Инка - Улья Нова

Однажды на пороге возникла парочка студентов, из тех, кто не поддается пониманию. Инка тут же подметила: они влюблены друг в друга, от этого разнеженные и глупые, а значит, их легко будет обвести вокруг пальца. Принадлежали эти новые посетители к народу, дающему миру зайчиков разных расцветок и размеров, а также кроликов домашних и диких. Присмотревшись внимательнее, Инка смогла определить безошибочно – предки горбатых зайцев[6]. Скинув и чудом не царапнув нос секретарши рюкзаками, они кое-как уселись вдвоем на один стул, одарили Инку десятком дурацких улыбок, которые означали дружелюбие и взывали о помощи. Дальше хором, то слаженно, то вразнобой, прерываясь на поцелуи и чмоки, горбатые зайки стали объяснять издалека, что обычно путешествуют автостопом, ибо это самый прекрасный, по их мнению, вид передвижения и к тому же дешевый. Они долго расписывали прелести магистралей Италии, потом, наконец, окончив экскурс в бывшие путешествия, горбатые зайки напряглись, прижали ушки, потому как перешли собственно к делу. Они сбивчиво, судя по бегающим глазкам, что-то приврали про знакомых в сети, про забронированную в Хельсинки гостиницу, и было совершенно непонятно, зачем они пришли, чего хотят.

Инка почувствовала только, что можно не так старательно выгибать спину, сменила служебную улыбку на произвольное, скучающее выражение лица, но, несмотря на это, голова уже здорово трещала от болтовни. Еще десять минут разглагольствований, объятий, щипков и умоляющих улыбочек прояснили, что зайки хотят получить визу. Инка неожиданно для самой себя нахмурила брови и голосом предсказателя бед отрезала:

 – Мы – туроператор и предоставляем пакет услуг, если хотите, могу предложить готовый недельный тур в Финляндию, включающий перелет, проживание, экскурсионную программу и сувениры, – выпалив эту удручающую фразу, Инка сначала затихла, весьма довольная собой. Но вдруг с тревогой она поймала себя на том, что говорит словами чужими, что она – маска, за которой прячется и ухмыляется Писсаридзе. Испугавшись, что потеряла остатки собственной воли, что в голове у нее – беззвездный вакуум, населенный лишь указаниями хозяина, его требованиями и командами, Инка окинула приунывших заек понимающим взглядом и тихо, шепотом, чтобы никто не расслышал, добавила от себя:

 – Ладно, может быть, я смогу вам чем-то помочь.

Зайки покидали турфирму обнадеженные, веселые, они целовались, обнимались, галдели и зачерпнули из вазочки по горстке бесплатных леденцов. Инка с неясной грустью одинокого существа смотрела им вслед, она была довольна, что сегодня победила гипноз Писсаридзе, вырвалась из поля его влияния, но это далось нелегко. Теперь она была выжатая и усталая, как косуля, которую преследовал волк, но не догнал.

Вечером на улице ползла усталой зверушкой с работы, в мятых джинсах и натянутой на них шотландке в оранжевую и лиловую клетку. От утомления и голода встреча со Звездной Пылью казалась Инке совершенно реальной, и она панически боялась разочаровать астронома несвежестью своей футболки и отвратительной фиксацией геля.

Утомленная работой, она иногда прожигала субботы в поездках на кольцевом трамвае. За десять кругосветок по городу ей удавалось перебрать, как ягоды, все «за» и «против» и принять решение относительно незабываемого синего пончо, которое пылится и привлекает моль в антикварной лавке недалеко от Никитских ворот. Инка ехала, выхватывая из окна старенькие дома, похожие на обглоданные косточки, отыскивая затерявшиеся, как бусины, кинотеатры, медленно исчезающие, древние, навсегда погасшие вывески, пыльные дворики, площади и скверики, еле-еле шаркающих бабулек-мумий устало трусящих по своим делам диких собак. Часто взгляд ее натыкался на бездомных бродяг, от одного вида которых омут сознания становился кислым: наверняка давно без приюта эти полу-люди, выставленные из дома какими-нибудь хитроумными путешественниками и авантюристами, эти забитые существа, обреченные умирать как дворовые кошки, на улицах, в негреющих, замусоленных хламидах. Наблюдая все это, Инка лишь убеждалась в том, что есть где-то Новый, лучший Свет и живет где-то там девушка, может быть, она знает испанский, и ее уже повысили по служебной лестнице или даже стремительно подняли в лифте на другой ярус здания. Возможно, она рисует всякие съедобные фрукты и овощи, уже потрудилась приобрести загранпаспорт и облепила его до безобразия визами. Короче говоря, что-то в ней есть такое особенное, не похожее на этих людей в трамвае и на то, что пишут газеты и журналы, колонна которых шатается и грозит обвалиться в уборной. Что-то есть у той далекой девушки снаружи и внутри, что позволяет ей удивлять даже очень старых друзей и знакомых.

