Прощай, Калифорния! - Алистер Маклин

– В карьере, недалеко от заброшенной дороги. На него случайно наткнулись двое ребятишек.

– А рядом, по-видимому, стоял тот мебельный фургон?

– Именно так, сержант. Как вы догадались?

– Неужели вы думаете, что они будут перевозить свой груз в машине, которая уже засветилась? У них наверняка был наготове запасной грузовик. – Райдер повернулся к доктору Яблонскому. – Вы, кажется, начали что-то говорить о плутонии.

– Это очень интересный материал, и если вы собираетесь смастерить атомную бомбу, то лучше воспользоваться плутонием, нежели ураном, хотя в этом случае потребуются специальные знания. Скорее всего, возникнет необходимость в услугах физика-ядерщика.

– Очевидно, сгодится и похищенный физик-ядерщик?

– Что вы имеете в виду?

– Преступники захватили сегодня на станции двух приезжих физиков. Из Сан-Диего и Лос-Анджелеса, если не ошибаюсь.

– Вы говорите о профессорах Барнетте и Шмидте? Абсурдное предположение. Я хорошо их знаю, можно даже сказать, очень близко. Это неподкупные, честные люди. Они никогда не станут сотрудничать с негодяями, укравшими вещество.

– Я весьма высокого мнения о вас, доктор, – со вздохом произнес Райдер, – но вынужден заметить, что вы ведете очень уединенную жизнь. Значит, они принципиальные и порядочные люди?

– Да, я так считаю. Думаю, нет необходимости повторять.

– Люди, вне всякого сомнения, сострадательные?

– Конечно.

– Преступники захватили мою жену и стенографистку...

– Джулию Джонсон.

– Джулию Джонсон. Когда наши похитители начнут пропускать этих женщин через мясорубку, как вы думаете, что перевесит – высокие принципы ваших друзей или же их сострадание?

Яблонский ничего не ответил. Он лишь слегка побледнел.

Фергюсон кашлянул с оттенком скептицизма, что вообще-то довольно трудно сделать, но при его роде занятий он имел массу возможностей попрактиковаться в этом.

– А я-то всегда считал, сержант, что вам не хватает воображения. Но на этот раз оно у вас чересчур разыгралось.

– Разве? Как начальник охраны вы обязаны тщательно проверять каждого человека, поступающего сюда на работу. Эта стенографистка, Джулия, – что о ней известно?

– Зарабатывает на жизнь своим трудом. Снимает вместе с двумя девушками плохонькую квартирку. Имеет подержанный «фольксваген». Родители умерли.

– Может, она миллионерша, работающая смеха ради?

– Миллионерша? Вряд ли. Милая девушка, но ничего особенного.

Райдер перевел взгляд на Яблонского.

– Итак, что же мы имеем? Стенографистка, живущая на зарплату. Сержант, живущий на зарплату.

Патрульный, живущий на зарплату. Может, вы думаете, они держат этих женщин, чтобы получить выкуп в миллион долларов за каждую? Или чтобы просто любоваться ими после долгого дня, проведенного возле атомного верстака?

Яблонский ничего не ответил.

– Значит, все-таки для мясорубки. Кстати, вы начали говорить о плутонии.

– Господи, вы что, бесчувственный?

– Всему свое время. В данный момент может оказаться полезной любая идея, любая информация.

– Понимаю, – произнес Яблонский с напряженным усилием, как человек, который пытается примирить сердце с разумом. – Плутоний, точнее плутоний-239. Именно с его помощью уничтожили Нагасаки. Искусственное вещество, в природе оно не существует. Честь его открытия принадлежит нам, калифорнийцам. Чрезвычайно ядовито, укус кобры просто игрушка по сравнению с ним. Если бы оно было у вас в виде аэрозоля в баллончике под давлением – такого ни у кого нет и пока что никто даже не представляет, как это сделать, но сделают, непременно сделают, – то вы обладали бы невероятно смертельным оружием. Пару раз пшикнуть в переполненной аудитории, скажем, на две тысячи человек – и остается только позаботиться о двух тысячах гробов. Плутоний – неизбежный побочный продукт расщепления урана в ядерном реакторе. Он, как вы понимаете, остается в Урановых стержнях. Стержни извлекаются из реактора и размалываются...

– И кто этим занимается? Вряд ли мне понравилась бы такая работа.

– А никто бы и не узнал, понравилась или нет. Один удар по этим стержням – и вы уже покойник. Переработка осуществляется с помощью дистанционно управляемых дробилок в так называемом «каньоне». Это миленькое местечко, огороженное стенами толщиной в полтора метра, с полутораметровыми стеклами в окнах. Не думаю, что вам захотелось бы туда входить. Размельченные стержни погружаются в азотную кислоту, а затем в различные химические реактивы, чтобы отделить плутоний от урана и других ненужных продуктов радиоактивного распада.

