Карл Бэр. Его жизнь и научная деятельность - Н. Холодковский

Итак, после короткого пребывания в Петербурге, который произвел на него неблагоприятное впечатление, Бэр опять поселился в Кенигсберге, к великой радости его семьи и друзей. Положение его продолжало улучшаться; правительство ассигновало средства на устройство нового здания для зоологического музея, в котором Бэру была отведена квартира; кроме того, в его распоряжение был предоставлен рисовальщик, в котором, при своих исследованиях, Бэр крайне нуждался. Кёнигсбергское Физико-экономическое общество избрало его своим президентом и было вознаграждено за это блестящим оживлением своей деятельности под руководством Бэра. Деятельность этого общества находилась в крайнем упадке, так как читавшиеся в нем рефераты и доклады были доступны лишь немногочисленным членам общества. Бэр энергично провел мысль сделать заседания общества публичными и привлек к участию в докладах и рефератах целый ряд даровитых ученых. Результаты превзошли всякие ожидания: слушателей стало набираться столько, что зал общества едва вмещал их.

В 1831–1832 годах Кенигсберг посетила страшная гостья – холера. Правительство энергично проводило карантинные меры, население же противилось им всеми силами, и дело дошло до кровопролитных столкновений между уличною толпою и войсками. Бэр открыто выступал против карантина и печатал по этой теме статьи в газетах, чем навлек на себя неудовольствие министра Альтенштейна, который был ранее его усердным покровителем.

Научные занятия Бэр продолжал с необыкновенным рвением, исследуя преимущественно историю развития различных животных. Он сидел над микроскопом целыми днями и, в конце концов, сильно расстроил свое крепкое от природы здоровье. «Из прежнего coureur des champs et des bois, – пишет Бэр, – я сделался каким-то раком-отшельником. Так как я жил в здании зоологического музея, где летом происходили обыкновенно мои лекции, то я лишь изредка наведывался в соседний анатомический институт, который был моим вторым жилищем… Однажды я засел у себя в доме, когда на дворе еще лежал снег, и вышел на воздух – к валу, лежавшему в нескольких сотнях шагов от моего дома, – лишь тогда, когда рожь уже вполне колосилась. Этот вид колосящейся ржи так сильно потряс меня, что я бросился на землю и стал горько упрекать себя за свой образ действий. Законы природы будут найдены и без тебя, сказал я себе, – ты ли или другой их откроет, нынче ли, или через несколько лет, – это почти безразлично; но не безрассудно ли жертвовать из-за этого радостью своего существования?» Однако и на следующий год повторилось то же самое.

В результате он получил крайнее расстройство пищеварения, приливы крови к голове и нервозность, доходившую до галлюцинаций. Лечиться Бэр не хотел, так как всякий медик советовал ему прежде всего прекратить усиленные занятия. Он искал выхода в поездке куда-нибудь на южные моря, чтобы там заняться наблюдением морских животных, но этот проект не мог осуществиться, так как получить командировку от министерства Бэр не надеялся, а собственные его средства были истощены на расширение его библиотеки. Пока Бэр раздумывал, как бы ему изменить свое положение, непредвиденное событие повело за собою новый поворот в его карьере. Старший брат Людвиг заболел и умер; управляемое им фамильное имение в Эстляндии было обременено долгами и требовало упорядочения, которого более неоткуда было ожидать, кроме как от Карла Эрнста. Таким образом, Бэру предстояло ехать снова в Эстляндию, хотя бы на время. Так как в Кенигсберге, кроме неизбежной сидячей жизни, грозившей ему преждевременною смертью, накопились и еще кое-какие неприятности (охлаждение и придирки министра Альтенштейна, а также пробуждение политических волнений, к которым Бэр не питал ни малейшей симпатии), то Бэр решился послать запрос в Петербургскую академию наук: не найдется ли в ней для него свободного места? Академия отвечала избранием Бэра вновь в свои члены, и, таким образом, окончательное переселение Бэра в Петербург было решено.

Бэр был третьим по счету знаменитым эмбриологом, вступившим в члены нашей академии: до него членами ее были Каспар Фридрих Вольф, знаменитый основатель теории эпигенеза, и Пандер, автор обстоятельной истории развития цыпленка. В настоящее время академия также имеет в своей среде первого из современных эмбриологов – А.О. Ковалевского, заслуги которого по сравнительной эмбриологии не ниже заслуг Бэра. Таким образом, нашей Академии наук особенно посчастливилось на знаменитых эмбриологов.

Путешествие в Ревель, которое Бэр предпринял весною 1834 года для свидания с другим своим братом, еще более убедило его в необходимости изменить свой образ жизни. «Поездка от Мемеля до Ревеля на русских телегах, – пишет Бэр, – соединенная с неизбежно умеренною диетою, привела мой пищеварительный аппарат в сносное состояние и не только доказала мне с очевидностью необходимость иметь побольше движения, но буквально вбила мне это убеждение во все члены». В конце 1834 года Бэр жил уже в Петербурге; семья его осталась до весны в Ревеле, чтобы постепенно привыкнуть к новому отечеству.

Глава V

Переселяясь в Петербург, покидая Германию, несмотря на попытки правительства удержать его (ему предлагали профессуру в Галле), Бэр надеялся, помимо прочего, продолжать свои эмбриологические исследования. Но ему пришлось встретиться с такими же затруднениями, как и в первое пребывание в Петербурге. Правда, он написал и здесь несколько отрывочных работ по истории развития, но обширные планы его никак не удавались, так что он наконец махнул на них рукой и даже предоставил кёнигсбергскому книгопродавцу Борнтрегеру издать второй том «Истории развития животных» незаконченным, хотя почти готовая рукопись лежала в его портфеле, и только после смерти Бэра была издана его биографом, профессором Штидою. В деятельности академии Бэр сразу начал принимать самое прилежное участие; он читал публичные лекции, преимущественно для врачей и натуралистов, по антропологии и истории развития, произнес на годичном акте академии в 1836 году замечательную речь «Взгляд на развитие наук» и исполнял обязанности библиотекаря. При библиотеке он остался до самого выхода в отставку; он заведовал вторым (иностранным) отделением ее; под его руководством был составлен громадный систематический каталог в 22 тома; каталог рукописей написан его собственною рукою.