Наш общий друг. Часть 3 - Чарльз Диккенс

— Такъ за этимъ-то вы и ходили къ мистеру Ляйтвуду ночью? — спросилъ Брадлей, недовѣрчиво осматривая его.

— За этимъ самымъ, да еще за письмомъ, чтобы мнѣ получить мѣсто смотрителя шлюза. Мнѣ нужна письменная рекомендація, а кто же долженъ дать ее мнѣ, какъ не онъ? Я такъ и говорю въ своемъ письмѣ — въ томъ, что дочка моя писала собственной рукой: тамъ и крестикъ мой поставленъ внизу, чтобы все было, какъ быть должно по закону, — я говорю: «Кто, какъ не вы, законникъ Ляйтвудъ, подастъ эту бумагу куда слѣдуетъ, и кто, какъ не вы, взыщетъ убытки мои съ парохода? Потому», говорю я (это я говорю: вѣдь крестикъ-то мой недаромъ стоить), «потому какъ я изъ-за васъ да изъ-за вашего пріятеля довольно хлопотъ себѣ принялъ. Если бы вы, законникъ Ляйтвудъ, пособили мнѣ настоящимъ манеромъ, постояли бы за меня вѣрой и правдой, а другой почтеннѣйшій настоящимъ манеромъ мои слова записалъ (все это я говорю выше крестика, какъ оно быть должно но закону), у меня бы теперь денежки въ карманѣ звенѣли, вмѣсто цѣлаго груза бранныхъ словъ, которыми меня потчуютъ, а я глотай». Это, я вамъ доложу, не очень-то вкусное блюдо, будь у тебя какой угодно аппетитъ. А что вы тамъ насчетъ позднихъ часовъ подпускаете, — проворчалъ мистеръ Райдергудъ, закончивъ монотонный перечень своихъ обидъ, — такъ вы взгляните-ка прежде на этотъ вотъ узелокъ, что у меня подъ мышкой, и сообразите, что я возвращаюсь на шлюзъ, а значитъ Темпль-то приходится мнѣ по пути.

Пока тянулось это повѣствованіе, выраженіе лица Брадлея Гедстона измѣнилось; теперь онъ наблюдалъ разсказчика съ напряженнымъ вниманіемъ.

— А знаете, — сказалъ онъ послѣ непродолжительной паузы, когда они прошли рядомъ нѣсколько шаговъ, — мнѣ кажется, я могъ бы назвать васъ по фамиліи, если бъ захотѣлъ.

— Ну что жъ, попробуйте! — былъ отвѣть, и Райдергудъ остановился, вперивъ въ своего спутника пристальный взглядъ.

— Ваша фамилія Райдергудъ.

— Моя, моя, чортъ меня возьми! — воскликнулъ этотъ джентльменъ. — А я вашей не знаю.

— Это дѣло другое, — сказалъ Брадлей. — Я и не думалъ, что вы знаете.

Брадлей продолжалъ путь, о чемъ-то размышляя, а Рогъ шелъ рядомъ съ нимъ, что-то бормоча. Смыслъ бормотанья былъ такой: «Клянусь Богомъ, Рогъ Райдергудъ сталъ общественнымъ достояніемъ, и всякій считаетъ себя въ правѣ трепать его имя, точно какой-то уличный насосъ». Суть размышленій была: «Вотъ орудіе. Не употребить ли его въ дѣло?»

Они прошли Страндъ вплоть до Пелль-Мелля и повернули къ Гайдъ-Парку. Брадлей соразмѣрялъ свои шаги съ шагами Райдергуда и предоставлялъ ему выбирать путь. Такъ медленно работалъ мозгъ школьнаго учителя и такъ неясны были его мысли, рабски подслуживавшіяся одной всепоглощающей мысли, обозначая темными вѣхами, какъ деревья подъ ночнымъ облачнымъ небомъ, линію длиннаго проспекта, въ концѣ котораго онъ видѣлъ все тѣ же двѣ фигуры — Рейборна и Лиззи, никогда не покидавшія его, — такъ медленно работалъ его мозгъ, говорю я, что они прошли добрыхъ полмили, прежде чѣмъ онъ заговорилъ. Но и тутъ онъ спросилъ только:

— Гдѣ вашъ шлюзъ?

