Желтый конверт - Марина Шехватова

– И не передумала?

– Ты же видишь, что нет.

– Тебе нужен был этот год, чтобы разобраться: твой это мир или нет. Каким бы прекрасным он ни был, не каждый певец желает и имеет возможность посвятить ему свою жизнь, не каждому он понятен. Мир оперы так же восхитителен, как и сложен. К тому же необходимо было раскрыть твой голос, и Михаил Степанович блестяще справился с этой задачей. Он очень талантливый и отчасти прозорливый педагог.

– Это так. Я ему очень благодарна. Но мне было тяжело.

– Верю. Но и ты поверь, что в консерватории будет еще тяжелее.

Над городом снова собираются облака.

– Зайдем в кафе?

– Я бы с удовольствием, но папа договорился насчет найма квартиры где-то в этом районе. Ждал результатов экзаменов. Сейчас пошел к хозяйке. Скорее всего, сегодня будем въезжать.

– Отец уже знает о результатах?

– Да он и не отходил от меня все это время!

– Ведь он был против?

– Не одобрял, конечно. Понимаешь, папа может иногда поворчать. Но он как квочка: никогда не выпустит меня и маму из-под присмотра.

– Ты рада?

– Я еще не понимаю.

Аня смотрит немного смущенно:

– Мне очень нравится город. Однажды я ездила с родителями в Ленинград. Но это было давно, почти ничего не помню. Помню только, что мы с мамой идем по очень широкой улице, подходим к двум молодым парням и спрашиваем, как пройти… не помню куда. Они долго объясняют, а я стою с открытым ртом и слушаю их речь словно музыку. Никто из моих знакомых так не говорил, а взрослую классику я в то время еще не читала.

– Да, у потомственных ленинградцев речь особая.

– Wie weit bist du vertraut mit den Feinheiten der russischen Sprache?1

Крис смеется:

– Ich bin Polyglott.2 Пойдем, я провожу тебя.

Глава 13

Над допотопным комодом, заставленным шкатулками и гипсовыми статуэтками, между двумя окнами покачивают маятником старинные настенные часы.

Отец ставит сумки на паркет:

– Фридрих Мауте. В наше время он стоит немалых денег.

О да. И часы отзываются тихим боем, словно невидимый шаман ударяет по язычку варгана.

Ровно двенадцать.

На Петропавловской крепости бьет пушка.

Аня стоит посреди комнаты у круглого стола и с любопытством осматривает свое новое жилище. На столе – скатерть с бахромой. Над столом – рыжий абажур. Венские стулья. Винтажная этажерка. Книжный шкаф эпохи классицизма. Фикус. Еще один комод. Кажется, что вот-вот распахнутся белые филенчатые двери, и вбежит кривоногий и хромой Мойдодыр. И только простенькая софа, забившись в угол за дверью, напоминает вошедшим о реальном времени.

В потемневшем зеркале трехстворчатого шифоньера отражаются резные украшения и изящные бронзовые подсвечники еще одного обитателя квартиры.

– Папа, посмотри, настоящий Якоб Беккер.

Аня проводит ладошкой по крышке черного пианино.

– Да, я его уже видел. Неужели этот старичок еще на что-то способен?

– Что вы! Инструмент обладает вполне приличным звучанием.

Ксения Андреевна, худенькая добродушная хозяйка квартиры, выглядит таким же анахронизмом, как и ее владения.

– Аннушка, вам нравится комната?

– Да… Она очень уютная.

– Вот и хорошо. Располагайтесь. А я пойду приготовлю чай.

Хозяйка выходит. Аня морщит носик:

– Па, да это какая-то богадельня для престарелых вещей, а не комната.

– А чего ты ожидала в центре Ленинграда? Зато платить я за нее не буду, как за раритет. И в консерваторию можно пешком ходить. Вместо утренней зарядки.

Аня поднимает крышку пианино и пробегает пальчиками по желтоватым клавишам:

– Действительно, хороший звук.

Она снова осматривает комнату:

– Здесь время стоит…

– Аня, я тебя не понимаю: стоит, бежит. Давай-ка выложим твои вещи из моей сумки. Завтра я уезжаю.

– Угу.

– Жаль, что некому тебя поддержать в первое время.

– Почему же? Олег с группой переехал в Ленинград.

– Вот как? Ты мне ничего не говорила. Это хорошая новость. Он серьезный человек, и я ему доверяю. Не то что этот твой, э… как его, Крис.

– А что Крис?

– Странный он какой-то. Молчит все время, смотрит куда-то… И вообще он иностранец. Откуда у него здесь друзья?

– Не знаю, не спрашивала. Па, он приезжает в Союз раз в год, а то и реже.

– Я бы посоветовал поменьше с ним общаться.

– Как получится. А где бабушкин свитер? Я положила его в твою сумку.

– На софе.

Аня нежно прижимает к себе вязаный шерстяной свитер ручной работы, потом украдкой достает из своей сумки картонную коробку и заглядывает в нее. Там прячутся две куклы. Аня потихоньку кладет коробку на софу и накрывает свитером.

Глава 14

«Динь-динь-динь, извини-извини-извини», – жеманно вздыхает мельхиоровая ложечка, невзначай задевая стенки стакана. Танцующая струйка пара вырывается из горячих объятий чайного водоворота и исчезает под абажуром, оставляя на тонком стекле ожерелье мельчайшего капельного бисера.

Аня грустно рассматривает старинный подстаканник. Открытый учебник отложен в сторону. Глаза слезятся. Нос распух. Толстый колючий шарф противно кусает шею. И без сомненья, это он пробрался в горло и продолжает там кусать, жалить и скрести, вызывая сухой удушливый кашель.

В прихожей звонят.

Мягкие шаги Ксении Андреевны. Приглушенный шепот.

Через пару минут хозяйка осторожно заглядывает в комнату:

– Аннушка, к вам Олег.

Аня кивает.

– Анюта, привет! И как же тебя угораздило простудиться?

– Привет. Зима…

– И петь не можешь?

– Нет. Вот временно переключилась на изучение иностранных языков.

Олег берет открытую книгу:

– Почему французский?

– «Лакме», «Сказки Гофмана».

– А как же итальянский?

Аня достает из стопки на столе еще один учебник и молча показывает Олегу. Ее снова мучает кашель.

– Н-да. Все серьезно.

Приступ проходит.

– Ты лечишься?

– Да, Ксения Андреевна лучше любой сиделки. И докторов знакомых притащила, и зелья какие-то варит, и компрессы делает. Мне сейчас уже гораздо лучше. Представляешь, преподаватель буквально на днях предложила мне попробовать арию Царицы ночи.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Как ты разбираешься в тонкостях русского языка? (нем.)

2

Я полиглот (нем.)