ГРУППА СОПРОВОЖДЕНИЯ. Роман - Олег Татарченков.

 -До встречи на теплоходе, господа!

 Вслед за этим выдавил из себя жеманную улыбку и его секретарь.

 … — Как тебе это все нравится? — поинтересовался у Игоря Стасов, глядя на вихлястую спину секретаря, удалявшегося от журналистов последним.

 Уфимцев пожал плечами:

 -В этой сфере всегда крутятся люди подобного сорта. Но… сходить и посмотреть нам ничего не мешает. Поднаберемся впечатлений, злее будет материал.

 Белый речной теплоход, ошвартованный у стенки причала, сверкал огнями и гремел музыкой. Рядом с матросом, стоящим у трапа, гостей встречала крашеная платиновая блондинка лет сорока. Она представилась помощницей, а также женой «главного устроителя этого мероприятия» (по ее определению), и тут же предложила подняться на верхнюю палубу. Там столичные гости, сопровождавшие шоу в поездке, уже угощались коктейлями и просматривали на видео запись конкурса стриптиза, который, как выяснилось, тоже проходит в рамках «конкурса красоты».

 …В большой застекленной надстройке, чем–то напоминающей капитанскую рубку (по — сухопутному ее обозвали бы просто «холлом») на полочке у стены мерцал телевизор. Однако не девушки, которые раздевались перед камерой, в первую очередь привлекли внимание Уфимцева.

 Над Волгой полыхал закат. Волны реки брызгали оранжевыми, желтыми, красноватыми бликами, словно некий чародей раскидал по ней множество бутафорских апельсинов с новогодней елки. И теперь они весело прыгали по воде, сверкая боками и разбрасывая искры света во все стороны.

 Садившееся солнце заливало розовым все вокруг: мост, берега, здание речного вокзала и белые строгие линии теплохода. Множество стекол в импровизированном видеозале раздвигали границы помещения, и казалось, что эта «видеорубка» уже плывет, растворяясь в игре красок вечера на великой русской реке.

 В мягких креслах «рубки», вольно раскинувшись, сидело пять мужчин самого разного возраста. Все они, словно, по команде, держали в правой руке по высокому коктейльному бокалу, из которого регулярно делали по глотку. Игорю показалось, что и глотают они тоже одновременно. Все они смотрели на экран телевизора.

 Юная гетера с гладкой прической танцевала под приглушенную музыку, медленно разматывая со своего тела серебристую длинную материю. Судя по всему, кроме этого длинного лоскута блестящей ткани, на ней ничего не было. Лоскут разматывался, тело извивалось в такт медленной томной музыки… Вот обнажилась грудь… «Члены жюри» дружно отхлебнули из бокалов…

 В этот момент полный седой мужчина, заметив вошедших, нажал кнопку дистанционного управления. Девушка нервно дернула левой грудью и замерла, обиженно мерцая в цветном экране. В зале раздалось несколько недовольных возгласов.

 -Внимание, господа! — произнесла сопровождавшая журналистов платиновая блондинка, — Это представители местной прессы. Они будут писать о нашем шоу…. Присоединяйтесь, господа, — повернулась она к вновь прибывшим.

 -Будем знакомы…э–э, коллега… — пророкотал приглушенным басом полный, протягивая руку Уфимцеву. Игорь узнал в нем известного московского журналиста. Уфимцев отрекомендовался, сделал шаг вперед и подал ладонь следующему, мужчине средних лет с выбритым до синевы богемным лицом и, как показалось Игорю, подведенными глазами.

 -Борис, — прожурчал он, протягивая руку ладошкой вниз.

 Уфимцев на мгновение в затруднении замер — обычно так делают при знакомстве женщины, поднося свою кисть словно для поцелуя. Он исхитрился, ухватил протянутую ладонь с боку, пожал ее и только собирался отпускать, как с удивлением, возмущением и стыдом почувствовал, как пальцы этого странного Бориса острыми ногтями (Игорь мог поклясться, что они наманикюрены) поцарапали — пощекотали внутреннюю сторону его ладони.

 Он прекрасно знал смысл этого знака — намека, поэтому резко отдернул руку и поспешил отойти подальше. Познакомившись еще с одной парочкой ценителей женской обнаженной красоты, которые при рукопожатии оказались нормальными мужиками, не выдав двусмысленных финтов, Игорь сел в свободное кресло и осторожно покосился через плечо: макияжный Борис ласково и укоряюще смотрел на него.

 Уфимцев резко вернул голову с исходное положение и раздраженно подумал:

 «Странно, где–то эту физию я уже видел. Явное афиширование своей гомосексуальности, словно старательное исполнение раз и навсегда выбранной роли, попытки произвести эффект даже с помощью скандала… Тьфу, черт, это же Моисеев! Я ж его видел на концерте и на какой–то эстрадной московской тусовке. Надо от него держаться подальше, а то отчебучит что–нибудь — свои же засмеют».

