О людях и нелюдях - С. Алесько

— Знаешь ведь, ласковый телок… Стала б ты меня сливками угощать или этому обжоре кашу варить, если б мы ворчали, огрызались и погладить не давались?

— Ну-у, не стала бы, пожалуй…

— Ну-у, во-о-от, — передразнил Винку котяра. — Оборотням свежатинка нужна, но когда только ее лопаешь, очень быстро надоедает. Осинке, лентяйке, неохота было нас каждый день кормить. Жить, говорит, у меня живите, а пропитание сами себе добывайте. А пожрать-то и по-человечески хочется. Ты к тому же готовишь неплохо.

— Одеться бы… — выдавил Дрозд, безуспешно пытаясь обмотаться невеликих размеров рушником.

— Ты, приятель, вечно влезешь не вовремя и с какой-нибудь глупостью, — недовольно зафырчал рыжий. — Может, ромашечке нагишом больше нравится? Может, она стыдливость девичью забудет, выпрямится, ручки опустит? Сам на озере с нее глаз не сводил, а тут одеться ему… Кстати, грудки у нее и на ощупь не хуже, чем на вид, я проверил. Эх, кабы еще глазки голубые, а не серые, я б не устоял…

— Ты же говорил… — пролепетала девушка, чувствуя, что краснеет еще больше, и поспешно ныряя в спальный закуток за одеждой.

— Да помню я, что говорил. А ты лишний раз подтвердила, что с мужиками дела не имела. На такую хорошенькую просто посмотреть приятно, вот и все. Сдался мне твой цветочек. Сорвешь — неприятностей не оберешься. Знаю я вас, людин. Сначала сами льнете, а после бегом к страже, мол, грязный оборотень меня снасильничал. Да еще и Осинка прицепится, приревнует… Надо мне это? А Дрозду и подавно не нужно. Он у нас серьезный, с убеждениями, а семью заводить не хочет, то ли пока, то ли совсем, я так и не понял из его нытья. Говорю же, черного только сучки интересуют, которые сами подставляются.

— Заткнись, ты, кошак драный! — вспылил парень. — В следующий раз хвоста лишишься!

— Устал уже это от него слышать, — Вьюн взглянул на Винку, томно закатывая глаза. — Кошечкам без разницы, есть у меня хвост или нет. А в людском обличье его отсутствие и вовсе незаметно. Может, шрам пониже спины появится, я байку какую-нибудь жалостливую придумаю. Девочки как услышат, тут же захотят меня утешить, поцелуют, где болит…

— Успехов, — вырвалось у надевшей, наконец, рубаху Винки. Рыжий зашел в скабрезной болтовне так далеко, что девичья стыдливость не выдержала и спряталась в какой-то дальний-предальний уголок, для верности зажав уши. — Я не собираюсь целовать ни тебя пониже спины, ни кошака под хвостом. Обернешься зверем, получишь веником и жрать будешь только мышей. А сейчас оденься!

— Во что? — кошачья наглость была непробиваема. — В Осинкины тряпки? Может, еще набелиться-нарумяниться? Побриться только сначала придется… — задумчиво потер медную щетину на подбородке. — А ты мне косички заплетешь? С бантиками? — и тряхнул рыжими кудрями.

— Давай выкинем его на двор? — Винка обернулась к Дрозду, чувствуя его молчаливую поддержку.

У пса, похоже, и безо всяких просьб кулаки чесались разобраться с дружком-охальником. Парень кивнул, отбросил не желавшую завязываться на поясе тряпку и направился к приятелю. Рыжий, видя, что на него надвигаются без колебаний и стеснения, вскинул вверх руки.

— Да ладно вам, пошутил я. Ну, увлекся, молчать-то долго пришлось. Оденусь-оденусь, во что угодно, — Дрозд и Винка не думали останавливаться. — Что еще-то не так? Я ж не знаю, где одежда. В сундуке? Так он у вас за спинами. А, понял. Не хмурься, черный, сейчас зарычишь, а то и гавкнешь. Ромашечка, прости, ежели обидел. Не хотел, пытался развеселить, по-доброму, по-приятельски…

Винка остановилась, чернявый сделал еще шаг вперед. Девушка, опасаясь, что Дрозд и Вьюн вновь сцепятся, на сей раз в человеческом обличье, пересилила робость и дотронулась до плеча своего союзника. Тот вздрогнул и обернулся.

