Сартр за 90 минут - Пол Стретерн

Но если мы доверяем собственному сознанию и игнорируем всевозможные предрассудки и допущения, позиция Сартра вполне оправданна. Она также является смелой, оптимистичной, исполненной почти ницшеанской силы духа. «Это мой жребий - и я буду нести его достойно. Если я свободен изменить свою жизнь, я несу ответственность за то, какой она будет». Мы можем недоумевать: а как же, например, страдающие склерозом? Или: что могут заложники, брошенные в темницу? Однако нечто родственное сартровской экзистенциальной позиции воодушевляло Стефана Хокинга и других, вы живших в бейрутских застенках. Такие люди принимают свою судьбу, но в то же время оказываются выше ее, потому что ощущают себя свободными.

Они действительно берут на себя ответственность за свою жизнь.

Традиционные философы возражают против позиции Сартра, утверждая, что философия должна описывать то, что есть, а не то, что должно быть - независимо от того, насколько ее утверждения заслуживают морального одобрения. Экзистенциализм же настаивает на философии действия, поэтому неудивительно, что таковая должна - по крайней мере частично - быть стратегией жизни. (Многие считают, что здесь Сартр вплотную подходит к проблеме морального принуждения, однако на этой стадии сартровская идея добра является в достаточной мере открытой, чтобы защитить его экзистенциализм от обвинения в том, что он является просто замас. кированной системой морали. Только позже, когда экзистенциализм начинает касаться социальных вопросов, такое обвинение становится возможным.) Тем временем, не зная о том, что он является всего лишь моментом экзистенциального существования рядового метеорологического подразделения французской армии, Гитлер занимает Бельгию, обходит с фланга линию Мажино и вторгается во Францию. «Немцы надорвутся: они не смогут вести действий на такой широкой линии фронта», - уверяет Сартр Симону де Бовуар.

Но ему приходится изменить свое мнение.

Потому что через месяц почтовые голуби на фронте летать перестали, а французская армия капитулировала.

Сартр получает возможность отбыть в Германию и продолжить изучение Хайдеггера на его исторической родине. Правда, в лагере для военнопленных.

Обстоятельства нешуточные. Но при этом Сартр неутомимо продолжает читать то, что он наметил, когда находился на передовой в качестве защитника отечества. Ключевой фигурой является Хайдеггер: ведь это именно он поднял экзистенциализм на более высокую ступень по сравнению с гуссерлевской феноменологией.

Основная работа Хайдеггера «Бытие и время » («Sein und Zeit») была опубликована в 1927 году. В ней он выступает против традиционных точек зрения Декарта и Юма. В качестве индивида я не являюсь и не могу являться отстраненным наблюдателем мира: ни тем, кто уверен, что существует, поскольку мыслит, ни тем, кто доверяет своим ощущениям. Нет, прежде всего я осоз наю себя существующим в этом мире. По Хайдеггеру, исходная точка - это Dasein (бытие-в-мире).

Хайдеггеровское понятие «бытия» противостоит «познаванию» (будь то через мышление или чувственный опыт) и абстрактным понятиям, возникающим из этого познавания. Такие понятия не могут выразить индивидуальность и специфичность моего «бытия-в-мире». Между тем именно постижение глубинного смысла «бытия-в-мире» - задача философии.

Центральный для Хайдеггера вопрос - вопрос о смысле бытия. В поисках такового он отвергает гуссерлевскую феноменологию. «Акты сознания», свободные ото всех предпосылок, с которыми имеет дело феноменология, не могут быть фундаментальным источником нашего знания.

Наша исходная точка - это «бытие-в-мире», только опираясь на него, мы можем начать приближаться к «вопросу о смысле бытия». Мое фундаментальное ощущение моего собственного бытия сопряжено, конечно, со множеством тривиальностей, подразумеваемых в моем «бытии-в-мире» - это влияние повседневного опыта. Однако подойти к пониманию смысла бытия можно. Как? Поскольку человек конечен, то подлинное существование есть «бытие-к-смерти »: открытым бытию человек становится перед лицом «ничто». «Только перед лицом смерти все случайные и временные возможности вытесняются…

Когда кто-то понял конечность существования, он отворачивается от бесконечного множества непосредственно присутствующих возможностей, таких как комфорт, наслаждение жизнью, легкое восприятие вещей…» Чтобы достичь «абсолютной решимости», мы должны очутиться перед лицом смерти.