– Как хранится плутоний?

– На самом деле это нитрат плутония. Хранится в десятилитровых сосудах из нержавеющей стали, высотой сто двадцать пять сантиметров и диаметром тринадцать сантиметров. Такой сосуд вмещает около двух с половиной килограммов чистого плутония. С сосудами управляться еще легче, чем с урановыми барабанами, и к тому же это совершенно безопасно, если, конечно, соблюдать осторожность.

– Сколько этого вещества нужно для производства бомбы?

– Никто в точности не знает. Теоретически возможно, хотя на данный момент практически и неосуществимо, изготовить ядерное устройство размером с сигарету. Комиссия по атомной энергии считает, что критическая масса плутония – два килограмма. Скорее всего, это завышенная оценка. Как бы то ни было, в обычной дамской сумочке помещается достаточно плутония для производства атомной бомбы.

– Теперь я буду совершенно иными глазами смотреть на дамские сумочки. Значит, они могут служить вместилищем для бомбы?

– Запросто.

– И много в мире накопилось плутония?

– Более чем достаточно. В частных компаниях хранится плутония больше, чем во всех атомных бомбах на земле.

Райдер закурил сигарету «Голуаз», усваивая полученную информацию.

– Вы действительно сказали то, что я сейчас услышал?

– Да.

– Что они собираются делать с этим материалом?

– Это как раз то, что хотели бы знать все частные компании. Период полураспада плутония составляет тридцать шесть тысяч лет. Из-за радиоактивности он будет оставаться смертоносным еще примерно сто тысяч лет. Хорошенькое наследство оставляем мы нашим еще не родившимся потомкам. Если человечество еще будет существовать через сто тысяч лет, во что, кстати, серьезно не верит ни один экономист, эколог или философ, то можете себе представить, как оно будет проклинать своих далеких предков?

– Им придется решать эту проблему без нас. Меня же волнует судьба нашего поколения. Скажите, это первый случай похищения ядерного топлива с атомной станции?

– Господи, конечно нет. Насколько мне известно, это первый вооруженный налет, однако другие случаи могли просто замять. Мы слишком болезненно воспринимаем такие дела, гораздо болезненнее европейцев, которые несколько раз сообщали о террористических нападениях на их станции.

– Да расскажите ему все как есть, – устало бросил Фергюсон. – Кражи плутония происходят постоянно. Я знаю об этом, и доктор Яблонский знает. Даже Управление по ядерной безопасности, контролирующее деятельность Комиссии по атомной энергии, знает об этом, причем гораздо лучше нас, но стыдливо молчит в ответ на запросы, хотя его директор признает в подкомитете Конгресса по энергетике, что примерно полпроцента ядерного топлива исчезает необъяснимым образом. И похоже, его это вовсе не тревожит. В конце концов, что такое полпроцента, особенно упомянутые скороговоркой? Но этого вполне достаточно для производства такого количества бомб, что они полностью сотрут с лица земли Соединенные Штаты. Доверчивые американские обыватели ничего об этом не ведают. Как говорится, чего не знаешь, того и не боишься. Мои слова кажутся вам чересчур резкими, сержант?

– Пожалуй. У вас есть причины быть резким?

– Есть. Прежде всего, вы задели меня своим рапортом. Вряд ли найдется в стране начальник охраны, который бы не был этим раздосадован. Каждый год мы тратим миллиарды на предотвращение ядерной войны, сотни миллионов на предотвращение возможных аварий на реакторах – и только восемь миллионов на систему охраны. А следовало бы делать все наоборот. Комиссия по атомной энергии утверждает, что задействовала до десяти тысяч человек, чтобы следить за хранением ядерного топлива. Уж и не знаю, смеяться над этим или плакать. Дело в том, что они производят проверку только раз в год. Приезжают, просматривают наши журналы, берут образцы исходных материалов и заносят данные в какой-нибудь идиотский компьютер, который, кстати, зачастую дает неверные ответы. Это не вина компьютера и не вина инспектора. Да и сама система находится вне контроля со стороны государства. Комиссия по атомной энергии, к примеру, утверждает, что при наличии сложной внутренней системы охраны и системы слежения воровство со стороны обслуживающего персонала станций просто исключено. Подобные громкие заявления делаются в расчете на публику. Но это же чепуха! Из «каньона», о котором уже упоминалось, идут специальные трубки. По ним поступают образцы плутония для проведения различных тестов: определения его состава, чистоты и тому подобного. Нет ничего проще, чем отлить немного плутония в небольшую фляжку. Если вы не жадный и лишь время от времени выносите небольшое количество вещества, то можете заниматься этим практически до бесконечности. Если же у вас есть возможность подкупить двух охранников, один из которых ведет наблюдение за телекамерами, установленными в самых уязвимых местах, а другой контролирует детектор металла, через который вы проходите, когда покидаете территорию станции, то можете красть целую вечность.