— Не деритесь больше, хорошо? Поищите в сундуке одежду, потом я твои царапины посмотрю.

— Да чего там смотреть, ерунда, зарастет…

— Как на собаке! — вякнул рыжий.

Дрозд хотел ответить в том же духе, но встретился с умоляющим взглядом Винки и побрел к сундуку.

К удивлению девушки, там нашлась и мужская одежда. Когда парни оделись (Дрозд — в холщовые штаны и рубаху на сельский манер, Вьюн выискал себе кожаные штаны, батистовую рубаху и темно-зеленую бархатную куртку), девушка оглядела их и удовлетворенно кивнула.

— Теперь бы сливочек, а, хозяйка? — промурлыкал котяра и скорчил умильную рожу.

— С клубничкой? — наигранно-простодушно поинтересовалась Винка.

Дрозд хмыкнул, его приятель расплылся в довольной улыбке.

— Ромашечка-то не так проста, — промурлыкал он. — Только кошака шутками да прибаутками не кормят.

— Кошак должен мышей ловить, — отрезала девушка. — Или вы теперь не сможете в зверей перекидываться?

— Сможем-сможем, — заверил ее Вьюн и вытащил из штанов пушистый хвост.

Дрозд украдкой глянул на свою руку, подернувшуюся черной шерстью. Винка заметила еще и длинные толстые когти, появившиеся на месте ногтей. Парень почувствовал ее взгляд, и кисть тут же изменилась, принимая человеческий вид. Заодно исчезли и царапины на лице.

— А чем же вы Осинницу рассердили? — полюбопытствовала девушка.

Дрозд опустил глаза, Вьюн скабрезно ухмыльнулся.

— О таком с невинными девами не беседуют, — заявил котяра. — Видишь, Ромашечка, сколько неудобств доставляет девичья честь. И лиходеям всяким для волшбы требуется, и с симпатичным парнем не поболтать. Подумай, может, все-таки распростишься? Я ласковый, ты ж знаешь. И опыта не занимать. Все сделаю в…

— Хватит, Вьюн, — оборвал приятеля Дрозд, видя смущение девушки. — Если хочешь, мы уйдем, — обратился к Винке. — Только покорми уж нас в последний раз, а? Меня от одной мысли о сырой крольчатине наизнанку выворачивает.

— Уйдем! За себя говори, — фыркнул рыжий. — То из города меня утащил, теперь и здесь надоело? Мне тут нравится, да и от Осинки удирать, не попрощавшись, себе дороже. Я по молодости от ворожейки одной улизнул по-тихому, потом год блохи заедали. Пришлось с такой каргой путаться, чтоб от напасти избавила!

— Я сейчас схожу корову подою, потом каши наварю, — обратилась Винка к Дрозду, стараясь пропускать мимо ушей откровения кошака.

— Спасибо! — улыбнулся пес. — Тебе помочь?

— Чем ты ей поможешь? Корову за дойки подергаешь?

— Принеси, пожалуйста, воды и растопи плиту.

Дрозд кивнул и двинулся за ведром, Вьюн упал на кровать, закатив глаза.

Винка отправилась в хлев на слегка трясущихся от пережитого потрясения ногах. Оборотней как таковых она не боялась. Даже ребенку известно: по-настоящему опасны могут быть лишь те, что перекидываются в волков и медведей. Дрозд уже доказал свою благонадежность в облике пса, да и человеком держался на удивление смирно. Вьюн тоже ничего особенного себе не позволял, кроме похабной болтовни, которая не слишком-то и задевала. Винка наслушалась подобных разговорчиков от дружков сводного брата, здоровенных прыщавых лбов, которых родители еще не успели женить. И надо отдать кошаку должное, его сальности звучали гораздо изящнее. Возможно, не последнюю роль тут играло обаяние рыжего пакостника.