Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

– В Юргу, браток? – высунулся из кабины голубоглазый метис в гимнастёрке без погон, но с нашивками.

Два лёгких, одно тяжёлое – определил Громовой Камень и улыбнулся.

– А до Эртиля если?

– А без если! Садись.

Забравшись в машину и разместив вещи, ногу и палку, Громовой Камень улыбнулся.

– Спасибо, браток.

– Спасибо в Эртиле будет.

Машина рывком прыгнула с места.

– Пехота? – бросил, не глядя, метис.

– Да, – кивнул Громовой Камень. – А ты?

– Автобат. Михаил Нутрянкин, честь имею.

– Громовой Камень. Очень приятно.

Чтобы обменяться рукопожатием, Михаил бросил руль, но машина у него словно сама по себе шла. Говорил он по-русски, очень естественно вмешивая слова на шауни.

– Решил, понимаешь, мамкину родину посмотреть, – охотно рассказывал Михаил. – Ну, дембельнулся вчистую, приехал, родню кое-какую отыскал. За давностью лет мамкин побег ей простили, да и не судят покойников, живи, говорят. А я прикипел. Смехота, а так и есть.

– На ГОКе работаешь?

– В автокомбинате. Мы везде, где надо, – Михаил весело хохотнул. – И где не надо, тоже.

– Имя получил уже? – не удержался Громовой Камень.

Михаил вздохнул.

– Год на это нужен, да и… охотник из меня… сам понимаешь. Нет, с мелкашкой хожу, в общем загоне с роднёй ходил, но на испытание – это ж с луком надо. Да ещё самому его сделать. И ещё всякое там. А работать за меня некому. Зима голодная была, на моей зарплате вся семья держалась.

Громовой Камень кивнул.

– А что, в Эртиле тоже охотой живут?

– Кто чем может, тем и живёт, – Михаил снова вздохнул. – Ну, да в каждом дому своего по кому… А, ч-чёрт!

Михаил затормозил так резко, что их бросило вперёд, и Громовой Камень еле успел подставить руку.

– В кювет, пехота!

Вывалиться из машины и броском откатиться в кювет удалось неожиданно легко. Привычно вжимаясь в землю, Громовой Камень не так услышал, как ощутил. Верховые, семь всадников, три и следом четыре… Уходят… Выстрелов не было, без огнестрела? Перестав ощущать топот копыт, он встал и тяжело вылез на дорогу. Михаил, злобно сопя, осматривал машину.

– Ну, – встретил он Громового Камня, – видал подлецов? Делать им нечего, межплеменную затеяли!

– Дорога же нейтральна, – Громовой Камень дохромал до машины и привалился к ней.

– Потому и уцелели. Меня-то они знают, и что за мной семья и автокомбинат мой, тоже знают. А вот ты… Не в племенном. Да им, браток, уже кровь глаза залила, стреляют, не глядя, – и виновато улыбнулся. – Не простил бы я себе. Ладно, садись, браток.

Возле распахнутой дверцы в щели у подножки торчала стрела. Громовой Камень выдернул её, едва не обломив наконечник, и сел. Михаил захлопнул капот и сел за руль. Покосился на стрелу в руках Громового Камня.

– Боевая.

– Да, – кивнул Громовой Камень. – Не пойму только, чья.

– С той стороны небось. Новосёлы чёртовы. Допрыгаются, что Совет шуганёт их к чёртовой бабушке.

– До первой крови Совет не вмешается.

– А трупа нет, и вмешаться не из-за чего. А они, сволочи, трупы прячут. Вот и получается, что все знают, а ни хрена не докажешь. Весной вытаивали, так и волки, и лисы, иди проверь от чего, то ли на шатуна нарвался, то ли на двуногого. Они ж, гады, только холодняком, чтоб с гильзами не возиться.

Громовой Камень кивнул. Споры из-за земли – вечные споры. А тут ещё когда прошлым летом пошли эшелоны с той стороны… много всякого было.

– А ты как, пустой? – не удержался он.

– Голым не езжу, – серьёзно ответил Михаил. – Табельное с собой. Но… на крайняк, – и хохотнул: – Слишком хорошо стреляю.

На пустой дороге Михаил гнал на пределе. Вспомнили войну, перебрали фронты и госпитали – обоих помотало военной судьбой, но раньше не встречались.

Когда на горизонте появились дымы Эртиля, Михаил спросил:

– В Эртиле у тебя есть кто?

– Ты меня к гостинице подбрось.

– Э-э, нет, – Михаил решительно вывернул руль. – У меня заночуешь.

Вперемешку огороды, сараи, типи, избы, кирпичные, дощатые и щитовые домики – каждый в Эртиле устраивался как хотел, как мог и как получалось. Спорить Громовой Камень и не пытался: законы гостеприимства и фронтового братства нерушимы.

Из-под колёс выскакивали куры, свора щенков с лаем гналась за машиной, безуспешно пытаясь укусить колёса, по сторонам трепещущее на натянутых верёвках разноцветное бельё, рамы с натянутыми для выделки шкурами, стайки детей… поворот, ещё поворот, ряд одинаковых щитовых домиков, даже покрашены все в один цвет.

– Тут все наши, с автокомбината, – Михаил помахал курившему на лавочке у дома мужчине и затормозил у домика с белым тотемным рисунком на голубых ставнях. – Рося!

Из дома выбежала молоденькая индианка и замерла, увидев незнакомого.

– Вот, Росинка, Громовой Камень у нас поживёт. Давай, браток, устраивайся, я пока машину в гараж отгоню.

И, когда Громовой Камень выбрался из машины, рванул её с места и мгновенно исчез за углом. Росинка немного смущённо улыбнулась Громовому Камню.

– Мир вам и дому вашему.

– И тебе мир, – радостно откликнулась она ритуальной фразой.

Внутри домик был так же мал и казался просторным из-за отсутствия мебели. В единственной комнате вдоль стен просторные низкие лежаки, застеленные шкурами и узорчатыми одеялами, посередине низкий круглый столик, в прихожей вешалка, а на кухне печь с плитой, умывальник, стол-шкафчик, обычный стол и четыре табуретки.

Громовой Камень снял и повесил шинель, поставил под ней вещмешок и чемодан, положил палку, разуваться не стал и, пройдя через кухню в комнату, тяжело опустился на край правого лежака. Судя по ставням и рубашке Росинки, они из семинолов. А одеяла… разные, видно, прикуплены, или подарки.

За окном было уже темно. Вбежала Росинка, задёрнула занавеску и убежала на кухню. Громовой Камень достал сигареты и закурил. От печки, углом вдававшейся в комнату, ощутимо тянуло теплом. За стенами домика вечерний шум, в общем-то, тот же, что и в стойбище. Голоса женщин, созывающие детей, изредка лай собак. Хлопнула наружная дверь, и весёлый голос Михаила возвестил о его прибытии. Громовой Камень невольно улыбнулся, услышав его.

– Ну, как ты, браток? – заглянул в комнату Михаил. – Давай, ужинать будем.

Ужинали на кухне, сидя за столом, ели с тарелок, и Росинка, вопреки обычаям сидела с ними. Хотя… он плохо знает, как с этим у семинолов. И еда русская – щи и прогретая на сковородке тушёнка.

Как положено, Громового Камня ни о чём не спрашивали, возведя этим в ранг гостя. Даже если бы выяснилось, что он из недружественного племени, это бы ничего не изменило. Гость неприкосновенен.

Ели молча. Еда – всегда серьёзное дело, а в голодный год…