Смотри сердцем. Ясновидящая для Генерала - Карина Родионова

в четыре руки меня раздевали, распускали мои косы. Прямо с чашкой кофе меня запихнули в ванну с ароматными маслами, мое тело скребли, оттирали всякими скрабами, мои волосы мыли, смазывали чем-то, подравнивали и завивали. Короче, из меня делали конфетку. Сладкую и ароматную. Потом в меня влили еще чашку какого-то чая и начали делать одновременно в четыре руки маникюр и педикюр. И еще чашка чая (хорошо, хоть в туалет отпускали) и за мою прическу взялся приглашенный парикмахер. После очередной чашки чая я взвыла, что у меня уже в ушах булькает, но была уже в таком состоянии, что мне было все равно, что со мной творят. Только удивилась, что надели на меня не любимое алое платье, а скромное белое. Но Я даже не возмутилась этому факту, никакого желания спорить и кому-то что-то доказывать уже не было.

Меня повели в Большой зал, где у входа меня уже ждал папенька. Он взял меня под руку и по ковровой дорожке повел через весь зал. Наверное, было много гостей, но я не видела. Все вокруг превратилось в какие-то цветные пятна. Может быть, я переволновалась? Мысли стали медленные и текучие. А потом их вообще не стало. Я просто куда-то долго-долго шла через этот бесконечно длинный зал. Меня поставили куда-то напротив странного дядьки. Рядом стоял мой жених. Сама не знаю, как я поняла, что это он. Наверное, определила по тому, как подпрыгнуло мое сердце, стоило мне увидеть его, и как еще больше затуманились мои мозги. Кажется, я даже была за что-то на него в обиде, но уже не помнила, за что. Но я помнила, как он улыбался, а я зачарованно смотрела в омут этих глаз. Тем временем странный дядька что-то долго бубнил, но я никак не могла понять, что он говорит. Потом у меня что-то спросили. Наверное… Это я краешком сознания отметила, а сама стояла, молчала и глупо улыбалась.

– М-да… надеюсь, это не наследственное, – услышала я голос графа Пинского.

– Скажи “Да”! – громко шипела мачеха.

– Да, – сказала я, продолжая улыбаться.

Потом о чем-то спросили Инвара, он тоже что-то ответил. Смутно я услышала, как странный дядька говорит что-то типа “А теперь поцелуйтесь”. В голове мелькнула мысль, что целоваться мне нельзя, я же собираюсь расторгнуть помолвку и детей заводить мне пока не надо, но Инвар сказал, что не нужно лишних церемоний и ему пора. Куда и зачем пора, я не поняла. По дороге из зала он сказал мне, что им с дядей нужно ехать, они поедут верхом, чтобы заехать в соседнем городке к губернатору и обсудить с ним кое-какие дела, а я поеду завтра утром в карете и через пару дней мы встретимся в этом городе. Куда и зачем ехать, я не поняла, но и спрашивать не стала. В голове все еще был туман, вязкий и мутный, в котором, цепляясь за проходящих мимо ёжиков, застревали мысли, а язык просто отказывался шевелиться.

Также в тумане я возвращалась в свою комнату, где меня переодели и уложили в кровать. За окном было уже темно, так что я благополучно приняла к сведению тот факт, что уже пора спать, закрыла глаза и погрузилась в темноту.

Глава 5

Александра

– Саша, вставай! – противный голос мачехи буравчиком вонзался в мозг.

Господи, дежавю какое-то!

– Сколько времени? – пробурчала я.

– Уже пять утра! Тебе пора ехать!

– ЧТООО?

Я подскочила, но не потому, что боялась опоздать куда-то там ехать, а потому что меня до глубины души потряс и возмутил тот факт, что в пять утра… В ПЯТЬ, мать его, УТРА меня куда-то выдергивают. У них совсем совести нет. что ли? Или инстинкт самосохранения напрочь отбило? И почему пять – это утра, когда это еще совсем глухая ночь и надо еще спать и спать по крайней мере часов шесть?

Но никаких репрессий провернуть я не успела – меня снова взяли в оборот мачеха с двумя служанками. Я даже не очнулась толком , как меня опять переодевали уже в серое дорожное платье. Кофе с булочками употреблялся буквально на ходу, в процессе сборов. В углу комнаты сгрудились какие-то сундуки. Я спросила, что за сундуки, мне ответили, что это мои вещи. Когда они успели их собрать, я не поняла. А главное – я не поняла, зачем мне с собой брать так много вещей? Ведь я еду в гости к князю и княгине Вяземским, там я с ними пообщаюсь, расскажу про коварный замысел их сына, мы тихо-мирно расторгнем помолвку и все, я поеду обратно. Мыслительная деятельность не запускалась ни в какую даже после чашки крепчайшего кофе.

Меня одели, собрали и вывели во двор. Там уже стояли запряженная двумя лошадьми карета, и, также запряженная двумя лошадьми, повозка, в которую как раз грузили мои сундуки. Все мои украшения Глаша собрала в отдельную сумочку, сказав, что по дороге ими лучше не светить. Тем более, что ночевать нам придется в каком-нибудь придорожном постоялом дворе. На мне остался лишь скромный серебряный кулон в виде сердечка, оставшийся мне от мамы. Я носила его, не снимая, сколько себя помню.

Провожать меня вышли только мачеха, которая контролировала мой отъезд, и пожилая кухарка Мария. Ее, похоже, подняли еще раньше меня, чтобы приготовить мне завтрак и собрать еду в дорогу. Папенька и сестра, видимо, еще почивали. Ну да и ладно, я ж не надолго, чего там прощаться. И соскучиться-то не успеют. В карету со мной села Глаша. Слава богу, хоть не одна еду!

К нашему кортежу присоединились три всадника в дорожной одежде. Глаша пояснила, что это охрана, оставленная нам для сопровождения княжичем Инваром. Я обнялась с мягкой и пахнущей свежей сдобой Марией, которая перекрестила меня на дорожку и пожелала доброго пути. Махнула рукой мачехе, у которой на лице написано было что-то вроде облегчения, что я, наконец, сваливаю от них подальше. Ничего, я скоро вернусь, пусть особо не расслабляется.

Мы тронулись в путь. Я удобно устроилась на диванчике в карете, прислонившись к стене, и задремала.

Ближе к полудню сон, наконец, начал отпускать меня и в голове начало проясняться. Я смотрела в окно на меняющийся пейзаж и думала. Все, что произошло вчера, показалось мне странным, весь день я была, как в тумане, не понимала, что происходит, шла, куда вели, делала, что велели. Это все странный мачехин чаёк, сделала я вывод. Явно меня чем-то убойным накачала,