Танец с драконами - Джордж Мартин

— Убирайся, убирайся! — кричал его собственный рот. Её тело пошатнулось, упало, встало снова, размахивая руками, её ноги дергались так и эдак, точно в каком-то нелепом танце: его и её души боролись за тело. Она заглотила немного морозного воздуха, и краткий миг Варамир праздновал победу, наслаждаясь вкусом воздуха и силой молодого тела — пока её зубы не сжались и его рот не наполнился кровью. Она подняла свои руки к его лицу; он старался опустить их, но они не слушались, и Репейница вцепилась ногтями ему в глаза.

«Мерзость», — вспомнил он, утопая в крови, боли и безумии. Когда он попытался закричать, она выплюнула их общий язык.

Белый свет перевернулся и пропал. На мгновение ему казалось, что он в чардреве — смотрит наружу резными красными глазами, как жалко корчится на земле умирающий мужчина и пляшет под луной безумная женщина, слепая и окровавленная, роняя алые слезы и разрывая на себе одежду. Потом оба исчезли, и он взлетел, и растаял. Его душу унесло каким-то холодным ветром. Он был снегом и облаками, он был воробьём, белкой, дубом. Филин, охотясь за зайцем, беззвучно пролетел между его деревьями. Варамир был внутри филина, внутри зайца, внутри деревьев. Глубоко под замерзшей землей рылись слепые черви, и он был внутри них. «Я — лес, и все, что в нем обитает», — думал он, ликуя. Каркая, в воздух поднялась сотня воронов — они чувствовали, как он проходит сквозь них. Огромный лось затрубил, растревожив детей у него на спине. Спящий лютоволк поднял голову и зарычал в темноту. Прежде чем их сердца затрепетали вновь, он их покинул в поисках своих волков: Одноглазого, Хитрюги, Охотника, в поисках стаи. Волки спасут, твердил он себе.

Это было его последней человеческой мыслью.

Истинная смерть пришла внезапно; его пробрал холод, точно его с головой окунули в ледяные воды замерзшего озера. Затем он понял, что бежит в залитых лунным светом снегах, и его сородичи бегут следом. Полмира закрыла тьма — «Одноглазый», — понял он. Он тявкнул, и Хитрюга с Охотником ответили.

Когда они добрались до гребня холма, волки остановились. — «Репейница», — вспомнил он, и какая-то часть его опечалилась о том, что он потерял, а какая-то — о том, что он натворил.

Мир внизу под ними обращался в лед. Пальцы мороза ползли навстречу друг другу вверх по чардреву. Пустая деревня уже не была пустой: между снежными буграми бродили синеглазые тени. Одни носили бурое, другие черное, третьи были нагими — с белыми как снег телами. Через холмы подул ветер. Он был наполнен их запахами: мертвечина, засохшая кровь, провонявшие плесенью, гнилью и мочой шкуры. Хитрюга зарычала и оскалила зубы, шерсть у неё встала дыбом. «Не люди. Не добыча. Только не эти».

Создания внизу двигались — но живыми они не были. Один за другим они поднимали головы и глядели на трёх волков на холме. Последним подняло взгляд существо, которое некогда было Репейницей. На ней была одежда из шерсти, меха и кожи, и поверх всего — облачение из инея, которое растрескалось и заискрилась в лунном свете, когда оно двинулась вперед. С его пальцев свисали бледно-розовые сосульки, словно десять длинных ножей из замерзшей крови. И в ямках, где раньше находились глаза, мерцали бледно-голубые огоньки, придавая грубому лицу то, чего оно было лишено при жизни — пугающую красоту.

«Она меня видит».

ТИРИОН

Он пил всю дорогу через Узкое море.

Корабль был маленьким, его каюта крохотной, а капитан не позволял ему появляться на палубе. Из-за вздымающейся под ногами палубы его постоянно мутило, а вкус дрянной пищи казался ёще отвратительней, когда он извергал её обратно. К тому же, зачем есть солонину, засохший сыр и хлеб с червями, если есть вино? Оно было красным, сухим и очень крепким. Вином тоже порой тошнило, но его оставалось много.

— Мир до краев наполнен вином, — говорил он, обращаясь в темноту своей каюты. Отец никогда не любил пьяных, так что с того? Отец мёртв. Он сам его прикончил. — Ваша стрела в живот, милорд! Только для вас. Если б я только лучше управлялся с арбалетом, то сумел бы всадить её в член, которым ты меня зачал, проклятый ублюдок.

В трюме было неясно, день снаружи или ночь. Тирион отмечал дни по появлению в каюте мальчишки, приносившего пищу, к которой он не притрагивался. С собой мальчик приносил ведро со щеткой, чтобы за ним прибрать.

— Это дорнийское? — как-то спросил его Тирион, вынимая пробку из меха. — Оно напоминает мне об одной змее, которую я знавал когда-то. Забавный был парень, пока его не придавило горой.

Мальчик не отвечал. Он был довольно уродливым, хотя и куда привлекательнее, чем один карлик с обрубком носа и шрамом от глаза до подбородка.

— Я тебя чем-то обидел? — вновь обратился Тирион к мальчишке, пока тот скрёб палубу. — Или тебе приказали со мной не разговаривать? Или какой-нибудь карлик отпялил твою маму?

Это тоже осталось без ответа.

— Куда мы плывем? Скажи хоть это.

Джейме упоминал о Вольных городах, но он никогда не говорил, в какой его отвезут.

— Браавос? Тирош? Мир?

Тирион скорее отправился бы в Дорн. «Мирцелла постарше Томмена, и по дорнийским законам Железный Трон должен принадлежать ей. Я помогу ей получить то, что ей причитается, как и предлагал принц Оберин».

Но Оберин был мертв, его голову разнес на куски железный кулак сира Григора Клигана. А станет ли Доран Мартелл даже думать о подобной авантюре без Красного Змея за спиной? — «Вместо этого он может заковать меня в железо и отправить обратно к ненаглядной сестрёнке». — На Стене было бы безопаснее. Старый Медведь Мормонт говорил, что Ночному Дозору нужны люди вроде Тириона. — «Хотя, наверное, Мормонт уже умер, а Слинт стал новым Лордом Командующим». — Сын мясника вряд ли забыл, кто отправил его на Стену. — «Неужели я хочу всю оставшуюся жизнь есть солонину с овсянкой рядом с ворами и убийцами?» — Конечно, его остаток жизни не будет слишком долгим. Янос Слинт об этом позаботится.

Мальчик сунул щетку в воду и мужественно продолжил скрести.

— Ты бывал когда-нибудь в лисенийских борделях? — продолжил свою игру карлик. — Может, это туда отправляются шлюхи?

Тирион едва ли мог припомнить это слово на валирийском, да и все равно было поздно об этом думать. Мальчик бросил щётку в ведро и отправился прочь.

«Мой мозг одурманен вином». — Он учился читать на высоком валирийском, ещё сидя на колене своего мейстера, хотя то, на чем общаются в девяти вольных городах… что ж, это был не то чтобы диалект, а скорее девять диалектов, понемногу превращающихся в девять разных языков. Тирион знал несколько слов на браавосском и немного болтал на мирийском. На тирошском, благодаря одному наемнику, которого знал еще на Утёсе, он легко мог материться, обозвать любого мошенником и заказать кружку эля. — «В Дорне хотя бы болтают на общем языке». — Как и все дорнийское — пища, обычаи — их наречие было изрядно приправлено ройнарским перцем, но с этим можно справиться. — «Да, Дорн — по мне». — Он добрался до койки, вцепившись эту мысль, словно ребенок в куклу.