединившиеся пролетарии всех стран отмечают его с почтением, а мелкие предприниматели получают приличную прибыль от оживленной торговли сосисками, пивом и еще кое-чем покрепче.

Перерыв в лекциях вместе с выходными днями дал мне достаточно времени, чтобы добраться до отдаленных мест, где живут почти одни аборигены. Когда-то европейские поселенцы обращались с ними хуже, чем со зверями, но сравнительно недавно положение аборигенов изменилось коренным образом. Им возвращены большие участки их исконных территорий, предоставлено самоуправление и право охотиться на всех животных, птиц и рыб, включая те, на которые для белых наложен строгий запрет. В отдельных случаях аборигены сдают часть своих земель государству в долгосрочную аренду для устройства национальных парков, а иногда и частным лицам на четко определенных договорных условиях. Так, например, один предприимчивый австралиец по имени Макс, похожий на квадратного крепыша баварца, арендует 500 квадратных километров лесных и водных угодий, где неприхотливые посетители вполне могут наслаждаться первозданной природой без помех.

А помехам здесь действительно взяться неоткуда: все население этих громадных владений, примерно равных по площади территории Сингапура с его тремя миллионами жителей, состояло из двух человек — Макса и его помощника, не считая меня — гостя. Впрочем, не будь я научным скептиком, может быть, я тоже насчитал бы тут никак не меньше трех миллионов обитателей — духи умерших аборигенов, похоже, витали в здешних местах повсюду. Во всяком случае, мне это показалось, когда я осматривал скальные образования между речушками и биллабонгами и вдруг увидел груды человеческих костей и черепов в расселинах между скалами, где когда-то аборигены хоронили своих покойников. Я было схватился за фотоаппарат, но Макс меня остановил: по договору с аборигенами фотографировать их усопших предков нельзя — табу. Однако я не удержался и под конец нашей прогулки, заметив ярко размалеванный скелет, — в свое время, судя по всему, это был важный человек — украдкой сфотографировал его, чтобы Макс не видел. Но табу есть табу, и, наверно, с этого и начались наши злоключения. Потом я этот снимок уничтожил, на всякий случай: хотя я научный скептик и не суеверный, но кто его знает...

Первый раз табу дало о себе знать на следующий день. Накануне, за ужином Макс гордо заявил:

— Ну, завтра вставайте пораньше, покажу вам наше пернатое царство.

И гордиться ему, действительно, было чем. По берегам биллабонга, куда мы вышли, расхаживали разноцветные цапли ростом метра в полтора; луга были заполонены тысячами уток и гусей; коршуны-рыболовы зорко всматривались вдаль из своих гнезд размером с солидный бочонок; пеликаны время от времени что-то заглатывали с видимым удовольствием. Добраться же сюда было не так просто. Прежде чем выйти на чистую воду, надо было преодолеть километра два по затопленным джунглям, где обыкновенная моторная лодка оказалась бесполезной из-за густо переплетенных корней деревьев и прочих растений.

Можно было, конечно, пройти пешком, но идти по вязкому болоту не очень-то приятно, к тому же и опасно: даже крупному крокодилу не нужна глубокая вода, чтобы спрятаться, — он легко может зарыться в тину, где его сразу и не заметишь. Но, слава Богу, у Макса была лодка на воздушной подушке, с очень маленькой осадкой. А двигалась и управлялась она при помощи быстро вращающегося кормового пропеллера и за счет перемены направления производимой им воздушной струи.