Московит-2 - Борис Давыдов

К своему стыду, я даже не попытался вообразить, как действовал бы, будь на месте Максима Кривоноса. Да, мы отгородились от преследователей широкой и глубокой рекой, уничтожили «понтонный» мост… во всяком случае, в его средней части. Заодно пустили ко дну все лодки, находившиеся в пределах досягаемости. Но разве из этого следует, что погони можно уже не опасаться? Особенно, зная, что вражеский предводитель одержим местью? Да ни в коем случае!

Я постарался вспомнить карту Украины. Мы форсировали Днепр выше Киева, оставив его примерно в пятидесяти километрах к югу. Мостов в городе, кажется тогда не было… Да и весь он вроде бы в ту пору располагался на правом, высоком, берегу реки. Но все равно какая-никакая переправа должна же быть налажена! Всякие там паромы… Да и лодок наверняка хоть отбавляй. Так что Кривонос довольно быстро оказался бы на другом берегу. Хотя город еще под властью пана Адама Киселя… Стоп!!!

Хотелось хлопнуть себя по лбу, обозвав вдобавок непечатными словами. Сдержался только потому, что рядом был княжий порученец. Пану первому советнику негоже ронять свой авторитет.

Как я мог забыть! Ведь люди Хмельницкого заняли Киев в самом начале июня! Так что теперь примчавшемуся Максиму будет обеспечен и самый радушный прием, и полное содействие в переправе. Он, конечно, потерял время. Сначала ему надо было добраться до Киева, это как минимум несколько часов, даже если гнать коней галопом. Но если кони свежие, а они у него были заморенные погоней… Положим, на дорогу до Киева ушел весь остаток дня. Потом – переправить через широкую преграду большой конный отряд… А перед этим дать хотя бы пару часов на отдых, ведь люди и лошади не железные. И снова бросился в погоню, зная, что нам путь преградит река Тетерев… Так сколько же, черт побери, у него могло уйти времени на все это? Какая у нас фора?

Глава 7

К явному недовольству и даже неприкрытому ужасу полковников, Хмельницкий и впрямь посадил пана Квятковского по правую руку от себя. Возражения и ропот были пресечены гневным возгласом: «Такова воля моя, панове! То – посол!» Ну а молодой поляк занял предложенное ему место с таким невозмутимо-самодовольным видом, будто ничего другого и не ожидал. Чем вызвал яростный зубовный скрежет, донесшийся со всех концов длинного стола (ничуть, впрочем, его не смутивший).

Гетман, желая разрядить напряжение, тут же передал врученный ему свиток генеральному писарю, по-прежнему сидевшему слева от него:

– У меня нет секретов от сподвижников моих, храбрых товарищей! Пусть все узнают, что пожелал написать мне пан воевода! По слову моему начнешь зачитывать, Иване, да громко, чтоб ни единого слова мимо ушей не пролетело…

– Однако же обязан заметить пану сотнику, – тут же вскинулся Квятковский, упорно не называя Богдана гетманом, – что слова ясновельможного пана сенатора были предназначены лишь для его особы!

– То не беда, – торопливо ответил Хмельницкий, предупреждая вспышку ярости все того же Данилы Нечая, – сподвижники мои надежны, и далее этой горницы содержимое листа не уйдет. Ведь так, панове?

«Сподвижники» ответили утвердительным глухим ворчанием, испепеляя надменного ляха нехорошим коллективным взглядом.

– Что ж, пан сотник в этом доме хозяин, ему и решать, – скептически протянул Квятковский, пожав плечами. Ротмистр и тоном, и видом своим демонстрировал, что он очень сомневается в разумности такого решения.

Федор Лобода, свирепо засопев, как потревоженный медведь, чуть не прожег поляка единственным уцелевшим глазом:

– Да не будь ты послом…

– О, ничуть не сомневаюсь, что моя участь была бы крайне печальна! – с притворным испугом захлопал веками Квятковский. – Дрожу от одной мысли, что сделал бы со мной столь храбрый и заслуженный муж, неустрашимый в сече! Я вижу, пан до сих пор носит боевые отметины, полученные при Корсуне? – Ротмистр выразительно уставился на здоровенную красно-сизую «гулю», украсившую другой глаз Лободы.

Часть панов полковников (особливо из тех, кто недолюбливал командира переяславцев) так и грохнула раскатистым, заливистым хохотом. Смеялся, утирая слезы, даже Прокоп Шумейко, совсем недавно ругавший ляха. Другая часть, негодующе потрясая кулаками и топая, загалдела, требуя от Богдана, чтобы укоротил язык дерзкому. Шум и гвалт поднялся такой, что в горницу, переборов страх перед гетманским запретом, влетели казаки: уж не смертоубийство ли началось, борони боже?..

