Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает - Олди Генри Лайон

Храм Гермия-Воителя.

С какой целью танагряне, чуравшиеся битв, всей душой возлюбили столь редкую ипостась бога-покровителя, осталось загадкой. И тем не менее вот он, храм: колонны, портик, статуя в шлеме, клубничное дерево у входа.

«Проклятье!» – беззвучно выдыхает Афина.

Она летела сюда посмеяться. Нет, правда же, смешно – малыш-воитель! Животики надорвешь! Она летела сюда на переговоры: Гермий не назначал свиданий просто так. Но она и предположить не могла, насколько этот храм заденет ее за живое.

Храм – не просто дерево и камень, алтарь и ступени. Храм – это молитвы и песнопения, просьбы и жертвы, вера и преклонение. Храм – часть бога. Ипостась, которой поклоняются в храме, под этой крышей делается главной, превращается в суть и облик.

Гермий-Воитель?! Гермий-Вор!

Этот эпитет – Воительница – был неотъемлемой частью природы Афины. Это ее так звала стоустая молва, ее шлем и копье блистали в святилищах. И что же? Вот она стоит в храме, где трусливые собаки-танагряне украли крошки со стола грозной дочери Зевса – и в дрожащих от страха ладонях преподнесли какому-то Гермию?!

Как они посмели? Как он посмел?!

– Злишься? – спрашивает Гермий.

Он всегда был наблюдателен.

– Хочешь кинуться на меня? Вступить в бой?

Афина отворачивается. Молчание дается ей трудней, чем она предполагала. Стоя к отвратительной статуе спиной, богиня переводит дыхание.

– Как ты взошла на Олимп? – спрашивает Гермий.

– Я родилась на Олимпе, – хрипло отвечает Афина.

Она ждала любого вопроса, кроме этого. Мерзкий храм! Здесь мудрость превращалась в глупость, а военная стратегия – в боевое безумие.

– Как?

– Издеваешься? Даже дети знают историю моего рождения.

– Прекрасна была Метида-Мысль, дочь седого Океана, – нараспев затягивает Гермий, танцуя вокруг алтаря. – Прекрасна была Метида, богиня разума, первая жена великого Зевса. Прекрасна и мудра, что редко случается с прекрасными. Кто воспитал Зевса, укрытого на Крите от Крона-Временщика, отца, пожиравшего детей? Метида! Кто помог Зевсу вывести его братьев и сестер из отцовской утробы? Метида! Кто сказал Зевсу, что носит дитя от него? Метида! Кто сказал Зевсу, что это дитя превзойдет родителя? Метида!

Танец прекращается.

– Странное дело, – продолжает Гермий другим тоном. – Я заметил, что самые большие глупости изрекают именно мудрецы. Сказать Зевсу, что его ребенок превзойдет отца? И рассчитывать после этого на спокойные благополучные роды? На любовь венценосного мужа? В такой мудрости есть что-то, непостижимое для меня. Стоит ли удивляться, что Зевс проглотил свою болтливую жену? Если ты – сама мысль, сиди внутри и не вякай! В конце концов, если дедушка Крон пожирал уже родившихся детей, то пожрать беременную жену – для нашего папы, сестричка, это истинная предусмотрительность. И наследственная, замечу, черта. Иногда я думаю, Афина, что ты не имеешь детей, потому что боишься. Не только отцы способны пожирать жен и потомство. Матери не уступят отцам в этом благородном занятии…

Он встает так, чтобы алтарь отделял его от Афины. Ждет, не бросится ли Дева на него, пренебрегая тем, что находится на чужой территории. Улыбается, приветствуя сдержанность гостьи.

– Так как же все-таки ты родилась? Действительно ли пришлось звать Гефеста, чтобы он расколол отцу голову молотом? Впрямь ли ты вышла из папиного черепа с копьем наперевес?! Мне до смерти жаль, что я не видел этого милого зрелища…

– Заткнись!

Спокойно, предупреждает Афину мудрость. Спокойно, девочка моя, я ничуть не оскорблена. Не оскорбляйся и ты, хорошо? У мудрости голос матери; голос, которого Афина никогда не слышала наяву. Он нарочно злит тебя, добавляет военная стратегия. У него есть цель; тебе надо выяснить, какая. Гермий не хуже тебя знает, что «пожрать» в понимании нас, в чьих жилах кипит божественный ихор – не откусить, разжевать и проглотить. Это значит включить природу жертвы в природу хищника, сделать чужие качества своими. Пусть не до конца, не в полной мере, но у волков, коз и людей тоже не все съеденное остается в их телах. Случается, непереваренное выходит естественным путем, удобряя землю для нового урожая; случается, едока рвет, если он не в состоянии переварить пищу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

От рвоты и поноса легко умереть. Так умер бы Зевс, не справившись с пожранной мудростью первой жены, когда бы он не догадался освободить излишек, выпустить его наружу.