— Миль за двадцать отсюда вверхъ по рѣкѣ, а то, пожалуй, что и за двадцать пять, — былъ угрюмый отвѣтъ.

— Какъ онъ называется?

— Плашватеръ-Вейрмилльскій.

— А если бы я предложилъ вамъ пять шиллинговъ, — что тогда?

— Гм! тогда я взялъ бы ихъ, — сказалъ мистеръ Райдергудъ.

Школьный учитель опустилъ руку въ карманъ, досталъ двѣ полкроны и положилъ ихъ въ протянутую ладонь мистера Райдергуда. Тотъ остановился у перваго подъѣзда, попробовалъ звукъ обѣихъ монетъ и лишь тогда расписался въ полученіи.

— Въ васъ есть одна хорошая черта, третій почтеннѣйшій, — сказалъ онъ, снова двинувшись впередъ, — вы не прижимисты на деньги. А теперь объясните, — прибавилъ онъ, пряча монеты въ карманъ съ того боку, который быль дальше отъ его новаго друга, — для чего вы это мнѣ дали?

— Для васъ.

— Это я и самъ знаю, — сказалъ Райдергудъ. — Я понимаю вѣдь, что ни одинъ человѣкъ въ здравомъ умѣ не подумаетъ, что я отдамъ назадъ то, что разъ попало мнѣ въ руки. Я спрашиваю: чего вы за это хотите?

— Не знаю самъ, хочу ли чего-нибудь. А если и хочу, такъ еще не знаю — чего.

Брадлей говорилъ какъ-то тупо, разсѣянно, какъ будто разсуждая самъ съ собой. Мистеру Райдергуду это показалось очень страннымъ.

— Вы не долюбливаете этого… Рейборна, — сказалъ Брадлей, помолчавъ и подходя къ ненавистному имени такъ неохотно, какъ будто его силой подтащили къ нему.

— Да, не люблю.

— Я тоже.

Райдергудъ кивнулъ головой и спросилъ:

— Такъ вы за это… деньги-то… за это?

— Пожалуй, что и за это. Чего-нибудь да стоитъ, какъ вы думаете, встрѣтить сочувствіе въ самомъ главномъ, въ такомъ, что поглощаетъ всѣ твои мысли, гвоздитъ тебѣ мозгъ.

— Гвоздитъ-то гвоздить, это вѣрно, — замѣтилъ мистеръ Райдергудъ. — Такъ-то, почтеннѣйшій. Что ужъ тутъ: шила въ мѣшкѣ не утаишь. Я себѣ сразу сказалъ: оно въ немъ крѣпко засѣло; оно его точить и гложетъ и отравляетъ его.

— А хоть бы и такъ! — выговорилъ Брадлей дрожащими губами. — Стало быть, есть причина.

— Мало ли причинъ, чортъ возьми! — подхватилъ мистеръ Райдергудъ.

— Сами же вы говорили, что этотъ мерзавецъ оскорблялъ васъ, издѣвался надъ вами или что-то въ этомъ родѣ. То же самое онъ продѣлывалъ и со мной. Весь онъ съ головы до пятокъ сотканъ изъ змѣиныхъ жалъ. Вотъ вы, напримѣръ, сейчасъ отнесли имъ письмо: будьте благонадежны, что эти два пріятеля и не подумаютъ дать ему ходъ, а преспокойно раскурятъ имъ сигару.

— А что жъ бы вы думали, пожалуй, что и такъ, клянусь Богомъ! — воскликнулъ Райдергудь, мгновенно распаляясь гнѣвомъ.

— Навѣрное такъ, а не пожалуй. Позвольте мнѣ предложить вамъ вопросъ. Я знаю не только вашу фамилію, я и еще кое-что о васъ знаю. Я знаю про Гаффера Гексама. Скажите: когда вы въ послѣдній разъ видѣли его дочь?

