Шестеро в доме, не считая собаки - Ирина Сталькова

Сейчас много говорится и пишется о милосердии, вернее, о его отсутствии в отношении к старикам. И мне всегда хочется спросить: не ходила ли та бывшая девочка, которая сейчас отправляет свою маму в Дом престарелых, в детский сад? А если ходила, то какой с нее спрос? Тогда у мамы было много важных дел, ребенок ей мешал, а нынче у дочки работа, то да се, а тут еще старуха под ногами путается. Да разве плохо в Деддоме? Там уход, там ее ровесники, а мы будем навещать. Причины и следствия не обязательно стоят рядом, бывает, они разделены долгими годами, но ведь дети действительно наше будущее, это не простая фраза.

Мне рассказала одна женщина, как утром пятилетний малыш плакал: «Мама, побей меня, чтоб я захотел идти в садик». И ведь она его все равно туда отвела, не разорвалось сердце. Он привыкнет — но хорошо ли, что привыкнет осуществлять задуманное невзирая на слезы близкого человека?

Третье — постоянно общаясь только со сверстниками, ребенок испытывает трудности при разновозрастном общении. Он может обидеть младшего (второго ребенка в семье), так как не понимает, что в нем хорошего — такой глупый, ничего не умеет, а лезет! — его не научили. При этом сам легко поддается влиянию старшего — он привык, что им командовали: «Иванов, не отставай!» Уверены ли вы, что диктат старших будет всегда со знаком плюс?

Четвертое — садовский ребенок выключен из семейной жизни, он не знает ее радостей и забот, он привык, что его обслуживают — кто-то купил еду, кто-то приготовил, кто-то убрал — ребенка это не касается. В семье, особенно в большой семье, проблема трудового воспитания решается принципиально по-другому. Мои дети знают: колбаса растет не в холодильнике, и у батонов нет ножек, они сами домой не приходят. Не успели купить хлеба, стало быть, будем есть без него. Я ушла на работу — они и сготовят, и посуду помоют, и малыша переоденут. Не знаю, считать ли это производительным трудом или общественно полезным, но убеждена, что и мальчикам и девочкам пригодится в жизни умение сварить кашу и испечь пирог, выстирать детские штанишки и сменить кошке песок. Любовь к животным, как и любовь к людям, включает в себя не только поэтическое сюсюканье, но и вполне прозаическую «грязную» работу. Шестилетняя Маня прибегает с улицы: «Мама, у нас есть деньги? Там вишню дают, я очередь заняла». Она уже мне подспорье: и инициативу и предусмотрительность проявила — очередь заняла, и о деньгах подумала, и о том, что вишни — это общее удовольствие, и меня от стояния в очереди освободила.

Четырнадцатилетний сын всерьез увлекается техникой и с удовольствием взбивает миксером яйца для торта, который тринадцатилетняя Настя печет по книжке. Ничего необыкновенного — мы так живем всегда, заботы общие, я даже не делюсь этими заботами с ребятами, а мы делаем одно дело, вот и все.

О пятом — болезнях — я говорить не буду, так как об этом говорится в 90 % писем и статей. Когда-то я сделала едва не ставшую трагической попытку отдать годовалого сына в ясли, он проходил два полдня, а ночью вызвали «скорую». Тогда я и решила: «Лучше я буду сидеть со здоровым, чем с больным». Все мамы сидят время от времени с больным малышом, и все знают, что с ним труднее: и жалко его, и капризничает-то он, и плачет, и не ест, и не спит — намучаешься. И у меня дети, конечно, болеют, но все же не так часто, хотя есть и свои трудности — болеют оптом.

Что касается «полноценного» воспитания в детских садах, даваемого профессиональными воспитателями, то сводится оно к рисованию картинок, заучиванию жутких по художественным достоинствам стишков и абсолютному отсутствию реакции на слова взрослого человека. Последнее естественно: если ребенок и может сохранить душевное здоровье в той жизни, которой он живет до школы, то только постоянным сопротивлением среде. Когда старший сын пошел в школу, он был поражен: «Мама, учительница сказала, что надо после звонка встать возле своей парты, почему же они все бегают и кричат?» А потому, что, с одной стороны, ребенок привык пропускать слова взрослого мимо ушей, а с другой стороны, привык слушаться окрика.

Может быть, давайте теперь признаемся себе — детский сад плохо в принципе, и никакие повышения зарплат проблему целиком не решат. Так что ж, не отдавать туда своих детей? Да, не отдавать, если есть хоть малейшая возможность оставить ребенка дома, в семье. Надо, мне кажется, создавать такое общественное мнение: детский сад — крайний случай. Крайний! А сейчас бытует совершенно другой взгляд: детский сад — норма, притом обязательная, там ребенку хорошо. Меня, бывает, спрашивают, не отстают ли мои дети в развитии, ведь они не посещают сад. Этот взгляд — мол, рожать в роддоме, а воспитывать в саду — отражен даже в розово-голубом фильме «Однажды 20 лет спустя». Уж там и мать — идеал, и дети в сад ходят, значит, так и должно быть. Но ведь она не работает! Почему же тогда отдавать куда-то малышей?! Зачем?! А ни зачем — все отдают.