Все это весьма восхитительно, пока оно излагается устами немца. Но почему мы не должны искать комфорта, разнообразия, почему нельзя расслабиться? Потому что это не тот путь, на котором можно понять смысл бытия, говорит Хайдеггер.

Но почему нужно искать этот смысл? Или, другими словами, имеет ли вообще смысл поиск смысла бытия? Понятие смысла бытия у Хайдеггера остается неясным, точных определений он избегает. Действительно, язык, который он создает, пытаясь описать свои неясные понятия, вырождается в «мистику слов». Достаточно двух при меров: «Бренность ощущается изначально, на феноменальном уровне в присущем бытию-вмире аутентичном бытии-в-целом, в феномене предвосхищения решимости». Или: «Там-бытие» акта понимания, который определяет или направляет себя, есть то, ради чего сущности воплощаются в том роде Бытия, которое подлежит разумению; это «там-бытие» и является феноменом мира». И это еще не худшее из того, что есть у Хайдеггера.

Но вернемся к более вразумительным его аргументам.

Для многих в Германии начала XX века жизнь Хайдеггера является воплощением комфорта, наслаждения жизнью и легкого к ней отношения.

Он жил жизнью университетского профессора (с фешенебельной дачей в престижном месте, разумеется). Его весьма двусмысленное отношение к нацистам попахивало уклонением от тягот жизни (и это еще очень мягко сказано). И он, конечно, перенес нацистский период достаточно легко, не говоря о позднейшей апологии такового. Но сила и слабость хайдеггеровской философии не должна отождествляться с достоинствами и слабостями самого Хайдеггера. Во всяком случае, Сартр такого отождествления не проводил, а это главное, что интересует нас сейчас.

И все-таки, даже взятые сами по себе, хайдеггеровские аргументы не есть то, чем они кажутся.

Глубинной основой его призывов остерегаться комфорта, повернуться к миру и серьезно относиться к жизни являются скрытые допущения, которые сильно отличаются от современных представлений.

Например: после ницшеанского эпохального заявления: «Бог умер», многие верят, что жизнь сама по себе не имеет общей цели. Не существует такой вещи как Бог или Дьявол, и жизнь не имеет извне ценности или смысла. Поэтому она тщетна и может рассматриваться как абсурдная шутка. Миллионы людей умирают от голода в Африке, не будучи в чем-то виноваты; ничтожество, амбициозное и ограниченное, становится самым могущественным человеком на Земле. Можем ли мы претендовать на серьезность нашего собственного существования? Скорее, мы проводим большую часть нашего времени, «уклоняясь» от тягот и страданий существования или борясь с таковыми.

Такое поведение часто считается приносящим наслаждение, которое ведет к счастью - цели пра вильно мыслящих философов от Аристотеля до наших дней. Наслаждение жизнью может осуществляться по-разному, ранжируясь от чтения высокой литературы до вязания шерстяных носков (любимое занятие Хайдеггера). И что касается комфорта: без него не будет цивилизации и какой бы то ни было мыслительной деятельности. Культура- от математического размышления до сентиментальности оперных певцов или игры на флейте требует комфортабельного досуга для ее творения.

Оказавшийся же на снегу без шерстяных носков и обнаруживший, что потерял ключ от фешенебельной дачи, человек действительно обращает свои мысли к «вопросу бытия» - однако в куда более практическом смысле, чем имел в виду Хайдеггер.

Удивительного тут мало. Но по хайдегтеровским критериям мои практические мысли в заснеженном лесу будут уклонением от сути дела, то есть от вопроса о смысле бытия. Хайдеггеровская философия так же укоренена в первичности мысли, как и философия Декарта.

Сартр понял это и посчитал своей задачей перенаправить хайдеггеровский глубинный анализ бытия от мысли к действию. Он пытался вер нуть его к кьеркегоровскому исходному экзистенциализму, где предметом философии была субъективная жизнь - выбор и действия индивида.

Но прежде чем создать философию, связанную с действием, самому философу необходимо повернуться лицом к деятельности. Сартр был полон решимости выбраться из лагеря военнопленных, куда он попал в марте 1941 г. Согласно легенде, он бежал оттуда. На самом деле, ему удалось обзавестись поддельным медицинским документом, который давал право выйти из лагеря и возвратиться в Париж «по состоянию здоровья».