Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Вопреки своим же твердым принципам он осмотрел Норму (сам вызвался!), проверил предписания ее врача — все правильно. Жаль, что он ничего не может добавить, его коллега доктор Уайбридж все учел и предусмотрел, даже возможные обострения. Нужно мириться с участью, иначе ждет тесная больничная палата, тоскливые письма домой, нацарапанные случайным цветным карандашом.

Понравилась Норма и жене Луиса. В знак дружбы они обменялись кулинарными рецептами — так мальчишки обмениваются карточками с гербами бейсбольных команд. Норма Крандал раскрыла секрет своего яблочного пирога, а Рейчел научила ее делать бефстроганов. Старушке полюбились и Гейдж, и Элли. Про девочку она говорила, что та вырастет «красавицей времен ее молодости». Слава Богу, что не со зверушкой какой сравнивала, например, с енотом-ласкуном, усмехнулся Луис, рассказывая вечером жене о впечатлениях, Рейчел расхохоталась, да так сильно, что даже пукнула, и уже оба зашлись от смеха, разбудив Гейджа в соседней комнате.

Пришла пора отправлять Элли в приготовительный класс. Луис взял на работе выходной, в своем хозяйстве он разобрался, пациентов в лазарете нет: последнего — девушку, вывихнувшую ногу на университетском крыльце, — выписали неделю назад. Луис стоял рядом с Рейчел на лужайке, держа Гейджа на руках. Вот из-за поворота показался желтый школьный автобус, подъехал к дому, остановился. Передние дверцы распахнулись, теплый сентябрьский ветерок донес звонкие ребячьи голоса.

Элли на ходу обернулась: а может, не пришло еще время, а? Но по лицам родителей поняла, что пришло, неотвратимое и неумолимое, как наступление артрита на бедную Норму Крандал. Элли повернулась, взобралась в автобус. Двери с тяжким вздохом — будто дракон дохнул! — закрылись. Автобус тронулся. Рейчел заплакала.

— Перестань, ради Бога! — попросил Луис. Сам он держался из последних сил. — Ведь только на полдня расстались.

— И полдня — как вечность! — отрезала Рейчел и заплакала навзрыд. Луис обнял ее, а Гейдж, уцепившись ручонками за родительские шеи, блаженствовал. Странно, обычно он, видя, что мать плачет, вторил ей. Но не сегодня. ЧУЕТ, ЧТО ТЕПЕРЬ МЫ ПРИНАДЛЕЖИМ ТОЛЬКО ЕМУ.

С необъяснимой тревогой ждали они, когда Элли вернется. То и дело пили кофе. Строили догадки, как сложился у нее первый день. Потом Луис ушел в дальнюю комнату, облюбованную им под кабинет, принялся бесцельно перекладывать бумаги с места на место. Ему совсем не работалось. Рейчел сразу же после завтрака взялась готовить обед.

В начале одиннадцатого зазвонил телефон. Рейчел со всех ног бросилась в комнату, схватила трубку. А Луис выжидательно остановился в дверях. Наверное, это учительница Элли с приговором: система образования — что система пищеварения, механизм тонкий, нам ваша дочка не подходит. Получите. Но оказалось, что звонит Норма. Джад убрал оставшуюся на поле кукурузу и предлагал десяток-другой початков. Луис, захватив пластиковый пакет, отправился к соседу и отчитал его: почему не позвал на помощь — убирать урожай.

— Да там и убирать-то с гулькин хрен, — хмыкнул Джад.

— Избавь меня от таких слов, будь добр, — попросила Норма и вышла на веранду. Там на старом подносе с маркой кока-колы ее дожидался ледяной чай.

— Виноват, душа моя.

— А никакой вины за собой и не чует, — обратилась она к Луису и, поморщившись от боли, села.

— Видел, видел вашу Элли. В автобус садилась, — проговорил старик, раскуривая сигарету.

— Все у нее сладится, не беспокойтесь, — сказала Норма. — У детишек почти всегда так.

ПОЧТИ, невесело заметил про себя Луис.

Но у Элли и впрямь все шло распрекрасно. Вернулась она в полдень, радостная, улыбчивая. Новенькое голубое платьице кокетливо открывало поцарапанные коленки (сегодня одной царапиной, очаровательной царапиной больше). В руках рисунок: не то двое ребятишек, не то шагающие — ноги-голова — циркули; один бант бесследно исчез; она радостно крикнула:

— А мы сегодня пели! «Старый Мак Дональд». Мам! Пап! Мы пели! Помните, в школе на улице Карстер «Старого Мак Дональда» пели?

Рейчел быстро взглянула на Луиса, тот сидел на подоконнике с сыном на коленях. Малыш дремал. Печаль просквозила во взгляде жены, и Луиса пронзил леденящий страх. МЫ СТАРИМСЯ. И НИКУДА ОТ ПРАВДЫ НЕ УЙТИ. МЫ ТАКИЕ ЖЕ, КАК И ВСЕ. ДОЧЬ СТАНОВИТСЯ СТАРШЕ… МЫ — ТОЖЕ.

Элли подбежала, сунула ему рисунок, ткнула пальцем в свежую царапину и все тараторила и тараторила: и про то, как они пели, и какая у них миссис Берриман. Под ногами у нее выхаживал, урча, кот. Удивительно, как Элли не наступила на него.

— Тише! — шепнул Луис и поцеловал дочь. Впрочем, Гейдж уже крепко спал, невзирая на суматоху. — Дай мне только его уложить, и тогда буду слушать все от начала до конца.

Он понес Гейджа наверх. Ласковое сентябрьское солнце исполосатило ступеньки. На лестничной площадке было темно, и Луис вдруг остановился как вкопанный — на него дохнуло ужасом и мраком. Он изумленно огляделся: что это вдруг ни с того ни с сего нашло на него? Покрепче прижал сына к груди, тот заворочался, выпрастывая руку. У Луиса же руки покрылись гусиной кожей, а по спине побежали мурашки.

ЧТО ЭТО? Недоумевал он, не оправившись от испуга. Сердце бешено колотилось. Голова раскалывалась, глаза ломило — вот он, избыток адреналина в крови. И впрямь, от страха глаза выпучиваются, ведь повышается кровяное давление и гидростатическое давление внутричерепной жидкости. ТАК ЧТО ЖЕ ЭТО? ПРИВИДЕНИЯ? БУДТО ЧТО-ТО ПРОНЕСЛОСЬ МИМО, ЕДВА НЕ ЗАДЕВ, ЕДВА НЕ ПОПАВ НА ГЛАЗА.

Внизу хлопнула затянутая проволочной сеткой дверь.

Луис Крид так и подпрыгнул, едва сдержался, чтобы не закричать. Потом рассмеялся. Это ж обычный психологический «зажим». Такое случается. Вспышка страха, паники — и все прошло. Как там сказал герой Диккенса привидению? «Да ты больше на полусырую картофелину смахиваешь. И место тебе не под могильной плитой, а под крышкой кастрюли». Истинно так! Верно, как с точки зрения психологии, так и физиологии. О чем, видно, Чарльз Диккенс догадывался. Привидений не бывает, во всяком случае, Луису они не встречались. Он засвидетельствовал смерть более двух десятков пациентов и ни разу не чувствовал, как отлетают их души.

Он принес Гейджа в спальню, уложил в постель, укрыл одеялом. И вдруг вспомнил витрину дядюшкиного магазина. Ни сверкающих машин, ни чудес видеотехники, ни автоматических посудомоек с прозрачными стенками — лишь продолговатые ящики, подсвеченные изнутри, и крышки, стоящие рядом. Дядюшка Луиса был гробовщиком.