Излишек по имени Афина.

Это стало бы поводом для насмешек, не будь Афина той, кем она была. Даже Аполлон, чей дурной нрав и злой язык служили Сребролукому верней его беспощадных стрел, даже Гера, чья ненависть к первой жене Зевса горела ярче, чем ненависть Геры ко всем любовницам мужа, вместе взятым – никто не рисковал прохаживаться насчет рождения Афины, понимая, что ответ не заставит себя ждать.

И вот – Гермий. Понимает ли он, что делает?!

Понимает, отвечает мудрость. Понимает, соглашается военная стратегия. За этим он и пригласил тебя в храм Гермия-Воителя, туда, где он воин больше обычного. Теперь дело за малым – понять, какова цель Лукавого.

– Позволь еще один вопрос, сестричка, – Гермий садится на алтарь, скрещивает ноги в крылатых сандалиях. Он готов в любой миг вспорхнуть и ринуться в битву; а может, дать деру. – Что требуется, чтобы стать богом? Олимпийцем? Таким, как мы с тобой?

– Победа над равным.

Если существует богиня недоумения, сейчас это Афина. Зачем он спрашивает, вопит вся природа дочери Зевса. Зачем? Он знает ответ не хуже меня.

– О да! – Гермий взлетает над алтарем, повисает в воздухе. – Победа над равным! Зевс победил Крона, своего отца. В итоге трон владыки достался Зевсу. Когда он делил мир с братьями, ни Аид, ни Посейдон не были довольны, но промолчали: свирепого Крона победили не они. Я одержал победу над Аполлоном, украв его коров и обманув разгневанного брата. Гефест создал трон, пленивший Геру, и цепи, пленившие Зевса. Так хромота стала огнем и ремеслами. Ты помнишь Сизифа, хитреца из Эфиры?

– При чем тут Сизиф?

– Будь он нашей природы, пленив Таната, он мог бы претендовать на факел, меч и крылья бога смерти. Сизиф Железносердый, а? Полагаю, дядюшка Аид с великой радостью принял бы такого бога у себя в преисподней. Но Сизиф смертен, мы же вернемся к бессмертным. Аполлон застрелил из лука великана Тития, Артемида прикончила дракона Пифона…

– Равные? – в вопросе Афины звучит сомнение.

– И великана, и дракона на мать близнецов науськала Гера. Значит, Аполлон с Артемидой победили не чудовищ, а Геру, которая молча проглотила гибель слуг. Ты, кстати, тоже победила Геру…

– Я?! Если следовать твоей логике, я скорее победила Зевса.

– Победи ты Зевса, разорви его при рождении – и ты давно уже воссела бы на его трон. Свергла отца, взяла к ногтю дядюшек и тетушек, братьев и сестер. Природу не обманешь, такая победа требует завершения. Нет, сероглазая, ты победила Геру и Деметру. Кто у нас по семейной части и женскому естеству? Гера и Деметра! Ты же родилась без матери, вопреки существующему порядку вещей. Что это, если не победа?

Воздух наполняется сложной смесью запахов. Липовый мед. Лепешки с подгоревшими краями. Свиной жир на огне. Кислое вино. Свежая, только что пролитая кровь. Кажется, что жрецы-невидимки достают из корзин подношения богу-покровителю, режут жертвенных животных, бросают в огонь кровоточащую плоть.

По лику статуи бродят тени. Это лицо победителя.

Держись, велит себе Афина. Он хочет, чтобы ты сорвалась. А может, он хочет, чтобы ты что-то поняла. Ты ведь поняла? Ты хотя бы начинаешь понимать? Копье в твоих руках, Дева, бьет прямо в цель. Змеи с жезла Лукавого жалят прямо в сердце. Яд течет по венам, мешается с серебристым ихором.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Победи ты Зевса – и ты давно уже воссела бы на его трон…»

Иногда Афина думала, что ее беззаветная, временами безответная любовь к отцу, любовь вопреки ужасающим приказам и отвратительным требованиям, любовь, прощающая вспыльчивость и несправедливость, упреки и насмешки, чувство, которым нельзя управлять, как нельзя взнуздать Пегаса – это броня, доспех, несокрушимый адамант и туго стянутые ремни. За любовью пряталось нечто, в чем Афина боялась признаться самой себе. Пряталось? Содержалось в неволе, в плену, запертое на сто замков.