Жаркое лето в Берлине - Димфна Кьюсак

– Какой же ты толстый – шаловливо сказала она, пыхтя. И Джой оставалось только горячо надеяться, что старик не понял ее слов.

Джой забыла о нем, как только вошла в гостиную. Высокая и хрупкая, с короной седых волос, мать Стивена положила руки на плечо сына и впивалась глазами в его лицо, столь похожее на ее. И в улыбке, с которой она смотрела на сына, было что-то печальное. Да, лицо матери выражало страдание, и его не могли скрыть ни ее спокойствие, ни ее улыбка.

Взгляд ее голубых, как у Стивена, глаз остановился на Джой. Протянув ей руку, она сказала:

– Мы рады вас видеть, Джой. – Нагнувшись, чтобы поцеловать Энн, она повернула к себе ее лицо и дрожащим голосом проговорила: – Она до смешного похожа на Стивена в детстве.

Отец сел на кончик стула, опершись руками о колена, слегка нагнувшись, отчего при его тучности пиджак натянулся и верхняя пуговица, казалось, готова была оторваться. Мать знаком как бы пригласила его принять участие в разговоре, которого он не понимал.

– А как вы себя чувствуете? – участливо спросила Джой.

– Для такой старухи, как я, не так уж плохо, – отвела она вопрос.

– Мы так волновались, получив письмо от Берты, – начала Джой как раз в то время, когда в комнату входила Берта и Ганс.

Берта сделала ей знак глазами, но было уже поздно.

– Что за письмо?

Джой смутилась.

– Письмо о том, что вы больны.

– Что за письмо, Берта? – Мать нахмурилась. – О чем ты писала? Ты ничего не сказала мне.

Краска залила шею Берты, окрасила багровым румянцем ее по-детски розовые щеки.

– Письмо как письмо. То, что писали все, что ты тяжело болела прошлой зимой. Я знала, Стивен захочет узнать подробности.

– И какие же подробности ты ему сообщила?

Отец прервал разговор.

– Отец просит вас, – перевела Берта, – пройти в ваши комнаты. Скоро подадут обед. Я проведу вас туда.

Джой и Энн поднялись за Бертой на верхний этаж по мраморной лестнице с бронзовой балюстрадой тонкой работы, на которой стояли мраморные статуи с массивными лампами в руках, а зеркала в раззолоченных рамах отражали величие прошлого.

– Вам отведены лучшие апартаменты для гостей, – сказала Берта, распахнув дверь в просторную спальню с высокими стеклянными дверьми на балкон, выходивший в сад.

Затем она торжественно раскрыла дверь в смежную комнату.

– Вот ваша гостиная! Ради вашего удобства мы пробили дверь прямо из спальни. Что вы на это скажете?

– Чудесно! – воскликнула Джой. – Но сколько хлопот мы вам доставили, и как вы внимательны к нам!

– Гостиная не так велика, как бы хотелось, но она целиком в вашем распоряжении. К тому же мы надеемся, что большую часть времени вы будете проводить внизу, с нами. Мы ждали вас столько лет и теперь ни на минуту не хотим выпускать вас из виду. Посмотрите! Мама подарила вам свой лучший чайный сервиз мейсенского фарфора. Она получила его в подарок ко дню своей свадьбы.

Растроганная Джой остановилась возле китайской горки, прошептав:

– Как вы добры!

– А где моя кроватка? – озабоченно спросила Энн.

– Мы все продумали, – сказала Берта, обращаясь к Джой. – Мы превратили туалетную комнату в детскую для Энн.

Энн в восторге запрыгала по комнате, обставленной современной белой мебелью и оклеенной детскими обоями в розово-голубых тонах.

– Надеюсь, вы не в претензии, – извиняющимся тоном сказала Берта, – что у вас не будет туалетной, но полковник Кэри, приятель нашего брата Хорста, американец, говорил, что в Америке обходятся без них, если в доме есть хорошая ванная.

– И он совершенно прав! Откровенно говоря, у меня никогда не было туалетной.

Энн усадила кенгуру на подушку, приговаривая:

– Веди себя хорошо, кенгурушечка! И много не разговаривай.

– А вот и ваша ванная комната. Мы ее тоже обновили, и вам, надеюсь, все понравится. Если пожелаете что-нибудь изменить, пожалуйста, скажите. Отец наказал: «Не жалейте ничего, лишь бы мой сын и невестка были довольны».

– Все великолепно! Вы все предусмотрели, решительно все!

Берта похлопала Джой по руке.

– Вот поживете с нами, – сказала она, – увидите, что у нас так принято. А теперь я пойду, узнаю, готов ли обед. Как только услышите гонг, спускайтесь вниз. Сегодня мы и так обедаем позже на полчаса! Наверно, Стивен помнит, что отец любит обедать в половине первого, чтобы не опоздать на дневной самолет.

Джой с удивлением слушала ее, и ей казалось, что долгие годы отсутствия Стивена были зачеркнуты в одно мгновение.

