Озорной Пушкин - Александр Пушкин

1827

На картинки к «Евгению Онегину», в «Невском альманахе»

IВот перешед чрез мост Кокушкин,Опершись ж…пой о гранит,Сам Александр Сергеич ПушкинС мосье Онегиным стоит.Не удостоивая взглядомТвердыню власти роковой,Он к крепости стал гордо задом:Не плюй в колодец, милый мой!

IIПупок чернеет сквозь рубашку,Наружу титька – милый вид!Татьяна мнет в руке бумажку,Зане живот у ней болит:Она затем поутру всталаПри бледных месяца лучахИ на подтирку изорвалаКонечно «Невский альманах».

1829

Из письма к Вяземскому

Любезный Вяземский, поэт и камергер…(Василья Львовича узнал ли ты манер?Так некогда письмо он начал к камергеру,Украшенну ключом за верность и за веру).Так солнце и на нас взглянуло из-за туч!На заднице твоей сияет тот же ключ.Ура! хвала и честь поэту-камергеру.Пожалуй, от меня поздравь княгиню Веру.

1831

«В Академии наук…»

В Академии наукЗаседает князь Дундук.Говорят, не подобаетДундуку такая честь;Почему ж он заседает?Потому что ж…па есть.

1835

«К кастрату раз пришел скрыпач…»

К кастрату раз пришел скрыпач,Он был бедняк, а тот богач.«Смотри, – сказал певец безм…дый, —Мои алмазы, изумруды —Я их от скуки разбирал.А! кстати, брат, – он продолжал, —Когда тебе бывает скучно,Ты что творишь, сказать прошу».В ответ бедняга равнодушно:– Я? я м…де себе чешу.

1835?

Вигелю

Для чего, скажи мне, Вигель,Шьет тебе штанишки БригельС гульфом позади?«Для того он шьет их с гульфом,Что, когда я буду с Вульфом,Быть мне впереди».

?

А. Муравьеву

На диво нам и всей ЕвропеКлюч камергерский, золотойПодвесили к распутной ж…пе,И без того всем отпертой.

?

Поэмы

Монах

Песнь первая

Святой монах, грехопадение, юбка

Хочу воспеть, как дух нечистый АдаОседлан был брадатым стариком;Как овладел он черным клобуком,Как он втолкнул монаха в грешных стадо.

Певец любви, фернейской старичок,К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь.Куда, скажи, девался твой смычок,Которым я в Жан д’Арке восхищаюсь,Где кисть твоя, скажи, ужели ввекИх ни один не найдет человек?Вольтер! Султан французского Парнаса,Я не хочу седлать коня Пегаса,Я не хочу из муз наделать дам,Но дай лишь мне твою златую лиру,Я буду с ней всему известен миру.Ты хмуришься и говоришь: не дам.А ты поэт, проклятый Аполлоном,Испачкавший простенки кабаков,Под Геликон упавший в грязь с ВильономНе можешь ли ты мне помочь, Барков?С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,Сулишь вино и музу пол-девицу:«Последуй лишь примеру моему».Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму,Я стану петь, что в голову придется,Пусть как-нибудь стих за стихом польется.

Невдалеке от тех прекрасных мест,Где дерзостный восстал Иван Великий,На голове златой носящий крест,В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,Был монастырь; в глухих его стенахПод старость лет один седой монахСвятым житьем, молитвами спасалсяИ дней к концу спокойно приближался.Наш труженик не слишком был богат,За пышность он не мог попасться в ад.Имел кота, имел псалтирь и четки,Клобук, стихарь да штоф зеленой водки.Взошедши в дом, где мирно жил монах,Не золота увидели б вы горы,Не мрамор там прельстил бы ваши взоры,Там не висел Рафаэль на стенах.Увидели б вы стул об трех ногах,Да в уголку скамейка в пол-аршина,На коей спал и завтракал монах.Там пуховик над лавкой не вздувался:Хотя монах, он в пухе не валялсяМеж двух простынь на мягких тюфяках.Весь круглый год святой отец постился,Весь божий день он в кельи провождал,«Помилуй мя» вполголоса читал,Ел плотно, спал и всякой час молился.

А ты, монах, мятежный езуит!Красней теперь, коль ты краснеть умеешь,Коль совести хоть капельку имеешь;Красней и ты, богатый кармелит,И ты стыдись, Печерской лавры житель,Сердец и душ смиренный повелитель…Но, лира! стой! – Далеко занеслоУже меня противу рясок рвенье;Бесить попов не наше ремесло.

