Ворошилов - Николай Тимофеевич Великанов

class="p1">Работа была не только тяжёлой, но и опасной. Приходилось вместе с ящиком подниматься по крутым откосам на высокие штабеля угля; при неосторожном движении можно было сорваться и серьёзно покалечиться. Рабочий день длился с шести часов утра и до вечера. За весь день полагались лишь две передышки — получасовая на завтрак и часовая на обед.

Ворошилов назвал период пребывания на Голубовском руднике новым этапом в его тогда ещё малолетней жизни — он вставал на путь рабочего человека.

При содействии зятя Ивана Щербины, машиниста подвесной канатной дороги, Клима назначили смазчиком машины, подающей уголь на-гора. Оплата была здесь выше, чем на выборке колчедана. Катя скрупулёзно откладывала заработок брата и однажды объявила при соседках:

— Ну, Климушка, пойдём сапоги выбирать. Будешь сам покупать, на свои кровные.

В магазине ему понравились очень ладные, маленькие шевровые сапожки на высоком каблучке. Вряд ли они годились для каждого дня, но Иван и Катя не стали возражать. Купили Климу и другие вещи — рубаху, штаны, полотенце...

Не гладко проходила жизнь Клима на Голубовском руднике. Его здесь жестоко избили рабочие, соперничавшие с ним за лучшие места на шахте, в результате он долго лечился в больнице. Родители забрали его к себе: отец и мать перебрались в это время на соседний с Голубовским — Шепиловский рудник.

В один из дней к Ворошиловым заехал проездом из хутора Воронова сын Спиридона Андреевича Ворошилова — Потап Спиридонович. Он рад был видеть семью дяди Ефрема в добром здравии.

Как бы мимоходом дядя спросил Клима:

— Чай нигде не работаешь?

— Он ведь в больнице лежал — избили его на руднике, — ответила за сына мать. — Сейчас отошёл, скоро к делу какому-никакому пристроится.

— Может, Клим к нам съездит погостить? — Предложил Потап Спиридонович. И племяннику: — Поедешь?

Климу понравилось это предложение, но вслух он сказал:

— Я-то поехал бы, да ведь и отцу с матерью помогать надо.

Марии Васильевне хотелось, чтобы сын поехал с дядей. Она стала уговаривать его, мол, поезжай, они обойдутся без него, посмотри родину отца...

Клим поехал с Потапом Спиридоновичем в Воронов. Гостевание его затянулось на многие месяцы. Как потом выяснится, дяде Спиридону Андреевичу и его сыновьям нужен был даровой работник.

Климент Ефремович через годы скажет, что пребывание на хуторе Воронов стало для него ещё одним уроком жизни. Здесь он побывал в шкуре батрака, хотя и жил у родственников.

Река жизни по-прежнему несла семью Ворошиловых по бурным волнам, причаливая то к одному, то к другому берегу. После Шепиловского рудника Ефрем Андреевич вернулся в село Смоляниново. Но из-за своей неуживчивости долго не удержался и там. Куда ещё податься? Наступил на собственное горло, унял гордыню и попросился вновь к помещику Алчевскому.

Семья переселилась в Васильевку. Для Клима село казалось родным местом. Всё здесь снова сложилось, как пять лет назад: отец стал пасти коров, мать — работать на кухне...

В школу — в 12 лет

Мария Васильевна Ворошилова мечтала, чтобы сын освоил грамоту. «В школу Климушке надобно, — говорила она, — вострый он на ум. Выучился бы Божий Псалтырь читать. Бог даровал бы ему благо в жизни».

Как-то она вместе с Климом наведывала своих родственников в селе Боровском, беседовала с братом Семёном Васильевичем, изливала душу: сделать бы сына «грамотеем».

— А зачем это тебе и Климу? — удивился брат, совершенно безграмотный человек, которому никогда и в голову не приходило учить своих детей. — Книжки читать — занятие господское.

— Нет, — возразила Мария Васильевна, — испокон веку говорят: «Ученье — свет, а неученье — тьма».

Жизнь семьи Ворошиловых в Васильевке была несладкой. Как и раньше, давила нужда. С началом весны Клим пошёл работать погонщиком волов. Летом возил снопы на тока, молотил хлеб. Его трудолюбие и прилежность заметили и стали доверять ответственную работу по смазке локомотива и молотилки. По тем временам к этому делу допускали далеко не каждого.

Лето пролетело незаметно. Осенью 1893 года в центре села возле храма Николая-угодника по решению помещика Алчевского был построен просторный дом, в котором намечалось открыть земскую[13] школу. Старшее поколение населения Васильевки с настороженностью отнеслось к этому событию, а молодое — с большим интересом. К. Е. Ворошилов писал: «Не знаю, как у моих сверстников, но у меня к тому времени уже проснулась жажда к учёбе, и я, ещё не зная ни одной буквы, уже видел себя сидящим за партой, зубрящим уроки»[14].

Школа не выходила из головы Клима. Но в душе щемило переживание: отдадут ли его учиться, ведь за учёбу, никак, нужно будет платить немалые деньги. В «Рассказах о жизни» он «великим спасибом» отметит упорную настойчивость матери, с которой она уговаривала отца записать сына в первый класс.

На всю жизнь в его памяти остался первый день учёбы. В числе нескольких Васильевских ребят он пришёл на школьный двор задолго до занятий. Двор был широкий, ухоженный, с мягким травяным газоном; здесь школяры потом с большим удовольствием будут проводить перемены, играть в шумные игры до и после уроков...

По звонку школьники, более сорока человек самых разных возрастов, с робостью вошли в комнату класса. В школе был один-единственный учитель — Семён Виссарионович (в «Рассказах о жизни» Ворошилов оговорился, что фамилию его запамятовал). Он был молод, холост, недавно окончил педагогическое училище. Учитель спросил, кто умеет читать и писать. Выявилось около десятка переростков, учившихся когда-то в церковно-приходской школе, недолго существовавшей в Васильевке.

Семён Виссарионович разделил учеников на две группы: в одной читающие и пишущие, в другой совершенно неграмотные. С обеими группами он занимался одновременно. Учебных предметов было три — азбука, русский язык, арифметика. Особняком стоял Закон Божий, эти уроки вёл священник, отец Василий. Они разительно отличались от уроков по азбуке, русскому языку и арифметике. Здесь не требовалось писать, нужно лишь слушать беседы-проповеди батюшки. Отец Василий завораживал, увлекал ребят рассказами: всё им было в диковинку и очень интересно. Священник был строг, пресекал малейшие нарушения дисциплины. Ученики на его уроках не допускали никаких вольностей. И не только из-за строгости отца Василия. На их поведение влиял непререкаемый авторитет Церкви, который создавался родителями у детей с ранних лет.

В отличие от священника Семён Виссарионович за порядком на своих занятиях почти не следил. Он был натурой увлекающейся, всецело отдавался предмету и не замечал того, что делается в классе во время