Умозрение в красках - Трубецкой Евгений

Въ этихъ словахъ мы имѣемъ конкретное изображеніе того нораго плана бытія, гдѣ законъ взаимнаго пожиранія существъ побѣждается въ самомъ своемъ — корнѣ, въ человѣческомъ сердцѣ, черезъ любовь и жалость. Зачинаясь въ человѣкѣ, новый порядокъ отношеній распространяется и на низшую тварь. Совершается цѣлый космическій переворотъ: любовь и жалость открываютъ въ человѣкѣ начало новой твари. И эта «новая тварь» находитъ себѣ изображеніе въ иконописи: молитвами святыхъ храмъ Божій отверзается для низшей твари, давая въ себѣ мѣсто ея одухотворенному образу. Изъ иконописныхъ попытокъ — передать это видѣнье одухотворенной твари — упомяну въ особенности о замѣчательной иконѣ пророка Даніила среди львовъ, хранящейся въ петроградскомъ музеѣ императора Александра III. Непривычному взгляду могутъ показаться наивными эти черезчуръ нереальные львы, съ трогательнымъ благоговѣніемъ смотрящіе на пророка. Но въ искусствѣ именно наивное нерѣдко граничитъ съ геніальнымъ. На самомъ дѣлѣ, несходство тутъ вполнѣ умѣстно и допущено, вѣроятно, не безъ умысла. Вѣдь предметомъ изображенія здѣсь и на самомъ дѣлѣ служитъ не та тварь, которую мы знаемъ; упомянутые львы, несомнѣнно, предображаютъ новую тварь, восчувствовавшую надъ собой высшій, сверхбіологическій законъ: задача иконописца тутъ — изобразить новый, невѣдомый намъ строй жизни. Изобразить его онъ можетъ, конечно, только символическимъ письмомъ, которое ни въ какомъ, случаѣ не должно быть Копіей съ нашей дѣйствительности.

Основной паѳосъ этого символическаго письма особенно ярко раскрывается въ тѣхъ иконахъ, гдѣ мы имѣемъ прямое противоположеніе двухъ міровъ— древняго космоса, плѣненнаго грѣхомъ, и міробъемлю-іцаго храма, гдѣ этотъ плѣнъ окончательно упраздняется. Я говорю о часто встрѣчающихся въ древней новгородской живописи изображеніяхъ «царя космоса», которыя имѣются между прочимъ въ петроградскомъ музеѣ императора Александра III и въ старообрядческомъ храмѣ Успенія Св. Богородицы въ Москвѣ. Икона эта раздѣляется на двѣ части: внизу въ подземельѣ, подъ сводомъ томится плѣнникъ — «царь космосъ» въ коронѣ; а въ верхнемъ этажѣ иконы изображена Пятидесятница: огненные языки нисходятъ на апостоловъ, сидящихъ на престолахъ во храмѣ. Изъ самаго противоположенія Пятидесятницы космосу царю видно, что храмъ, гдѣ возсѣдаютъ апостолы, понимается какъ новый міръ и новое царство: это — тотъ космическій идеалъ, который долженъ вывести изъ плѣна дѣйствительный космосъ; чтобы дать въ себѣ мѣсто этому царственному узнику, котораго надлежитъ освободить, храмъ долженъ совпасть съ вселенной: онъ долженъ включить въ себя не только новое небо, но и новую землю. И огненные языки надъ апостолами ясно показываютъ, какъ понимается та сила, которая должна произвести этотъ космическій переворотъ.

Здѣсь мы подошли къ центральной идеѣ всей русской иконописи. Мы видѣли, что въ этой иконописи всякая тварь въ своей отдѣльности, — человѣкъ, ангелъ, міръ животный и міръ растительный подчиняется общему архитектурному замыслу: мы имѣемъ здѣсь тварь соборную или храмовую. Но во храмѣ объединяютъ не стѣны и не архитектурныя линіи: храмъ не есть внѣшнее единство общаго порядка, а живое цѣлое, собранное воедино Духомъ любви. Единство всей этой храмовой архитектурѣ дается новымъ жизненнымъ центромъ, вокругъ котораго собирается вся тварь. Тварь становится здѣсь сама храмомъ Божіимъ, потому что она собирается вокругъ Христа и Богородицы, становясь тѣмъ самымъ жилищемъ Св. Духа. Образъ Христа и есть то самое, что сообщаетъ всей этой живописи и архитектурѣ ея жизненный смыслъ, потому что соборъ всей твари собирается во имя Христа и представляетъ собою именно внутренно объединенное царство Христово въ противоположность раздѣлившемуся и распавшемуся изнутри царству «царя космоса». Царство это собрано въ одно живымъ общеніемъ тѣла и крови. И вотъ почему олицетвореніе этого общенія — изображеніе евхарастш — такъ часто занимаетъ центральное мѣсто въ алтаряхъ древнихъ храмовъ.