Панкратий жил счастлив в уединеньи,Надеялся увидеть вскоре рай,Но ни один земли безвестный крайЗащитить нас от дьявола не может.И в тех местах, где черный сатанаПод стражею от злости когти гложет,Узнали вдруг, что разгороженаК монастырям свободная дорога.И вдруг толпой все черти поднялись,По воздуху на крыльях понеслись —Иной в Париж к плешивым картезьянцамС копейками, с червонцами полез,Тот в Ватикан к брюхатым итальянцамБургонского и макарони нес;Тот девкою с прелатом повалился,Тот молодцом к монашенкам пустился.И слышал я, что будто старый поп,Одной ногой уже вступивший в гроб,Двух молодых венчал перед налоем —Черт прибежал амуров с целым роем;И вдруг дьячок на крылосе всхрапел,Поп замолчал – на девицу глядел,А девица на дьякона глядела.У жениха кровь сильно закипела,А бес всех их к себе же в ад повел.Уж темна ночь на небеса всходила,

Уж в городах утих вседневный шум,Луна в окно монаха осветила.В молитвенник весь устремивший ум,Панкратий наш Николы пред иконойСо вздохами земные клал поклоны.Пришел Молок (так дьявола зовут),Панкратия под черной ряской скрылся.Святой монах молился уж, молился,Вздыхал, вздыхал, а дьявол тут как тут.Бьет час, Молок не хочет отцепиться,Бьет два, бьет три – нечистый все сидит.«Уж будешь мой», – он сам с собой ворчит.А наш старик уж перестал креститься,На лавку сел, потер глаза, зевнул,С молитвою три раза протянулся,Зевнул опять и… чуть-чуть не заснул.Однако ж нет! Панкратий вдруг проснулся,И снова бес монаха соблазнять;Чтоб усыпить, Боброва стал читать.Монах скучал, монах тому дивился.Век не зевал, как Богу он молился.Но – нет уж сил; кресты, псалтирь, слова —Всё позабыл; седая голова,Как яблоко, по груди покатилась,Со лбу рука в колени опустилась,Молитвенник упал из рук под стол,Святой вздремал, всхрапел, как старый вол.

Несчастный! спи… Панкратий вдругпроснулся,Взад и вперед со страхом оглянулся,Перекрестясь, с постели он встает,Глядит вокруг – светильня нагорела;Чуть слабый свет вокруг себя лиет;Что-то в углу как будто забелело.Монах идет – что ж? – юбку видит он.

«Что вижу я!.. иль это только сон? —Вскричал монах, остолбенев, бледнея. —Как! это что?..» – и, продолжать не смея,Как вкопанный, пред белой юбкой стал,Молчал, краснел, смущался, трепетал.

Огню любви единственна преграда,Любовника сладчайшая наградаИ прелестей единственный покров,О юбка! речь к тебе я обращаю,Строки сии тебе я посвящаю,Одушеви перо мое, любовь!

Люблю тебя, о юбка дорогая,Когда, меня под вечер ожидая,Наталья, сняв парчовый сарафан,Тобою лишь окружит тонкий стан.Что может быть тогда тебя милее?И ты, виясь вокруг прекрасных ног,Струи ручьев прозрачнее, светлее,Касаешься тех мест, где юный богПокоится меж розой и лилеей.

Иль как Филон, за Хлоей побежав,Прижать ее в объятия стремится,Зеленый куст тебя вдруг удержав…Она должна, стыдясь, остановиться.Но поздно всё, Филон, ее догнав,С ней на траву душистую валится.И пламенна, дрожащая рукаСчастливого любовью пастухаТебя за край тихонько поднимает…Она ему взор томный осклабляет,И он… но нет; не смею продолжать.Я трепещу, и сердце сильно бьется,И, может быть, читатели, как знать?И ваша кровь с стремленьем страсти льется.Но наш монах о юбке рассуждалНе так, как я (я молод, не постриженИ счастием нимало не обижен).Он не был рад, что юбку увидал,И в тот же час смекнул и догадался,Что в когти он нечистого попался.

Песнь вторая

Горькие размышления, сон, спасительная мысль

Покаместь ночь еще не удалилась,Покаместь свет лила еще луна,То юбка все еще была видна.Как скоро ж твердь зарею осветилась,От взоров вдруг сокрылася она.

А наш монах, увы, лишен покоя.Уж он не спит, не гладит он кота,Не помнит он церковного налоя,Со всех сторон Панкратию беда.«Как, – мыслит он, – когда и собачонкиВ монастыре и духа нет моем,Когда здесь ввек не видывал юбчонки,Кто мог ее принесть ко мне же в дом?Уж мнится мне… прости, владыко, в том!Уж нет ли здесь… страшусь сказать…девчонки».Монах краснел и делать что не знал.Во всех углах, под лавками искал.Все тщетно, нет, ни с чем старик остался,Зато весь день, как бледна тень, таскался,Не ел, не пил покойно и не спал.

Проходит день, и вечер, наступая,Зажег везде лампады и свечи.Уже монах, с главы клобук снимая,Ложился спать. – Но только что лучиЛуна с небес в окно его пустилаИ юбку вдруг на лавке осветила,Зажмурился встревоженный монахИ, чтоб не впасть кой-как во искушенье,Хотел уже навек лишиться зренья,Лишь только бы на юбку не смотреть.Старик кряхтя на бок перевернулсяИ в простыню тепленько завернулся,Сомкнул глаза, заснул и стал храпеть.

Тотчас Молок вдруг в муху превратилсяИ полетел жужжать вокруг него.Летал, летал, по комнате кружилсяИ на нос сел монаха моего.Панкратья вновь он соблазнять пустился.Монах храпит и чудный видит сон.

Казалося ему, что средь долины,Между цветов, стоит под миртом он,Вокруг него сатиров, фавнов сонм.Иной, смеясь, льет в кубок пенны вины;Зеленый плющ на черных волосах,И виноград на голове висящий,И легкий фирз, у ног его лежащий, —Все говорит, что вечно юный Вакх,Веселья бог, – сатира покровитель.Другой, надув пастушечью свирель,Поет любовь, и сердца повелительОдушевлял его веселу трель.Под липами там пляшут хороводомТолпы детей, и юношей, и дев.А далее, ветвей под темным сводом,В густой тени развесистых дерев,На ложе роз, любовью распаленны,Чуть-чуть дыша, весельем истощенны,Средь радостей и сладостных прохлад,Обнявшися любовники лежат.

Монах на все взирал смятенным оком,То на стакан он взоры обращал,То на девиц глядел чернец со вздохом,Плешивый лоб с досадою чесал —Стоя, как пень, и рот в сажень разинувИ вдруг, в душе почувствовав куражИ набекрень, взъярясь, клобук надвинув,В зеленый лес, как белоусый паж,Как легкий конь, за девкою погнался.

Быстрей орла, быстрее звука лирПрелестница летела, как зефир.Но наш монах Эол пред ней казался,Без отдыха за новой Дафной гнался.«Не дам, – ворчал, – я промаха в кольцо».Но леший вдруг, мелькнув из-за кусточка,Панкратья хвать юбчонкою в лицо.И вдруг исчез приятный вид лесочка.Ручья, холмов и нимф не видит он;Уж фавнов нет, вспорхнул и Купидон,И нет следа красоточки прелестной.Монах один в степи глухой, безвестной,Нахмуря взор, темнеет небосклон,Вдруг грянул гром, монаха поражает —Панкратий «Ах!..», и вдруг проснулся он.

Смущенный взор он всюду обращает:На небесах, как яхонты горя,Уже восток румянила заря.И юбки нет. Панкратий встал, умылся,И, помолясь, он плакать сильно стал,Сел под окно и горько горевал!«Ах! – думал он, – почто Ты прогневился?Чем виноват, владыко, пред тобой?Как грешником, вертит нечистый мной.Хочу не спать, хочу Тебе молиться,Возьму псалтирь, а тут и юбка вдруг.Хочу вздремать и ночью сном забыться,Что ж снится мне? смущается мой дух.Услышь мое усердное моленье,Не дай мне впасть, Господь, во искушенье!»Услышал Бог молитвы старика,И ум его в минуту просветился.Из бедного седого простякаПанкратий вдруг в Невтоны претворился.Обдумывал, смотрел, сличал, смекнулИ в радости свой опрокинул стул.И, как мудрец, кем Сиракуз спасался.По улице бежавший бос и гол,Открытием своим он восхищалсяИ громко всем кричал: «нашел! нашел!»«Ну! – думал он, – от бесов и юбчонкиИзбавлюсь я – и милые девчонкиУже меня во сне не соблазнят.Я заживу опять монах монахом,Я стану ждать последний час со страхомИ с верою, и все пойдет на лад».Так мыслил он – и очень ошибался.Могущий Рок, вселенной господин,Панкратием, как куклой, забавлялся.

Монах водой наполнил свой кувшин,Забормотал над ним слова молитвыИ был готов на грозны ада битвы.Ждет юбки он – с своей же стороныНечистый дух весь день был на работеИ, весь в жару, в грязи, в пыли и поте,Предупредить спешил восход луны.

Песнь третья