Стивен стоял у двери, ведущей в сад. Услышав их голоса, он обернулся.

– Скажи, что ты чувствуешь, вернувшись домой? – спросила его Джой.

– Просто не могу поверить, ничего не изменилось.

Лицо Берты помрачнело.

– Это не так!

И, резко повернувшись, она вышла из комнаты.

Обняв Джой, Стивен прильнул к ее губам, словно они долгое время были в разлуке.

– Прости, я оставил тебя одну.

– Извиняться не в чем, мой милый! Первое время мы с Энн будем невидимками. Ты только посмотри на все это! Я чувствую себя кинозвездой.

Он нехотя обернулся, обвел глазами комнату с широким ложем, составленным из двух кроватей, с валиками в изголовье и ногах, покрытым перинами на гагачьем пуху, с пододеяльниками в тончайших кружевах. Все было основательным, массивным. Огромный гардероб. Громоздкий туалетный стол. Энн бегала по комнате, рассматривая вещи.

– О мамми! – воскликнула она. – Смотри, какое тут все страшно большое!

Слова ее как нельзя лучше выразили чувства Джой. Массивная мебель действовала подавляюще. Она была так не похожа на легкую современную мебель в их собственном доме. Но сказать это Джой остерегалась, зная, что Зин имеет обыкновение повторять ее слова. Она лишь заметила:

– Здесь очень красиво, дорогая. А теперь марш в ванную комнату и вымой руки, а мне надо навести красоту!

Джой взяла Стивена за руку.

– Посмотри! Наша собственная гостиная. Разве это не мило!

– Вот те на! Они пробили дверь! – воскликнул Стивен, не веря своим глазам.

– Да, Берта мне уже сказала об этом.

Они не спеша перешли в гостиную. – Не правда ли, здесь красиво? – спросила Джой. – Меня немного подавляет спальня. Но эта гостиная с изящными стульями тонкой работы, столы, китайская горка, в которой расставлен лучший сервиз матери…

– Да, здесь все вещи принадлежат матери, – задумчиво произнес Стивен. – Их, должно быть, привезли из Мюнхена. Они куплены еще в Вене ее отцом для бабушки. Помню и эти ковры. Вот этот персидский ковер – большая ценность.

– Да, здесь все напоминает ее. Я так живо представляю твою мать в этой обстановке. На всем лежит печать изысканности. А взгляни в сад, какая масса сирени! Как тут чудесно, не правда ли?

Стивен взглянул на липу, нависшую ветвями над балконом.

– Мое любимое дерево, – мечтательно произнес он. – Еще мальчишкой я часто лежал под ним в шезлонге после перенесенного ревматизма, а мама обычно читала мне.

При упоминании о матери Джой спросила:

– Стивен, а как же ее здоровье? Она страшно хрупкая с виду. Действительно ли она так больна, как писала Берта?

– Не знаю. Мама говорит, что чувствует себя хорошо. А с Бертой поговорить мне еще не удалось.

– Не волнуйся, мой милый, – сказала она, ласково взяв его под руку. – Скоро мы все узнаем. Я уверена, что твой приезд лучшее для нее лекарство.

И она удивилась, почему он вздохнул.

Послышался звучный, эхом пронесшийся по всему дому удар гонга.

Стивен вздрогнул.

– Сейчас же идем вниз, – сказал он резко. – Отец не терпит, когда опаздывают к столу.

– Неужели? – засмеялась Джой, когда он буквально вытащил ее из комнаты. – Ты говоришь так, будто ты снова мальчик. О, если б ты так же бежал обедать, когда я тебя зову, а не отговаривался бы всегда какой-нибудь срочной работой.

– Негативная реакция против детской покорности. И заметь, в гонг бьют, как только отец сядет за стол и подаст сигнал.

– Ты шутишь?

– Нет, не шучу.

– Ну это просто из рук вон! Неужели никто не говорил ему об этом?

– Никто, – смеясь, сказал Стивен и поцеловал ее. – Вот научись говорить по-немецки и сама скажи ему об этом!

– О нет! Только не в этом доме. Знаешь, Берта уверена, что ты должен помнить, что обед подают в половине первого! Очень мило, не правда ли?

– Рад, что тебе нравится, – не без иронии произнес Стивен.

Рука об руку они сошли вниз; впереди них прыгала со ступеньки на ступеньку Энн и, оборачиваясь, несмело спрашивала:

– А можно в этом доме маленьким девочкам съезжать вниз по перилам?

– Нельзя! – строго ответил Стивен.

«Я тут совсем не ко двору», – подумала Джой, глядя на свое изображение в зеркале. Дорожный костюм из зеленого твида был вполне уместен, но темные волосы, подстриженные по последней моде, и загорелое лицо в здешней обстановке придавали ей чересчур экстравагантный вид.

С портрета, висевшего в холле, прямо на нее смотрели мрачные глаза предка, и ее пронзила мысль: «Он знает, я здесь не ко двору!»