Княжеский советник пан Доминик Груховский, растерянно моргая, уставился на святого отца, словно пытаясь понять: не ослышался ли он? Потом перевел взгляд на своего извечного соперника и увидел на его пухлощеком лице целую гамму чувств, начиная с ошеломленного недоверия и заканчивая злобным торжеством.

– Но это же… Это просто… У меня нет слов! – кое-как выговорил Груховский.

– А какие слова тут еще нужны, проше ясновельможного пана советника? – тут же влез Беджиховский. – Схватить московитянку, осмотреть и, коли сыщутся эти пятна – на костер, как ведьму! После допроса с пристрастием, разумеется…

– Ну а коли никаких пятен там не будет?! – чуть не взмолился ксендз Микульский. – Пан легко может представить, в каком глупом положении мы тогда окажемся! Еще раз говорю, все это известно лишь со слов пани Катарины, которая случайно услышала разговор покоевок…

– Дыма без огня не бывает! – упрямо стоял на своем Беджиховский. – Можно ли помыслить, чтобы какая-то покоевка ни с того ни с сего возвела поклеп на знатную пани, пусть и схизматичку?! Да ни за что нас свете! Она же знает, чем ей это гро– зит!

– Да, в словах пана есть логика, – кивнул Качиньский. – Однако ж и его мосць абсолютно прав: тут нужна сугубая осторожность. Крайне досадно, что эта самая Зося бесследно исчезла… Во всяком случае, учинив ей допыт, можно было бы определить: действительно ли она видела эти пятна или они просто померещились глупой бабе…

– Она вовсе не глупая! – машинально возразил Микульский и тут же умолк, покраснев. В таких интимных подробностях припомнилась ему последняя встреча с Зосей.

– Тем более! – радостно подхватил Беджиховский. – Раз не глупая, ей точно не померещилось и ничего она не придумывала… Панове, вы только представьте, какая великая удача! Мы ломаем головы, как отвадить проклятого московита от князя, а тут причина – лучше не придумаешь! Ведь он же ее жених, верно? Это ж такая компрометация – як бога кохам, нарочно сделать нельзя! Невеста – ведьма! Хоть бы клялся всеми святыми, что понятия об этом не имел, кто ему поверит?!

Груховский кивнул, хоть и не совсем уверенно. Хотел что-то сказать, но промолчал, выжидая.

Качиньский, сдвинув брови, напряженно размышлял, отчего его лицо стало выглядеть еще капризнее.

– Конечно, соблазн велик… – задумчиво протянул он наконец. – Однако же и риск немалый! Мы должны сначала убедиться. Нужны неопровержимые доказательства! Ошибка тут недопустима.

– Совершенно верно! – поддержал Груховский, хоть с явной неохотой. – Конечно, трудно представить, что покоевка оболгала московитскую княжну, тут я согласен с паном Беджиховским. Если бы по злобе, за обиду – это можно понять. Однако же они прежде не встречались, а московитка еще была в беспамятстве! Так что обидеть покоевку она ничем не могла. Эта Зося скорее всего действительно что-то увидела на ее теле. Но что именно – вот в чем вопрос! И ясновельможный пан советник совершенно прав: сначала надо получить доказательства, а потом уж предъявлять обвинения.

– А-а-ааа, пышное панство! – заскрежетал зубами Беджиховский, вне себя от нетерпеливой злости. Подумать только: презренный выскочка-московит, по наущению которого он, потомственный шляхтич с длиннейшей родословной, был назначен помощником к какому-то схизматскому правнуку, уже почти в руках, а эти… «Подождать, убедиться…» Дождетесь, что пан Анджей на шею князю сядет и ножки свесит! Вот тогда его оттуда не стащите! Доказательства вам нужны?! Будут! Погодите немного!..

Распахнув дверь возка, он буквально выпрыгнул наружу, прежде чем его успели остановить.

Вид костра, разведенного совсем недалеко от входа в огромную палатку Иеремии, больше напоминавшую шатер, оптимизма мне не прибавил. Хотя он уже явно угасал. Настроение же не скакнуло с отметки «Полный…» на еще более паскудную по одной-единственной причине: было некуда. Даже теоретически я никогда не рассматривал такую возможность.

«Э-э-э… Андрюха, тебе это ничего не напоминает?» – с непривычной робостью промямлил внутренний голос.

Напоминало, еще как! В памяти тут же всплыли многочисленные страницы трилогии Старицкого, на коих красочно описывались переносные жаровни, служившие неплохим дополнением к переносным же дыбам. А также раскаленные на этих самых жаровнях железные полосы, клещи и прочий походно-полевой реквизит, используемый для средневековых форсированных допросов.