Братишка, оставь покурить! - Николай Стародымов

Теперь остается их только связать. Что я и делаю.

Рывком переворачиваю его на спину. Лучик фонарика падает на широко раскрытые от ужаса глаза.

— Ну ни хрена себе! — не выдерживаю и я.

Право слово, есть от чего удивиться.

На меня во все глаза смотрела… девушка. Совсем еще молоденькая девушка, насколько можно было определить ее возраст в тенюсеньком лучике фонарика.

Да, под счастливой звездой ты родилась, подруга! Что меня удержало от того, чтобы не воткнуть жестокую сталь кинжала и в твою, созданную для жарких поцелуев, нежную шейку? Прямо вот в это беленькое, в темных прожилочках, горлышко…

— Пикнешь — зарежу! — пообещал я еще раз, вытирая окровавленное лезвие ножа тряпочкой, по несколько штук которых специально для таких целей всегда носил в кармане.

Правда, теперь я эти слова сказал просто от растерянности, чтобы хоть что-то сказать.

— Напрасно ты ее пожалел, — повторился и Радомир. — Что мы теперь с ней делать будем?

Спросил бы что полегче! Я и сам теперь думал об этом же. Но не добивать же теперь! Сразу, с наскока, в бою, убить можно. А ДОБИТЬ… Я так не умею. Как ни крути, а Радомир прав.

Ладно, что сделано, то сделано! Будем исходить из сложившейся реальности.

Я наклонился, взял ее за одежду на груди, рывком приподнял, усадил, привалив связанными за спиной руками к камням.

— Ты меня понимаешь? — спросил я ее на своем ломанном сербском.

— Да, — так же тихо ответила мусульманка.

Ну что ж, и это уже хорошо. Хотя с другой стороны, так оно и должно быть, наше взаимопонимание вполне объяснимо и понятно.

В принципе такой нации как мусульмане в природе не существует. В том числе и в Югославии. Мусульмане как таковые — это, естественно, всего лишь приверженцы религии, у которых нет бога кроме Аллаха, у которого, соответственно, только один пророк по имени Магомет. Мусульмане, как этническое образование, это изобретение Иосипа Броз Тито, югославского героя Второй мировой войны, а затем коммунистического диктатора, балканского аналога Иосифа Сталина или Мао Дзе-дуна. Именно маршал Тито в свое время придумал сербов православного христианского вероисповедания оставить собственно сербами, а тех же сербов, только поклоняющихся Аллаху и Магомету, в документах окрестил мусульманами. Мусульманами, получилось, не в религиозном смысле, а мусульманами в смысле вроде как этническом. Глупость, конечно, несусветная. Ну да так уже сделано. И теперь, в данной войне, этих сербов-магометан и называли муслимами или мусликами.

Таким образом язык у сербов и мусульман практически один и тот же, хотя, конечно, некоторые лингвистические различия имеются. Впрочем, во всей Югославии в старых ее границах, до распада, люди друг друга понимали без особых проблем — от прогермански настроенной Словении, идеологические лидеры которой почему-то патологически желают, чтобы коренной народ республики считался альпийским народом, до Македонии, немалая часть народа которой не прочь присоединиться к Греции, где, как они, вслед за известным литературным персонажем, считают, все есть, Черногории с ее оригинальной версией православия, и Косово, где проживает немалая часть этнических албанцев.

Хорошее, все-таки, что ни говори, дело, когда у разных народов есть некий универсальный язык, облегчающий взаимопонимание. Нынешняя повальная англизация культуры в ее американизированной форме положение не спасает. Равно как и попытки создания некого искусственного всеобщего языка, типа эсперанто или воляпюк… Право же жаль, что мы, славяне, словно ветви гигантского дерева, слишком далеко отошли друг от друга и потеряли тот единый праславянский язык, который позволял нашим предкам понимать друг друга на гигантской территории от верховьев Волги до Дании и от Баренцева моря до Адриатики…

— Тебя как зовут? — начал я допрос, присаживаясь возле девушки на корточки.

— Мириам, — тихо ответила она.

Мириам. Красиво. Что-то библейское. Или просто производное от Марии?

— Слушай меня внимательно, Мириам, — серьезно заговорил я. — Если ты не будешь дергаться, мы тебе ничего плохого не сделаем. Обещаю. Ну а если попытаешься бежать или кричать, я буду вынужден тебя застрелить.

Застрелить!.. Чуть не забыл. Ведь у меня автомат остался там, за бруствером!

— Я не буду кричать, — тихо повторила Мириам.

Очень хочется в это верить. Потому что и в самом деле убивать это красивое юное создание не хотелось. Не просто не хотелось — я не смог бы это сделать. Правда, тут же поправил я сам себя, Радомир сделает это без малейших колебаний.