Но если во Христѣ — Богочеловѣкѣ наша иконопись чтитъ и изображаетъ тотъ новый жизненный смыслъ, который долженъ наполнить все, то во образѣ Богоматери — Царицы Небесной, скорой помощницы и заступницы, она олицетворяетъ то любящее материнское сердце, которое чрезъ внутреннее горѣніе въ Богѣ становится въ актѣ богорожденія сердцемъ вселенной. — Именно въ тѣхъ иконахъ, гдѣ вокругъ Богоматери собирается весь міръ, религіозное вдохновеніе и художественное творчество древне-русской иконописи достигаетъ высшаго предѣла. Въ особенности замѣчательна въ древней новгородской живописи разработка двухъ мотивовъ. — «О тебѣ радуется обрадованная всякая тварь» и «Покровъ Божіей матери».

Какъ видно изъ самаго названія перваго мотива— образъ Богоматери утверждается здѣсь въ его космическомъ значеніи, какъ «радость всей твари». Во всю ширину иконы на второмъ планѣ красуется соборъ съ горящими луковицами или съ темно-синими звѣздными куполами. Купола эти упираются въ сводъ небесный: словно за ними въ этой синевѣ нѣтъ ничего, кромѣ Престола Всевышняго. А на первомъ планѣ на престолѣ царитъ радость всей твари— Божія Матерь съ предвѣчнымъ Младенцемъ. Радость твари небесной изображается ангельскимъ соборомъ, который образуетъ собою какъ бы многоцвѣтную гирлянду надъ головою Пречистой. А снизу стремятся къ ней со всѣхъ сторонъ человѣческія фигуры— святые, пророки, апостолы и дѣвы. — представительницы цѣломудрія. Вокругъ храма вьется райская растительность. Въ нѣкоторыхъ иконахъ соучаствуютъ въ общей радости и животныя. Однимъ словомъ, именно тутъ идея мірообъемлющаго храма раскрывается во всей полнотѣ своего жизненнаго смысла; мы видимъ передъ собою не холодныя и безразличныя стѣны, не внѣшнюю архитектурную форму, которая все въ себѣ объемлетъ, а храмъ одухотворенный, собранный любовью. Въ этомъ заключается подлинный и полный отвѣтъ нашей иконописи на вѣковѣчное искушеніе звѣринаго царства. — Міръ не есть хаосъ, — и міровой порядокъ не есть нескончаемая кровавая смута. Есть любящее сердце матери, которое должно собрать вокругъ себя вселенную.

Иконы «Покрова» Пресвятой Богородицы представляютъ собою развитіе той же самой темы. И тутъ мы видимъ Богоматерь въ центрѣ, которая царитъ на облакахъ на фонѣ храма. Облака эти на нѣкоторыхъ иконахъ заканчиваются орлинымъ клювомъ> что указываетъ на то, что они представляются одухотворенными; точно такъ же къ Богоматери съ разныхъ сторонъ стремятся ангелы, разстилающіе покровъ надъ Нею и надъ соборомъ святыхъ, собраннымъ вокругъ Нея и у Ея ногъ. Только покровъ, осѣняющій все и всѣхъ и потому какъ бы мірообъем-люіцій, придаетъ этой иконѣ особый смысловой оттѣнокъ. Въ музеѣ императора Александра III въ Петроградѣ имѣется икона Покрова новгородскаго письма XV вѣка, гдѣ какъ разъ разработка этой темы достигаетъ высшаго предѣла художественнаго совершенства. Тамъ мы имѣемъ нѣчто большее, чѣмъ человѣчество, собранное подъ покровомъ Богоматери: происходитъ какое-то духовное сліяніе между покровомъ и собранными подъ нимъ святыми: точно весь этотъ соборъ святыхъ въ многоцвѣтныхъ одеждахъ образуетъ собою одухотворенный покровъ Богоматери, освѣщенный многочисленными изнутри горящими глазами, которые свѣтятся словно огневыя точки. Именно въ такихъ богородичныхъ иконахъ обнаруживается радостный смыслъ ихъ живописной архитектуры и симметріи. Тутъ мы имѣемъ не только симметрію въ расположеніи отдѣльныхъ фигуръ, но и симметрію въ духовномъ ихъ двиоюеніи, которое просвѣчиваетъ сквозь кажущуюся ихъ неподвижность. Къ Богоматери, какъ недвижному центру вселенной направляются съ обѣихъ сторонъ симметрическіе взмахи ангельскихъ крыльевъ. Къ Ней же симметрически устремлено со всѣхъ концовъ движеніе человѣческихъ очей, при чемъ именно благодаря неподвижности фигуръ это скрещиванье взоровъ въ одной точкѣ производитъ впечатлѣніе неудержимаго, всеобщаго поворота къ грядущему оолнцу вселенной. Это уже — не аскетическое подчиненіе симметріи архитектурныхъ линій, а центростремительное движеніе къ общей радости. Это — симметрія одухотворенной радуги вокругъ Царицы Небесной. Словно исходящій отъ Нея свѣтъ, проходя черезъ ангельскую и человѣческую среду, является здѣсь во множествѣ многоцвѣтныхъ преломленій.