Дом на Озерной - Андрей Геласимов

– На улицу Свердлова за пятьдесят рублей.

– Поехали, – ответил водитель, и Мария открыла заднюю дверь.

Тетерин двинулся следом, но Мария захлопнула дверцу прямо у него перед носом, зажав его плащ.

Автомобиль тронулся с места, а Тетерин остался стоять на газоне, глядя на то, как его плащ волочится по лужам, оставшимся после вечернего дождя, и, наконец, исчезает за светофором.

Перед отъездом с Озерной, когда Дедюхины и Мирзоевы уже легли спать, Димка вынул из портмоне стодолларовую купюру.

– Вот, мам, возьми, – сказал он Галине Семеновне. – Гостинчик в кармане завалялся.

Галина Семеновна поцеловала Димку и положила деньги на стол. Она помнила, что купюру надо прибрать, потому что дед в последнее время взял моду прятать свободно лежащие деньги, а потом забывать, куда положил, но отвлеклась на пирожки, которые собирала для Димки. Пока выходила зачем-то во двор, Иван Александрович заглянул на веранду, и когда Галина Семеновна вернулась – денег на столе уже не было.

– Дима, ты не видел, куда старый пошел? – обеспокоенно спросила она.

– На чердак, кажется, поднялся.

– Ты иди-ка за ним, а то спрячет куда-нибудь твои деньги, потом днем с огнем не найдем.

Димка быстро поднялся на чердак и увидел отца, который уже приподнял половицу, чтобы спрятать под нее сто баксов. Заметив Димку, он замер, а потом протянул ему купюру.

– Большие деньги, Митя, – сказал Иван Александрович. – Надо прибрать. Здесь место хорошее. Я тут не забуду.

Димка опустился на пол рядом с отцом, прижал его голову к своей груди, и секунду эти двое сидели неподвижно. Затем Димка положил сто долларов под половицу, добавил туда еще и, чтобы отец запомнил это место, поставил сверху старый ботинок, валявшийся рядом.

– Вот здесь, папка… Теперь не забудешь.

Глава 4

На следующий день Мария пришла к дочери рано утром. Помимо всего прочего она принесла Женьке альбом с ее рисунками и краски. Пока Женька осторожно пила куриный бульон, Мария листала ее рисунки. Почти на каждом из них была изображена Снежная королева. Королевы были синие, красные, в серебре и даже в костюме от Шанель.

– Ты что, Андерсена так любишь? – без всякой задней мысли спросила Мария.

– Нет, это я тебя так люблю.

– А ты, значит, у нас Герда? – Мария инстинктивно перешла в нападение.

Она понимала, что не должна этого делать, но справиться с собой не могла.

– Да, – серьезно кивнула Женька. – Только без Кая. И еще толстая.

Марии вдруг до боли стало жалко ее.

– Женя, ну хватит. Приедешь домой – и все будет хорошо. Все пройдет.

– Я не вернусь, – сказала Женька и отвернулась от матери.

– Что значит – ты не вернешься? – опешила Мария.

– Не знаю… Но в нашей квартире я жить больше не хочу.

В этот момент в палату шумно вошел Димка, и сразу стало как будто светлей. Женька заулыбалась, Мария перестала хмуриться, и даже девочка на соседней кровати тоже чему-то обрадовалась. Следом за Димкой вошел невыспавшийся Тетерин. Ночь он провел, ворочаясь на кушетке у себя в кабинете, поэтому был помят, небрит и молчалив.

Димка мгновенно наполнил собой всю палату. Он громко шутил, смеялся и совершенно не боялся говорить о том, что произошло. В его поведении не было даже намека на то, что все это серьезно. Выходило так, как будто Женька просто неудачно пошутила – и все.

– Привет диверсантам, – с порога сказал он. – Ну что, не удалась диверсия?

Женька радостно помотала головой:

– Не-а.

И на этом, к полному удивлению Тетерина, весь драматизм ситуации, с которым он просто не знал, как жить дальше, неожиданно был исчерпан, словно и не было ничего. Он испытал такой прилив благодарности к Димке, что, когда тот зачем-то поманил его с Марией в коридор, с радостью пошел за ним, ожидая еще каких-то чудес и освобождений.

Подведя Тетерина и Марию к открытому окну, за которым на деревьях шумела свежая листва, Димка быстро рассказал им о приезде Вали, а затем перешел к своему делу. В нескольких словах он обрисовал им свой план и те радужные перспективы, которые ожидали их, если они согласятся заложить квартиру всего на один месяц. Особенно Димка напирал на то, что кредит будет беспроцентным, потому что нужные люди привели его в какой-то замечательный фонд. Единственным условием этого фонда был выезд из квартиры на время займа.

– Это же месяц, ребята, – энергично говорил Димка. – Месяц всего. А потом заживем! Переберетесь на это время к старикам на Озерную. Знаете, как они рады будут. И Женька в себя придет.