Или все-таки тоже не смог бы сделать?

— Вы здесь были одни или поблизости есть еще положаи? — задал я главный в данной ситуации вопрос.

— Недалеко есть еще один положай, там находится наш взвод, — быстро ответила девушка.

Скорее всего, она соврала. Уж слишком торопливо она это сказала. И неестественно преданно выглядели в это время ее глаза. Соврала… Только в чем соврала — что неподалеку находится целый взвод или же в том, что больше поблизости вообще никого нет?

— Мириам, не надо обманывать, — я постарался, чтобы слова, несмотря на то, что я говорил совсем негромко, звучали как можно грознее. — Отвечай еще раз: как далеко отсюда находятся ваши?

Так и есть, не ошибся. Ее глаза, не выдержав, вильнули в сторону.

— Только не ври! — вмешался Радомир и грубо выругался по-сербски.

Я почувствовал, как девушка вздрогнула от его тихого голоса, словно от окрика. Наверное, она уже поняла, что от него угроза исходит большая, чем от меня. Добрый и злой следователь… Классика!

— Мы тут были только четверо, — почти шепотом проговорила девушка.

Это было бы очень хорошо. Это было бы слишком хорошо для нас. Невероятно хорошо.

Поэтому я переспросил:

— Это правда?

Спрашивая, я взял девушку за подбородок, зафиксировал ее лицо, следя за ее зрачками.

— Да, правда!

Что ж, хочется в это верить. Но… Хочется верить, но не мешало бы проверить.

— Я сейчас подам голос, — сообщил девушке. — И если хоть кто-нибудь откликнется, тебе несдобровать.

Мусульмане на войне отличаются крайним фанатизмом и фатализмом. И тем не менее мне пришлось ей верить — потому что выхода другого у нас не было.

Я легонько, едва ли не нежно, приставил к шейке Мириам острие своего кинжала. Она засучила по твердому грунту ботинками, попыталась отодвинуться от меня, вжаться в камень. Ей это не удалось, естественно, только острый кончик кинжала чуть сильнее вдавился в ее нежную кожу. Рядом с гладким бугорком горла, там, где в глубине мышц и жил укрывается полнокровная сонная артерия.

— Ну так что? — спросил я еще раз. — Есть кто из ваших поблизости еще?

— Нет, — сдавленно проговорила она. — Никого нет.

Ну что ж… Надо рисковать.

— Пошуми! — велел я Радомиру.

Вполне естественно, что он это сделает более натурально, чем я со своим акцентом.

Серб что-то прокричал во тьму. Но прокричал негромко, чтобы его голос разнесся не слишком далеко над ночной сонной равниной. Ответом была тишина. Похоже, Мириам не врала. Что ж, это хорошо. Можно продолжать допрос.

Я убрал кинжал от ее горла, воткнул в ножны. Достал свой фонарик, осветил положай, оглядывая его более внимательно. Он был приспособолен для ведения боя при круговой обороне, правда, со стороны сербских позиций бруствер выложен выше и мощнее, чем в сторону собственного тыла.

Надо сказать, оборудовать огневую позицию тут — каторжный труд. Земля каменистая, тяжелая. И когда видишь аккуратные ухоженные крестьянские поля, диву даешься, сколько же труда, причем, труда не одного поколения, стоило превратить эту каменистую почву в благодатную ниву!

Вспомнилось вдруг совсем иное. Вблизи Ашхабада некогда организовали полигон. Потом город надвинулся на него и встала проблема о том, что обучать солдат придется в другом месте. Выбрали место в предгорье, в районе, если не ошибаюсь, села Первомайского. Несколько лет солдаты на направлениях стрельбы собирали камни и выносили их с территории полигона. А когда началась «горбостройка», местные жители предъявили претензии: смотрите, какие изумительные земли вояки у нас оттяпали!..

Впрочем, я опять не о том. На плато, где находились мы с пленницей, земледельческой благодатью, как говорится, и не пахло. Положай был оборудован по мере возможности с претензией на позицию полного профиля — заглублен почти на метр, вокруг, как я уже говорил, мощный бруствер с амбразурами, посередине укрытые от непогоды ящики…

— Зачем вам тут такой бастион? — спросил я у Мириам. — Вы что, ожидаете на участке прорыва сербов?

Спросил уже не шепотом, но вместе с тем стараясь, чтобы голос мой слишком далеко слышан не был.

Девушка отвечала покорно. Скорее всего, она была сломлена, а потому нужно было пользоваться моментом. Оправится от растерянности — опять начнет врать.