Обычная ситуация: в семье второй ребенок, мать полтора года дома, а старший — в саду. «Но мне будет трудно с двумя!» У меня — пятеро, из которых никто и никогда не ходил в детсад, причем ни бабушек, ни тем более нянь у нас сроду не было, так что я, мне кажется, имею право сказать: не очень трудно, гораздо легче, чем с одним, а если и чуть труднее, то не человечнее ли взять эту трудность на себя, а не спихнуть ее на старшего ребенка — но ведь маленького же! Напротив меня, через площадку, живет тоже семья, где пятеро малышей, и тоже никто в сад не ходит, а оба родителя работают, и бабушек нет, они выкручиваются по-другому — работают в разные смены, зато помощников у них, как и у меня, — пятеро.

В группе 30 человек — по крайней мере 10 из них могли бы не ходить в сад. Так оставшимся было бы легче, и воспитателю было бы легче, пусть проблема и не решилась бы полностью, но все же хоть остроту потеряла, к тому же без дополнительных затрат. Женщина меняет профессию и идет воспитателем в сад, чтоб туда взяли ее ребенка, — какой-то странный, фантастически нелепый выход из положения. Все равно меняет профессию, так не лучше ли сменить ее на такую, чтоб быть самой весь день со своим личным ребенком, а работать, например, вечером, когда муж приходит с работы? Или утром, как моя соседка, пока муж еще не ушел? Или надомно, или по договору, или еще как-то. Мне постоянно твердят: «Как вам трудно!», так у меня всего-то пятеро и своих, а у воспитателя 30 и чужих! Хоть тысячу рублей в месяц заплати — материнского тепла дети недополучат. Да еще если свой среди этих 30 — это вообще безнравственно: приласкать его чуть больше на глазах у неласканных — плохо, а не приласкать, отпихнуть, как чужого, — за что?

И первое, и второе, и пятое — это все минусы, а плюс у детского сада один — мама спокойно работает, пока дитя то ли работает, то ли отдыхает, то ли воспитывается, то ли наблюдается, в общем, живет-поживает.

Но так ли уж спокойно работают все мамы, «сдавшие детей», по какой графе подсчитаем их раздражение, срываемое на коллегах по КБ и клиентах прачечных, пассажирах автобусов и соратниках-соседях по стоянию в очередях?

Альтернатива, которую я вижу нынешнему детскому саду, — семья: мама, папа, братья и сестры, занимающиеся общим делом — воспитанием друг друга, связанные крепче крепкого общей жизнью, общей работой, общей любовью.

Бесхозный ребенок

Двое моих старших были совсем маленькими, а Ванюшка еще и не родился, когда течением жизни впервые прибило к нашей семье бесхозного ребенка. Это Ваня. Теперь так называет таких детей — бесхозный мальчик или девочка. Сейчас в нашем обществе много говорится о сиротах, о детских домах, все хотят хоть как-то помочь: кто перевести деньги на счет 707, кто послать книги или вещи, а кто и пишет письма самому А. Католикову с просьбой помочь усыновить ребенка. Так ясно и понятно — малыш ждет близкого человека, надо помочь, надо спешить на край света — хоть в Сыктывкар — приласкать его, обогреть, одеть, накормить. Бесхозные — одетые и накормленные, хоть один родитель, а есть, а бывает и комплект родителей, и сверхкомплект: и мама, и папа, и отчим, и мачеха — все несут вещи и вещички, да и бабушка трешки сует. И не надо никуда ехать — они под боком, на соседней парте сидят рядом с вашим ребенком. И в героической самоотдаче нашей «всю жизнь — чужому сиротке», в общем-то, не нуждаются.

Так вот первым таким ребенком была девочка Света. Она приходила сразу после школы и уходила как можно позже. Было ей 9, а моим — 4 и 2, так что их отношения дружбой назвать можно было с большой натяжкой. Честно говоря, я тогда не очень-то понимала, почему она приходит. Жила она за стенкой, в соседней квартире, и меня удивляло, что она уроки делает не там, где тихо, а у нас, где вовсе громко. Не понимала, пока не упала антресоль со шкафа. Слышу как-то: Света пришла домой, и вроде с подружкой, что-то говорят, смеются — и вдруг грохот обвала и мертвая тишина. Я особенно тишины-то этой испугалась, бросилась в соседнюю квартиру, кричу, стучу: «Света, Света!» Наконец дверь открыла она — лицо мертвое, нет лица. Я ей: «Света, Светочка, ты жива?» Трогаю — вроде все цело, подружка тоже, стоит рядом, успокоилась я, а Светка как каменная: глаза пустые, руки висят, молчит. Отодвинула ее, пошла смотреть, что упало. Оказывается, антресоль со шкафа, три дня назад купили новую стенку, еще не успели положить вещи, а антресоль эта проклятая так была спроектирована, что если не загрузить ее, то, как откроешь дверцы, она начинает падать, если не поддержать. Халтурщик какой-то сделал. И вот Светка похвалиться вздумала перед подружкой, залезла на стул и открыла дверцы, и этот здоровый ящик на нее свалился, к счастью, не убил, не искалечил. И к несчастью, разлетелся в мелкие щепки — по всей комнате полированные обломки. Я Свету привела к себе, успокаиваю, но она не успокаивается, а еще хуже ей, трясет ее от страха. Теперь-то я знаю: первый признак бесхозного ребенка — страх, ужас даже, живущий в нем всегда. Это очень покладистые дети: к тому тяжкому камню, который они постоянно носят на сердце, достаточно добавить песчинку недовольного взгляда — и ребенок пойдет, куда вы его послали, и принесет, что вы ему велели. И молча при этом. Молчаливые они. И если плачут, то тихо, скулят, а не плачут, чтобы не услышал никто.