Осенние каникулы - Василий Поветкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я мог бы играть что угодно, то есть, вообще всё, что угодно, даже сочинять на ходу мелодию и петь бессмысленные слоги, что я иногда делаю, но, конечно, не осенью и уж тем более — не в воскресенье.
Я не мог бы петь совершенно чисто, здесь уж много причин: в принципе недостаток таланта, вчерашняя ночь, тот факт, что я проснулся час назад и не распелся (никогда больше так не буду!), и, конечно же, что? Правильно, сегодня воскресенье — но это вы итак знаете.
Я и называть не буду, что я пел, вам самим всё понятно, тысячи раз, бывая в переходах, мы слышим одни и те же песни, но разве это плохо?
Пел, голос потихоньку просыпался, и что самое главное — люди кидали монеты, а значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день.
Но я их не просил специально — я просто пел, а они сами так решили, может, песни нравились, а может по лицу поняли, что вот эти копейки в чехле — это единственное, на что я буду жить ближайшее время.
Я полностью отдался процессу и — наконец-то! — больше ни о чём не думал, а самое главное — именно в это время люди не просто давали бедному парню на существование, но даже останавливались и подпевали.
Какие люди? Группа школьников, где-то седьмой класс, но они ничего не дали, остановились и чуть-чуть повизжали-подпели; пожилая женщина, прекрасно одетая, положила целых пять рублей; непонятный мужчина, который ни на секунду не остановился, или даже ускорил шаг, проходя мимо меня, но бросивший, кажется, рубль; парочки, парочки, парочки, но откуда они вообще взялись и с чего решили, что можно любить в это моросящее воскресенье?
Так продолжалось несколько часов, пока не произошло кое-что совершенное литературное и крайне неприятное.
Я почувствовал, а может, краем глаза и увидел, что на меня смотрят, и уже долго, но смотрят не так, как на музыканта. Какой-то хищный, неприятный взгляд. Я оглянулся, впрочем, не прекращая своих дел, и увидел… Митьку! А рядом с ним большого, злого, обременённого восьми классами школы и тремя — колледжа, образованием, субъекта. Митька показал на меня пальцем, и почему-то именно в этот момент музыка в переходе закончилась.
Митька и субъект начали на меня надвигаться. Я заметил, что под левым глазом у Митьки фингал, а сам глаз расплылся и не очень-то хотел открываться. Я почему-то подумал, что точно такой фингал в самом скором времени появится и у меня. Может, под обоими глазами. Может, только от одного удара.
— Ну что ты, *** ***? (нехороший и несколько подлый человек), — обратился ко мне субъект. Вопрос, конечно, замечательный, но в самом деле, что это я?
— Добрый день! — улыбаясь, поздоровался я с субъектом, руки, к слову не потянув.
Митька стоял сбоку и немного позади:
— Здорово, Митька! — обратился я к Митьке, но ни он, ни его отец (а это был именно его отец) не ответили взаимностью.
— Я тебе сейчас, *** (восклицание, усиливающее речь) покажу «добрый день», *** *** (нехороший и несколько подлый человек), — всё же поздоровался со мной субъект. Кстати, он говорил, не «что», а «шо» не сейчас, а «шчас». Зато *** *** он говорил великолепно.
Он подошёл совсем близко ко мне, а люди в переходе обходили нас по максимальной траектории и с максимальной скоростью.
Начался непродолжительный, но внушающий монолог:
— Ты, что *** (восклицание, усиливающее речь), совсем *** (перешёл всякие границы дозволенного), *** *** (нехороший и несколько подлый человек)? Ты чего моего Митьку, *** (восклицание, усиливающее речь), по всяким притонам *** (нехорошим) тягаешь, а? Ты *** (перешёл всякие границы дозволенного) *** что ли! Он же ещё мелкий совсем, ему пить вообще нельзя, у него, как это *** (восклицание, усиливающее речь), с желудком *** (неизвестного происхождение болезнь) какая-то! А он пришёл вчера в стельку!
Субъект немного перевёл дыхание. А я даже не успел положить гитару на чехол, она висела у меня на шее, и защититься я бы вряд ли смог. А надо бы.
— Значит так, *** (восклицание, усиливающее речь)! Сюда меня слушай, урод *** (я такого слово до этого не знал). Если ещё раз Митьку с собой куда-то позовёшь, я тебе…
Не буду приводить полную угрозу, иначе восьмёрка и шифт на клавиатуре попросту поломаются. В общем, субъект доходчиво дал понять, что мои встречи с Митькой крайне нежелательны, и что в случае, если они состоятся, субъект применит ко мне некоторую физическую силу.
И всё закончилось бы мирно и даже смешно, но в самую последнюю секунду, когда семейство собиралась идти дальше, субъект вдруг заметил-таки чехол, в котором лежали все мои средства на ближайший, неопределённый срок. Субъект с какой-то невероятной силой пнул чехол ногой, и монеты разлетелись по переходу…
И вот только тогда Митька с отцом ушли. Что больше всего меня поразило и расстроило, так это сам Митька. Мало того, что его вчера побил родитель, так он ещё очень зло и как-то по-детски жестоко улыбнулся мне в момент, когда отец толкнул его в плечо, призывая убираться от этого ***.
Вот ещё что замечу: никто из проходивших мимо не поднял ни копейки.
А копеек было много, и я начал собирать их до единой. Сначала, конечно, я взял купюру в пять рублей, которая равнялась двум пачка сигарет. А затем я ползал по холодному камню, в холодном, тусклом свете высматривая монеты. Не знаю, сколько прошло времени, но это дело захватило меня полностью. И не только по тому, что мне были нужны эти деньги, а ещё и оттого, что я совершенно не хотел получить хоть какой-то урон от отца Митьки.
Я собрал 31 рубль и 24 копейки (я ведь не только собирал монеты, но и пересчитывал их параллельно). Вполне себе средний урожай, сносный.
Последняя монета была рублём — такой простой и красивый рубль, он мне очень понравился. А ещё последняя монеты была прямо у ларька, где работала та милая женщина. Но последняя монета ни в коем случае не была той, которой я купил себе пачку «Собрания синего». Я расплатился самой что ни на есть мелочью, и это процесс меня заворожил, так мне приятно было отсчитывать три с половиной рубля монетами в 1, 2, 5 и 10 копеек. А продавщица была в восторге. И очень, очень красивой.