На этот раз Тетерин ясно понимал Димку. Он понимал его бизнес-план настолько отчетливо, что даже успел удивиться тому, что этот таинственный фонд выдает кредит без процентов.

«А какой им тогда интерес?» – мелькнуло у него в голове, но вслух он этого не произнес, потому что Димка пел как соловей, и Тетерин не решился прервать эту песню. К тому же Димке в этих вопросах он доверял больше, чем себе.

– Ну как? – сказал тот и перевел взгляд с Тетерина на Марию.

– Я согласна, – ни секунды не раздумывая, кивнула она. – Когда нужно идти в этот твой фонд?

– Завтра утром, – ответил Димка, расплываясь в улыбке.

Через три дня Степан на своем «КамАЗе» перевез вещи Тетериных на Озерную. Теперь, за исключением Дедюхиных, в родительском доме впервые за долгие годы собралась практически вся большая семья. Пока переносили вещи из фуры в дом, Тетерин старался не встречаться взглядом с Валей. Разумеется, он понимал, что ему предстоит провести рядом с ней как минимум месяц и что в любом случае придется как-то общаться, но невольно хотел отодвинуть начало этого общения.

Томка, наоборот, жаждала прояснения ситуации. Она вообще любила мелодрамы и латиноамериканские сериалы. Поэтому, войдя в комнату, где Галина Семеновна и Валя меняли для Тетериных занавески, она подбоченилась и громко спросила:

– Мама, а как им стелить-то будем? Вместе или раздельно?

Галина Семеновна сурово посмотрела на младшую дочь и покачала головой:

– Ну, вот чего суетишься? Никто спать еще не ложится. Вечер придет – разберутся сами. Улягутся как-нибудь без тебя.

Но до вечера было еще далеко, а Томке не терпелось уже сейчас погрузиться в драму. Она обожала театр. Если бы не Степан, она бы наверняка стала актрисой. Парадокс их взаимоотношений состоял в том, что Степан без памяти влюбился в Томку, увидев ее на сцене самодеятельного театра, где она азартно исполняла роль беспутной и беспринципной певицы Юлии Джули в спектакле по пьесе Евгения Шварца «Тень», однако стоило им пожениться – и он тут же запретил ей посещать театральный кружок, не говоря уже о поступлении в театральное училище. Томка тогда слегка погоревала, разбила несколько тарелок, выкрикивая реплики из своих любимых монологов, а потом забеременела, и все стало хорошо. По старой памяти она еще вырезала фотографии любимых артистов из глянцевых журналов, однако годы шли, незнакомых звезд становилось все больше, и Томка все отчетливей понимала, что за Степаном и за его «КамАЗом» она как за каменной стеной. Ее, правда, слегка угнетало то, что Мария выучилась в институте и сама зарабатывала себе на жизнь, а Томка была всего лишь домохозяйкой, но заработки Степана позволили ей однажды купить такую дорогую шубу, что все вопросы карьерного, интеллектуального, а также имущественного неравенства между сестрами были сняты раз и навсегда.

Приезд Вали кое-что изменил в этом устоявшемся расположении сил. Во-первых, увидев сестру, Томка окунулась в прошлое, когда театральные эффекты были ей очень близки, а во-вторых, само натяжение между Валей, Тетериным и Марией просто обязано было, по Томкиному мнению, привести к волнующей драматической развязке.

Поэтому, едва дождавшись, когда Галина Семеновна выйдет из комнаты, Томка свистящим шепотом сообщила Вале о том, что Тетерины разводятся, что Женька из-за этого пыталась покончить с собой и что лично она, Томка, всегда знала, что на чужом несчастье своего счастья не построишь.

Валя была слегка ошеломлена шекспировским темпераментом, с которым Томка излагала свой взгляд на семейную драму, и от этого не смогла найти нужных слов, когда, наконец, столкнулась на веранде с Марией.

– Ну, здравствуй, сестренка, – сказала та, слегка щурясь и вынимая внезапно неловкими пальцами сигарету.

– Мы там с мамой у вас в комнате занавески сменили, – сказала Валя и почему-то вдруг покраснела. – Не знаю – понравятся они тебе или нет…

Впрочем, к вечеру такая мелочь, как занавески, уже никого не волновала. Семья впервые за пятнадцать лет собралась почти вся целиком. Не хватало одного Юрки Дедюхина.

– А где сын-то твой? – спрашивал Муродали у Степана, разливая по рюмкам водочку. – Я с ним тоже хочу познакомиться.

– Успеешь еще, – отвечал Степан, отводя взгляд в сторону.

Ему нелегко было объяснить свояку-таджику, что сын его состоит в непонятной полулегальной организации и уже несколько раз задерживался милицией за нападения на выходцев с Кавказа и из Средней Азии.