 Уфимцев напустил на себя вальяжный вид под стать остальных участников смотрин, лениво поднялся, взял с низкого журнального столика высокий бокал, наполнил его мартини, вернулся в кресло и сосредоточил свое внимание на экране телевизора.

 …Девушка вскоре освободилась от блестящей ткани, оставив на себе только туфли на высоком каблуке. Прогнувшись чуть ли не до пола в сторону камеры («эксперты» при этом заметно оживились и сделали еще по одному глотку из своих бокалов), она медленно выпрямилась, подхватила свою «лягушачью кожу» и исчезла с поля видимости.

 Ее место заняла пышноволосая и пышнотелая, но тем не менее пропорционально сложенная брюнетка восточного типа. Камера сместилась вправо, продемонстрировав зрителям блестящий металлический шест, закрепленный одним концом на подмостках. По энергичную музыку «Куин» брюнетка не менее энергично обхватила ногами шест и, вращаясь вокруг него, стала разбрасывать некие лоскуты, в которые она была облачена.

 Уфимцев подавил в себе внутренний протест: в качестве музыкального сопровождения была выбрана композиция Фредди Меркьюри «Шоу не кончается». Игорь любил эту песню не только за музыку, но за ее глубокий трагически–философский смысл.

 Композиция не очень вязалась с тем, что происходило на экране. Но Уфимцев приказал себе излишне не эстетствовать, отнес выбор фонограммы к дурному вкусу аранжировщика и, успокоившись, с любопытством стал наблюдать за саморазоблачением артистки. Он постарался уничтожить в себе долю неловкости от сознания, что на обнажающиеся гениталии стриптизерки смотрели кроме него еще около десятка человек, и переключился на решение вопроса, каким образом держатся на ее теле разноцветные лоскуты ткани.

 -Неплохое решение, правда? — вполголоса обратился к Уфимцеву седой столичный журналист, с которым Игорь познакомился первым.

 -Ага, — кивнул головой Игорь и тут же задал встречный вопрос:

 -Скажите, а почему вы все это смотрите в записи?

 Столичный монстр пера снисходительно улыбнулся:

 -Все, кого вы здесь видите — своеобразное зрительское жюри. Его не допускают на настоящий просмотр, где присутствуют только профессионалы. Не пускают потому, чтобы не смущали девушек и не смущались сами, что может помешать нам вынести справедливый вердикт.

 -Смущали девушек? — переспросил удивленно Игорь, — Но ведь они стриптизерки! Это их работа — как же тогда они смогут выступать перед большой аудиторией?

 -Хм… — одобрительно промычал член зрительского жюри, — Вы хорошо разбираетесь в специфике этого вида искусства…

 При слове «искусство» Уфимцев иронически сощурился, но член жюри этого не заметил.

 -Дело в том, — продолжил он, — Что они не профессионалки. Большинство из них — представительницы самых «мирных» профессий вроде парикмахерш, секретарш мелких контор и даже домохозяек. В нашем случае они решили попробовать выйти из привычного круга, сбросить, так сказать, серое прошлое и окунуться в блестящее будущее. Девушки еще не доросли до понимания своей обнаженности просто как одной из разновидностей костюма, понимания настоящих профессионалок. Поэтому жюри, чтобы не смущать их, и не помешать из–за этого качественно выполнить свою работу, состоит всего из нескольких человек. А что скажете вы? — спросил журналист Игоря, — Нравится?

 Уфимцев пробормотал что–то вроде «сами номера оригинальны, но я не специалист по стриптизу, тем более, что оператор не совсем профессионал…» и постарался замять разговор. Член зрительского жюри снисходительно, словно опытный мэтр, знакомый со всеми тонкостями бытия и не входящий в смущение от чего бы там ни было, посмотрел на Игоря, словно на несмышленного неофита, только постигающего премудрости жизни, и снова обратил свой взор к экрану.

 «…Блестящее будущее, — думал Уфимцев, — Как мелок и пошл мир этих девчонок, если они раздевание под музыку на подмостках стрип–бара считают «блестящим». Что же касается этого павиана… — он покосился на «члена зрительского жюри», вновь наполнившего бокал и с удовлетворением созерцавшего прелести начинающих стриптизерок, — Этот хмырь прекрасно все понимает, но что ему? Две недели плавания на теплоходе на полную халяву в обмен на несколько хвалебных статей в столичной прессе в обществе красивых телок, которые не откажутся дать за несколько благожелательных строчек о них в газетной статье… Это тебе не в обществе старой сварливой супруги сидеть. Если бы он верил в Бога, то это можно было бы сравнить с продажей душ дьяволу. Как же иначе можно назвать потворство в продаже стрип–бизнесу этих дур? Впрочем, он это сделал гораздо раньше, а сейчас только верно и преданно служит».