В летние субботы Инка, набив сумку пледом и бутербродами, отправлялась на пикник к прудам, где, заслонившись от непрошеных взглядов журналом, сидела в сарафанчике, поглаживала щетину травинок, запивала бутерброды кровью малины и наконец-то выплескивала накопившуюся нежность – обнимала каштаны.

Она бродила по улочкам с облупленными зданьицами, разыскивая, нет ли среди них незнакомой, достойной и подходящей, чтобы поскорей затеряться. Но улочки были знакомые, шумные и пыльные. Инка разочарованно мыла в фонтанах виноград и ела его на ходу, рискуя свалиться с двадцатиметровой колодки босоножек.

Примерно раз в месяц, перебирая обширные залежи одежды, Инка мечтала о всяких нелепых поводах, которые заставили бы погладить и натянуть несколько пыльных и мятых платьев. При этом она аккуратно развешивала на балконе жакеты и проветривала старинное клеенчатое пальто прабабушки, мамину куртку разворачивала так бережно, словно имела дело с новорожденным котенком: чего доброго, старая болонья возьмет и рассыплется в пыль. Войдя в азарт, перебирала забытые сундуки, тумбочки на балконе и два чемодана с редкими украшениями. Вконец переутомившись примерять свои богатства перед зеркалом и сочинять разнообразные истории для себя в кружевных юбках и черепаховых браслетах, она укладывала все это обратно, комом распихивала с глаз долой. В изнеможении падала на диван, краснея при мысли, что бы подумал Звездная Пыль, серьезный человек, астроном, застав ее за столь легкомысленным занятием. Как бы критично он созерцал тот восторженный огонек в глазах, с которым она осматривала через лупу новую безрукавку из пушистого мохера. Как бы обиделся Звездная Пыль на ее бережное, трепетное изучение ожерелья из раковин. И заключил бы, что от нее ну совершенно ничему не научишься, ничем не обогатишься, ничего не осмыслишь, а так, потратишь попусту время и останешься, каким и был до знакомства с ней. От подобных открытий она рыдала весь остаток вечера, позабыв включить свет, а потом незаметно засыпала, не раздеваясь.

Поутру, проснувшись, она первым делом поднимала жалюзи, осматривала и поливала вечно нецветущую лилию, что все больше грустнела на подоконнике день ото дня. Перед завтраком она теребила пыльный узелок, роняла пару слезинок на ошейник, поводок, кисточку коротких мягчайших шерстинок и косточки своего почившего от простуды кролика. Будучи очень привязчивой, она берегла останки и, сохраняя верность светлой памяти тотема, даже рыбок не решилась завести. Иногда в рабочее время тягостной тенью набегало на ее лицо дикое, мучительное переживание – как можно сопоставить живого, белого кролика, пушистого, которого звать Кроль, и то, что его уже нет, как можно это понять и жить дальше легко и свободно, имея в сердце острый, тяжелый камень-скребок. От этого лицо Инки становилось темным и безжизненным, как небо, каким оно было задолго до рождения первой мало-мальской звезды.

Так обстояли дела Инки до того зимнего дня, когда под окна туристической компании подъехала какая-то старинная машина.

Подъехала, ну и пускай себе. Инка продолжала неподвижно сидеть за столом и краешком глаза скользила по монитору, там была цифровая фотография, которую Звездная Пыль отснял по Инкиной просьбе: ночное небо пересекала заснеженная дорога, Млечный Путь. Инка с восхищением брела по нему, тихо насвистывала в ракушку-амулет, наслаждалась невесомостью, покоем и межзвездной прохладой. Чувствовала она себя гигантом, шагающим через сотни световых лет, а может быть, и маленькой девочкой, которая беспечно прыгает на одной ножке, а вокруг – вихри звездной пурги. Коллеги между тем срывались с мест и с любопытством подтягивались к окну, они вставали сбоку, чтоб их не обнаружили с улицы, они шепотом обсуждали марку старинной машины и с восторгом разглядывали ее, предвкушая появление богатенького клиента. «Мерседес» им в ответ метал блики и бисер солнечных зайчиков, хорохорился, сиял бордовыми боками, и восхищенные менеджеры гадали:

 – А я думаю, это к нотариусу, в соседний подъезд.

К затылку летела шутливая оплеуха: