Другая женщина - Светлана Розенфельд

Спустя годы Ира нашла в какой-то газете очерк о талантливом деревенском мальчике, подписанный знакомым псевдонимом – Катюша Золотова. Очерк был ярким, без цитат и журналистских штампов, в нем звучал Катькин голос и кувыркались между серьезными строками Катькины словечки и шуточки, и пронзительные чувства печали и радости вовлекали читателя в суть повествования, в судьбу незнакомого мальчика с природным талантом музыканта. Потом появлялись другие статьи Катюши Золотовой, потом статья о ней – журналистке, пишущей из «горячих» точек мира. И портрет Катьки – в камуфляже, бронежилете, с оранжевой надписью press. Ира вглядывалась в нечеткое газетное изображение и видела все ту же Катьку с соломенными патлами, торчащими во все стороны, и нахально-кокетливой улыбкой. Жизнь – борьба, и Катюша Золотова в этой борьбе победила. Она всегда знала, чего хочет.

«А ведь ее можно найти, – подумала Ира. – Известный человек, можно постараться найти. И забыть глупую ссору, и снова стать единым целым, подругами, короче говоря». Да, хорошо бы. Но прошло столько лет, они теперь разные и найдут ли общий язык? А главное, главное… Господи, до Иры только сейчас дошло, годы понадобились. Ведь тогда, когда Катька требовала, она на самом деле умоляла ее прийти, когда ныла, что ничего не запоминает, ничего в голову не лезет, – она ведь не капризничала. Она страдала от неудавшейся любви. Она скрывала от Иры и, может, от себя самой свое отчаяние. Она проиграла, и это было ее первое настоящее поражение. А Ира – подруга, называется, – не смогла понять.

«Тогда проиграла, теперь выиграла. А я была дурой, я ей так и скажу: прости, мол, дурой была, отставала в развитии. Она поймет. Но только… Зачем я ей теперь? Что интересного я смогу рассказать о себе, о своей жизни?»

Она так и не нашла Катюшу Золотову. Не искала…

Ирина резко села на кровати. Ну вот, довспоминалась. Откопала-таки в памяти одну давнюю мысль, которая, как живая, проскочила в сегодняшний день и, покрутившись в мозгу, готова была пробраться в душу, чтобы испортить настроение как минимум на весь оставшийся день – сиренево-солнечный день рождения. Больно ранящая мысль. Тогда, предполагая разыскать Катьку, она подумала: «Что интересного я смогу рассказать о своей жизни?» А ведь то было время благополучия, когда она всем была довольна и надеялась, что так будет всегда. Кажется, она была счастлива…

Нет, так нельзя. Скоро одиннадцать часов, надо вставать и приниматься за дела. Ирина подбежала к окну, раздернула шторы. Солнце уже ускользнуло в сторону и заглядывало в стекла немного косящим взглядом. Комната как бы разделилась на два треугольника: один, темный, теневой – на месте кровати, другой, ослепительный – на туалетном столике, зеркале и кресле. Необходимо срочно уходить из тени. Ирина накинула халат и побежала в ванную. Она все успеет к вечеру, времени уйма, она умеет быстро работать, хоть иногда и ленится, расслабляется, как сейчас, но это ненадолго, солнца еще много, и в комнате пахнет сиренью.

Сначала надо немного привести себя в порядок. Она уселась в солнечном треугольнике около туалетного столика, пригляделась к своему отражению в зеркале. Все в порядке, только немного припухло под глазами – не стоило так долго валяться в постели. Но скоро припухлость уйдет, и будет нормальное лицо. Не то чтобы оно ей нравилось, но в общем всегда устраивало: губы не слишком толстые, но и не тонкие, отчетливого рисунка; нос ровный, умеренной длины; глаза небольшие, но с загадкой. Нет, к сожалению, не загадочные глаза, а просто глаза, но немного странные. Она сама относилась к этой странности иронически и в детстве говорила: у меня глаза серо-буро-малиновые в крапинку. Ну, это, конечно, слишком сильно сказано. А на самом деле зрачки Ирининых глаз имели свойство менять цвет в зависимости от освещения: на солнце они казались серо-зелеными, а в тени – светло-карими. И еще они реагировали на Иринино настроение. Когда она радовалась или злилась, они вспыхивали почти черным пламенем, и тогда Володя говорил: «Ах, эти жгучие глаза!» Но это он так шутил.

Она пригладила щеткой коротко стриженные темно-русые волосы, густые и слегка волнистые. С некоторых пор она стала пользоваться косметикой, совсем немного, как того требовал наступивший средний возраст. Морщинки пока медлили, лишь прилаживались, примеривались к месту в углах глаз, но кожа, прежде чистая и гладкая, никогда не огорчавшая ее подростковыми прыщами и веснушками, теперь немного потускнела. «Ваша кожа гладкая и сияющая!» – это из рекламы. Сияющая – то есть какая? Потная, что ли? Нет, ей не надо «сияющей» кожи. Пусть будет гладкая. И вот новый крем, который она использует сегодня в первый раз, потому что на коробочке написано: после сорока лет. «После» наступает сегодня.

Она взяла баночку с круглой золоченой крышкой, повертела в руках. Солнечные блики отскакивали от крышки и разбегались по полу и стенам. Такие маленькие круглые золотые медальки…

Золотые медальки… Побрякушки, цацки – бижутерия. А что, школьная золотая медаль из чистого золота отлита, что ли? Кусочек металла, которому суждено многие годы томиться в темной коробке, а то и затеряться случайно при каком-нибудь переезде или ремонте. Жизнь длинная, многое на ее протяжении теряется, а тут – безделка какая-то, медалька. А вот память не теряется, и навсегда остается с тобой горечь, рожденная мелким эпизодом из прошлого.

Катька, позвонившая Ире перед тем, как расстаться окончательно, все выведала у кого-то об Ириных делах, но главных, судьбоносных событий не коснулась. Главным для Катьки было поражение, проигрыш этой предательницы на фоне ее победы. «Медаль тю-тю, филфак тю-тю». Да и в самой Ире, когда утряслись ее житейские проблемы, так и осталась навсегда горечь прошлого поражения и осознание собственной вины в этом поражении – глупого поступка честной правильной девочки.

Конечно, тут был общий прокол, какое-то помутнение мозгов и учителей, и директора школы: очевидная, безоговорочная медалистка номер один. И вдруг, уже к концу экзаменов, хватились: ба! у девочки-то четверка по черчению. Предмет, конечно, не главный, но оценка идет в аттестат зрелости. Ужас, ужас! – план школы по медалистам срывается!

Да, с черчением у Иры было плохо. Она сама называла себя «идиоткой пространства». Такая вот особенность мозга: она не ориентировалась на местности, путала расположение улиц и домов, поворачивала направо, когда требовалось повернуть налево, и хоть убей не могла по виду сверху и сбоку на самом простом чертеже представить общий вид предмета. Четверка по черчению была, вообще говоря, данью отличнице за прочие успехи. И за старание, конечно. И вот получился казус.

Выход нашли быстро. Ирочку вызвали к директору и ласково, но твердо, подчеркивая праведность намеченного предприятия, посоветовали выполнить несколько простых работ, предложенных чертежником, получить за каждую «отлично» и, стало быть, пятерку в аттестате. Дело нехитрое.

– А если у меня не получится на «отлично»?

– Получится, получится, Иван Иванович тебе поможет.

– То есть сделает за меня?

– Да бог с тобой! Он просто будет рядом.

Вот, пожалуйста. Все честно. Никаких приписок в классном журнале, никаких исправлений там же. Сделаешь сама, а Иван Иванович поможет – и получишь золотую медаль, которую вполне заслужила. «Не заслужила», – сказала Ира, и все уговоры разбились об упрямство правильной девочки. Разбилась и золотая медаль, а вместе с нею треснула репутация школы, не выполнившей план по наградам, и вожделенный филфак рухнул прямо у Иры на глазах.

– В университет не ходи, – сказала филолог Ксения Алексеевна. – Без медали не поступишь.

– А может, попробовать?

– Не стоит. Туда поступают только очень талантливые и блатные. Ты не потянешь.

И правда, что темнить? Способности у Иры так себе, эрудиция не выше средней нормы, блата у мамы-филолога нет.

– Иди в Институт культуры, на библиотечный. Для тебя самое место – ты ведь любишь книги.

Ага. Угу. Конечно, Ира послушалась, а про себя подумала: «Катька бы все-таки попробовала, и пять раз, и десять – до победы».

Она легко поступила на библиотечный факультет и не жалела об этом. Только вот горечь осталась. Нет-нет да и вспомнит она, как ускользнул из рук золотой зайчик, и подумает про себя: «Вот дура была, принципиальная…» Была – значит, в прошедшем времени. А потом? А дальше?..

Кухня вся залита солнцем – Володя, завтракая, раздернул занавески, он не любит сумрака, но для работы света и тепла слишком много. Ирина сомкнула занавески и как будто притушила солнечную лампу. Теперь можно работать. Меню продумано заранее: «пожарские» котлеты, рыба в томате, «оливье» и «шарлотка» – все любимые семейные кушанья. Расчетливые хозяйки не пекут весной «шарлотку», потому что яблоки сильно дорожают к этому времени. Но то слишком расчетливые хозяйки, а Ирина экономила умеренно и не впадала в крайности. Купить килограмм дорогих яблок для еще более дорогих детей и мужа – это приятно, тем более что торт стоил бы явно дороже.