Забытые письма - Лия Флеминг

Сельма подумала, что сейчас им предложат пирожных, но на стол, покрытый кружевной скатертью, поставили серебряный поднос с резными завитушками по краям. На нем, поблескивая на солнце, лежали три золотые монеты, три полсоверена.

– Пожалуйста, возьмите, – поощрительно кивнула им леди Хестер. – И передайте вашим родителям, мы очень рады, что наши арендаторы воспитывают в детях готовность служить нашему обществу.

Сельма взяла монету, которая лежала к ней ближе, и сделала книксен, не зная, как вести себя дальше. Фрэнк и Ньют последовали ее примеру и поклонились. Наступила тишина. Затем леди Хестер позвонила в колокольчик, вошла горничная и проводила их к двери.

– Будь добра, проводи их через главный вход по парадной лестнице. Думаю, они будут рады увидеть, какой восхитительный вид на реку открывается оттуда. Я благодарю вас и желаю доброго дня.

Все, аудиенция окончена. Никаких рукопожатий, ни чашечки чаю с пирожным, никаких разговоров. А хуже всего, что она не увидела ни Гая, ни Энгуса.

Разочарование злобным комком подступало к горлу. Все эти сборы ради каких-то пяти минут с холеной хозяйкой прекрасной гостиной.

До чего же убогим, невзрачным, топорным и неуютным показался ей теперь родной дом. Какое там все обычное. Ропот занозой пронзил ей сердце, она чувствовала стыд и боль.

Это совсем другой мир, мир роскоши и комфорта. Таким, как Бартли, не суждено узнать его. «Мы все равны в глазах Господа». Мамины слова набатом звенели в ушах. Почему же они теперь кажутся ей такими пустыми?

Ведь совершенно ясно: вовсе мы не равны, иначе почему ее светлость даже не привстала или не пожала нам руки? Золотые монетки ничего не значат для Кантреллов. Она просто заплатила им за услуги. Сельме хотелось с отвращением зашвырнуть эту монету подальше. Да как смеют они так гадко думать о нас?

Что-то скажет папа обо всем этом? Полсоверена – хочешь трать, хочешь сбереги? Мальчишек, похоже, все это совсем не волновало: они были рады, что наконец очутились на свежем воздухе и скоро смогут сбросить эту тесную воскресную одежду.

Со странной грустью открыла Сельма заднюю дверь своего дома.

– Ну что? Как все прошло? Как вы быстро! – Мама помешивала суп на плите, и ей не терпелось узнать все подробности их визита.

– Да все в порядке… Она нам всем дала вот это, – и Сельма легонько бросила монету на стол, словно она жгла ей руки.

– Ну что ж, очень кстати, купим тебе что-нибудь для школы, – улыбнулась Эсси, а потом заметила выражение лица Сельмы. – Что случилось?

– Ничего. Все прошло за пять минут, зашли, вышли, будто мальчик на посылках пробежал.

– Так, значит, вы даже не успели посмотреть дом? – не сдержала удивления Эсси. – А я-то думала, молодые господа пожелают показать вам своих лошадей.

– Они вернулись в школу. Вышло много шуму – и пустой пшик. Я чувствовал себя полным идиотом, – подошел Ньют. – А она такая гордая мадам. Мигом нас выпроводила. Боялась небось, как бы мы не стянули что-нибудь.

– Ну что ты, – Эсси вздохнула и покачала головой. – Наверное, нам следовало ожидать, что они иначе ведут себя. Благородные господа не станут общаться с простыми людьми вроде нас, никогда такого и не было. Разговаривают с нами, только когда им надо получить арендную плату. Да, она строгая, но говорят, она души не чает в своих сыновьях. Говорят, даже никогда не звала к ним няню, все сама делала. Словом, как бы там ни было, я уверена: она чувствует благодарность.

– Непохоже. Она смотрела на нас, будто мы грязь, случайно налипшая ей на туфельки, – буркнул Фрэнк.

– Наверное, она просто сдержанна с теми, кто ниже ее по положению, – попыталась утешить детей Эсси.

– Ты говорила, мы все равны! – подпрыгнула Сельма.

– Ах, ну конечно же… Просто многие из господ этого пока не знают. Когда-нибудь, быть может… все изменится к лучшему. Вот увидите.

– Ну всё, снимаю эти дурацкие тряпки, – идя к лестнице, проговорил Ньют.

– А я пока поставлю чайник. Так, выходит, она вас и чаем не напоила? А я-то надеялась… Ну да ладно. У всех свои причуды.