— Когда я въ послѣдній разъ дочь его видѣлъ, почтеннѣйшій? — переспросилъ мистеръ Райдергудъ, умышленно становясь все безтолковѣе по мѣрѣ того, какъ Брадлей все больше увлекался.

— Да. Не то, чтобы говорили съ ней, а просто видѣли ее гдѣ-нибудь?

Рогъ поймалъ нить, которой доискивался, хотя держался за нее неуклюжей рукой. Смотря на обращенное къ нему гнѣвное лицо такимъ отсутствующимъ взглядомъ, какъ будто рѣшалъ въ умѣ ариѳметическую задачу, онъ медленно отвѣтилъ:

— Я не видалъ ее ни разу со дня смерти Гаффера.

— Вы бы легко ее узнали по виду?

— Еще бы! Никто не знаетъ ея лучше меня.

— А его тоже узнали бы?

— Кого «его»? — спросилъ Райдергудъ, снимая шляпу, вытирая платкомъ лобъ и тупо глядя на учителя.

— Къ чорту имя! Или оно вамъ такъ сладко, что вы наслушаться не можете?

— А-а! Его-то! — догадался наконецъ Райдергудъ, ловко заманившій учителя въ эту ловушку, чтобы еще разъ взглянуть на его лицо въ моментъ самаго характернаго его выраженія — выраженія яростной злобы. — Его-то я изъ тысячи узнаю.

— Видали ли вы?.. — Брадлей старался говорить спокойно, но если даже ему удалось совладать съ своимъ голосомъ, совладать съ лицомъ своимъ онъ не могъ. — Видали вы ихъ когда-нибудь вмѣстѣ?

Тутъ Рогъ обѣими руками ухватился за нить.

— Я видѣлъ ихъ вмѣстѣ, почтеннѣйшій, въ тотъ самый день, когда Гаффера вытащили изъ воды.

Брадлей сумѣлъ бы затаить всякое поразившее его извѣстіе отъ зоркихъ глазъ цѣлой толпы любопытныхъ, но онъ не могъ скрыть отъ проницательности грубаго Райдергуда готоваго вопроса, который онъ еще удерживалъ въ своей груди.

«Ты мнѣ яснѣе заговори, коли хочешь, чтобъ я отвѣтилъ», думалъ Рогъ упрямо, «я тебѣ не отгадчикъ загадокъ».

— Что же, онъ и съ нею былъ дерзокъ? — спросилъ Брадлей послѣ минутной борьбы. — Или, можетъ быть, разсыпался въ любезностяхъ?

— Ужъ такъ-то разсыпался — мелкимъ бѣсомъ, можно сказать, — отвѣчалъ Райдергудъ, и вдругъ добавилъ, какъ бы что-то соображая: — Постойте, клянусь Богомъ, я теперь только…

Скачекъ въ сторону безспорно былъ продѣланъ естественно.

Брадлей нахмурилъ брови, стараясь отгадать, чѣмъ онъ вызванъ.

— Теперь я понимаю, — докончилъ мистеръ Райдергудъ нерѣшительно, ибо эти слова онъ подставилъ вмѣсто словъ: «Теперь я вижу, братъ, что ты ревнуешь», вертѣвшихся у него на языкѣ. — Можетъ быть, онъ и меня-то не взлюбилъ за то, что я быть свидѣтелемъ, какъ они амурились.

Подлость Рога, старавшагося укрѣпить ревнивца въ его подозрѣніи (это была даже скорѣе лишь тѣнь подозрѣнія: серьезныхъ подозрѣній онъ пока не могъ имѣть), заходила на одну линію дальше той степени подлости, которой достигъ школьный учитель. Войти въ сношенія съ негодяемъ, позорящимъ ея имя, было подлостью, и эту подлость онъ сдѣлалъ. Оставалось зайти еще на линію дальше. Брадлей ничего не отвѣтилъ и продолжалъ идти съ пасмурнымъ лицомъ.