Здравствуй, Даша! - Микола Адам

Вера, старшая сестра, все-таки поддержала Дашу. Да и что такого крамольного в черно-розовых тонах? Уж лучше быть эмо, чем скинхедом или панком. Те хоть не бьют никого, просто эмоций не сдерживают, плачут, когда хочется плакать, смеются, когда хочется смеяться, при этом никого не обижают и не лицемерят. Ну, а макияж – возрастное, пройдет.

Она накрасила Дашу, даже еще ярче, чем на дискотеку. И губы черной помадой намазюкала, а карандашом обвела, чтобы выразительнее стали. Рюкзак Даша поменяла на мохнатую сумку, типа почтовой, сложила несколько учебников и тетрадок туда. До школы ее подвезли на машине, хотя идти – пять минут. Тимур решил, что так будет лучше. К тому же от школы удобный выезд на трассу.

Потом сестры попрощались, обнявшись. Целоваться не стали, чтобы не запачкать друг друга помадой. Вера обещала привести в следующий раз еще каких-нибудь шмоток.

Дождя с утра не было. Ночь его употребила полностью, размазала по асфальту, оставив лишь лужи.

Во дворе, у самых ворот, догнала Павловская.

– Привет, – улыбнулась.

– Привет, – потупив глаза, ответила Даша, стыдясь самой себя. Она же помнила, хоть и не все.

– Ты чего, за субботу переживаешь? – догадалась Таня. – Забудь и разотри.

– Правда, что ли? – подняла глаза на подругу Даша.

– Конечно, – кивнула Павловская. – Клевый прикид, – заценила. – Круто.

– Тань, а кто этот мужик, ну, который нес меня?… – решила спросить Даша, чтобы знать: вдруг пересечется когда-нибудь с ним, а помнила только нос его широкий и такие же скулы гладковыбритые, да глаза зеленые и внимательные.

– А ты чё, не помнишь? – не поверила Павловская.

– Помню, – неуверенно ответила Даша. – Но не до конца, – добавила.

– Это наш Николай Михайлович, – с гордостью молвила Таня.

– Тот, про которого вы говорили?

– Он самый, – охотно подтвердила Павловская. – Но ты не знаешь самого интересного, – заговорщицки подмигнула. – Николай Михайлович потом такой класс самообороны показал. Хвалей наш каких-то ублюдков местных созвал, и они проследили за нами, когда мы тебя домой несли, вернее, Николай Михайлович нес, а я дорогу показывала, потому что сеструхе твоей не могли дозвониться. Так вот, когда мы вышли из подъезда, они напали на нас, прикинь!..

– Ты чё?! – удивилась Даша.

– Да Ван Дамм отдыхает! – восхищенно воскликнула Павловская. – Николай Михайлович их как цуцыков сделал, – продолжала. – И все так быстро, прикинь, я даже испугаться не успела. А один с ножом бросился на Николая Михайловича…

– И чё?

– Ты бы видела! – восхищалась воспоминанием и пережитыми ощущениями Павловская. – От одного взгляда Николая Михайловича тот козел нож выронил и просил прощения, как малолетка. А николай Михайлович взял меня за руку, сказал «до свидания», и мы пошли в Дом культуры.

– Чё ты тут сочиняешь, Павловская! – девочек догнали Хвалей с Костальцевым.

– Сочиняют бабы на базаре! – ответила Таня.

– А ты, чё, не баба? – заржал Хвалей.

– Она девочка еще, – встрял Костальцев. – Улавливаешь разницу?

– Белая, – толкнул Хвалей в спину Дашу так, что та чуть не упала, – когда штаны придешь стирать?

Даша развернулась и засандалила ему между ног своей полосатой черно-розовой ножкой в кроссовке, тот и ахнуть не успел.

– Сам постираешь, урод! – процедила, отвернулась и пошла дальше.

Хвалей, превозмогая боль, выбросил ногу в сторону девочки, но промахнулся.

– Стой! – выкрикнул он – Щас вылизывать мне будешь!

– Ату ее! Ату! – заулюлюкал Костальцев.

– Даша, беги! – прокричала Павловская подруге.

И Даша побежала, Хвалей – за ней.

Девочка миновала Колю Пиноккио и взбежала по ступенькам вверх на школьное крыльцо. Хвалей растянулся на ступеньках. Коля Пиноккио подставил ему подножку и весь сжался от неожиданности, пораженный своею смелостью, застыл на месте.

Хвалей молча поднялся и молча с размаху двинул Коле Пиноккио в челюсть. Из его рта брызнула кровь, а сам Коля рухнул на землю как подкошенный. Очки его слетели, и Хвалей демонстративно раздавил их ботинками.

– Хвалей, ты чё, больной?! – это Павловская, склонившаяся над Колей Пиноккио.

– Наша Таня громко плачет… – пародирую певицу Татьяну Буланову, затянул Костальцев. – Горжусь тобой, о бесстрашный воин… – с иронией сказал Хвалею, похлопав того по плечу.

Конец ознакомительного фрагмента.