– Ты можешь повторять это сколько угодно, но больше я к ним ни ногой! – резко ответила Сельма. Они не смеют унижать нас, насмехаться над нашими именами, будто мы их не заслуживаем. Селимой назвал ее папа. Это иностранное имя. Как смеет леди Хестер смеяться над его выбором?

Сержант-инструктор заставлял их маршировать по квадратному плацу Шарлэндской школы снова и снова.

– Шагом… марш… Бегом… марш!..

Он хотел, чтобы ко дню следующего смотра их движения были безупречно отточены. Курсанты офицерской школы готовились стать солдатами и гордились парадами, но сегодня Гай не попадал в ногу. Он никак не мог собраться. Что-то мешало ему, и он не мог понять что. Из-за этого он выбивался из ритма. Он то и дело бросал взгляд на брата – тот упоенно маршировал: подбородок вверх, взгляд вперед, в глазах сталь. Прирожденный солдат, не то что я.

Энгус удивительно скоро поправился, о несчастном случае напоминает теперь только небольшой шрам на левом виске, да и тот прикрыт волной светлых волос, спадающих ему на лоб, словно локон. В форме их не различить… Но теперь проказы, когда один из нас подменяет другого, провернуть будет не так-то просто. Энгуса теперь всегда будет выдавать шрам.

Гаю было тревожно. Бедняга Энгус совсем не помнил, что же произошло – ни пикника, ни прыжка, когда Бартли спасли его. Будто вся история полностью стерлась из его памяти, будто ничего не было – а потом он вдруг взглянул в зеркало и обнаружил шрам. Мама постоянно напоминает ему об осторожности. Не хотела, чтобы он так быстро возвращался в школу. Энгус отмахнулся от материнских забот – дескать, квохтанье все это, и отметает вопросы Гая о самочувствии.

Иметь брата-близнеца – это и великое счастье, и проклятие одновременно. Рядом всегда есть твое же собственное лицо, которое смотрит на тебя. Их всегда двое, они одинаково одеваются и всегда привлекают к себе взгляды, всем любопытно их сходство. Порой ему казалось, что на самом деле их не двое, а просто один человек разделился на две половинки – точнее, ему так казалось до этого случая. А теперь он чувствовал, что Энгус меняется, и к тому же был уверен: его донимают головные боли, потому что боли пульсировали и в его голове. Удивительно, но стоило одному из них заболеть, как и другому становилось худо. Иногда ему казалось, они читают мысли друг друга, шестым чувством чуют то, что один из них собирается произнести.

Он заметил, что Энгус теперь не может надолго сосредоточиться на занятиях, то и дело подскакивает и меряет шагами комнату, в прошлом семестре он был совсем не таким. Он гораздо хуже написал контрольные за последние три недели, и куда-то пропал их дух соревновательности. Энгуса теперь интересует только бег по пересеченной местности, захваты и передачи на травяном поле для регби и строевая муштра. Может быть, мы и похожи как две капли воды, но что-то неуловимо стало не так… Гай пробовал поговорить с матерью и предупредить ее: что-то не так! Но она списала все на раннее возвращение Энгуса в школу – чересчур, мол, поторопился.

Что ж, по крайней мере, она пригласила Бартли на чай и поднесла каждому из троих подарок. Правда, узнав, что подарком стала монета, он содрогнулся. Хотя разве он вправе критиковать мать? И он постарался представить, как мама старается держаться так, чтобы малышка Сельма и ее братья почувствовали себя непринужденно.

Отец наверняка был бы более добр к ним, но его теперь совсем не бывает дома. Полковник Кантрелл Задай Им Пороху – такова была его любимая присказка – стал важной шишкой в аппарате советников лорда Китченера. Если война все-таки будет, как все говорят, то они и вовсе не скоро его увидят.

– Равнение напра…во! – гаркнул сержант.

Черт! Гай чуть не врезался в спину впереди шагающего Форбса-старшего.

– Вольно, джентльмены. Мы продолжим подготовку в этом семестре и далее. Мы хотим, чтобы ученики Шарлэндской школы были готовы к любой неожиданности и если их призовут в действующую армию – в случае, если ситуация накалится…

Внезапно по задним рядам прокатился какой-то невнятный ропот, и хор голосов выдохнул:

– Сээээр!

Гай обернулся, нутром почувствовав: что-то неладное с Энгусом. Энгус упал.

– Сэр… Это Кантрелл-младший! У него судороги!

Энгус лежал на земле, конечности его конвульсивно дергались, изо рта пошла пена, а на штанах расплывалось пятно. Зрелище было страшным. Гай сквозь строй бросился к брату.

– Ради бога, дайте ему вздохнуть, ему необходим свежий воздух! – услышал он собственный вопль.

– Несите его в санчасть! – прокричал кто-то.

Но сержант остановил их.