Романсеро - Генрих Гейне

Укрепи меня, боже милосердный мой!

Шаддай милосердный сам!

Что-то в море упало! Шаддай! Адонай!

Вели смириться волнам!..

И солнце взошло... Земля! Весна!

И края не видно цветам!

Когда на берег мы сошли,

Нас было лишь двое там.

ВИЦЛИПУЦЛИ

Прелюдия

Вот она -- Америка!

Вот он -- юный Новый Свет!

Не новейший, что теперь,

Европеизован, вянет,-

Предо мною Новый Свет,

Тот, каким из океана

Был он извлечен Колумбом:

Дышит свежестью морскою,

В жемчугах воды трепещет,

Яркой радугой сверкая

Под лобзаниями солнца...

О, как этот мир здоров!

Не романтика кладбища

И не груда черепков,

Символов, поросших мохом,

Париков окаменелых.

На здоровой почве крепнут

И здоровые деревья -

Им неведомы ни сплин,

Ни в спинном мозгу сухотка.

На ветвях сидят, качаясь,

Птицы крупные. Как ярко

Оперенье их! Уставив

Клювы длинные в пространство,

Молча смотрят на пришельца

Черными, в очках, глазами,

Вскрикнут вдруг -- и все болтают,

Словно кумушки за кофе.

Но невнятен мне их говор,

Хоть и знаю птиц наречья,

Как премудрый Соломон,

Тысячу супруг имевший.

И наречья птичьи знавший,-

Не, новейшие одни

Но и, древние, седые

Диалекты старых чучел,

Новые цветы повсюду!

С новым диким ароматом,

С небывалым ароматом,

Что мне проникает в ноздри

Пряно, остро и дразняще,-

И мучительно хочу я

- Вспомнить наконец: да где же

Слышал я подобный запах?

Было ль то на Риджент-стрит

В смуглых солнечных объятьях

Стройной девушки-яванки,

Что всегда цветы жевала?

В Роттердаме ль, может быть,

Там, где ламятник Эразму,

В бедой вафельной палатке

За таинственной гардиной?

Созерцая Новый Свет,

Вижу я моя особа,

Кажется, ему внушает

Больший ужас... Обезьяна,

Что спешит в кустах укрыться,

Крестится, меня завидя,

И кричит в испуге: "Тень!

Света Старого жилец!"

Обезьяна? Не страшись:

И не призрак и не тень;

Жизнь в моих клокочет жилах,

Жизни я вернейший сын.

Но общался с мертвецами

Много лет я -- оттого

И усвоил их манеры

И особые причуды...

Годы лучшие провел я

То Кифгайзере, то в гроте

У Венеры,-- словом, в разных

Катакомбах романтизма.

Не пугайся, обезьяна!

На заду твоем бесшерстом,

Голом, как седло, пестреют

Те цвета, что мной любимы:

Черно-красно-золотистый!

Обезьяний зад трехцветный

Живо мне напоминает

Стяг имперский Барбароссы.

Был он лаврами увенчан,

И сверкали на ботфортах

Шпоры золотые -- все же

Не герой он был, не рыцарь,

А главарь разбойной шайки,

Но вписавший в Книгу Славы

Дерзкой собственной рукой

Дерзостное имя Кортес.

Вслед за именем Колумба

Расписался он сейчас же,

И зубрят мальчишки в школах

Имена обоих кряду.

Христофор Колумб -- один,

А другой -- Фернандо Кортес.

Он, как и Колумб, титан

В пантеоне новой эры.

Такова судьба героев,

Таково ее коварство

Сочетает наше имя

С низким, именем злодея.

Разве не отрадней кануть

В омут мрака и забвенья,

Нежели влачить вовеки

Спутника,с собой такого?

Христофор Колумб великий

Был герой с открытым сердцем,

Чистым, как сиянье солнца,

И неизмеримо щедрым.

Много благ дарилось людям,

Но Колумб им в дар принес

Мир, дотоле неизвестный;

Этот мир -- Америка.

Не освободил он нас

Из темницы мрачной мира,

Но сумел ее расширить

И длиннее цепь йам сделать.

Человечество ликует,

Утомясь и от Европы,

И от Азии, а также

И от Африки не меньше...

Лишь единственный герой

Нечто лучшее принес нам,

Нежели Колумб, -- и это

Тот, кто даровал нам бога.

Был Амрам его папаша,

Мать звалась Иохавед,

Сам он Моисей зовется,

Это -- мой герой любимый.

Но, Пегас мой, ты упорно

Топчешься вблизи Колумба.

Знай, помчимся мы с тобою

Кортесу вослед сегодня.

Конь крылатый! Мощным взмахом

Пестрых крыл умчи меня

В Новый Свет -- в чудесный край,

Тот, что Мексикой зовется.

В замок отнеси .меня,

Что властитель Монтесума

Столь радушно предоставил

Для своих гостей-испанцев.

Но не только кров и пищу -

В изобилии великом

Дал король бродягам пришлым

Драгоценные подарки,

Золотые украшенья

Хитроумного чекана, -

Все твердило, что монарх

Благосклонен и приветлив.

Он, язычник закоснелый,

Слеп и не цивилизован,

Чтил еще и честь и верность,

Долг святой гостеприимства.

Как-то празднество устроить

В честь его решили гости.

Он, нимало не колеблясь,

Дал согласие явиться

И со всей своею свитой

Прибыл, не страшась измены,

В замок, отданный гостям;

Встретили его фанфары.

Пьесы, что в тот день давалась,

Я названия не знаю,

Может быть -- "Испанца верность"

Автор -- дон Фернандо Кортес.

По условленному знаку

Вдруг на короля напали.

Связан был он и оставлен

У испанцев как заложник.

Но он умер -- и тогда

Сразу прорвалась плотина,

Что авантюристов дерзких

От народа защищала.

Поднялся прибой ужасный.

Словно бурный океан,

Цридивдли ближе, ближе

Гневные людские водны.

Но хотя испанцы храбро

Отражали каждый натиск,

Все-таки подвергся замок

Изнурительной осаде.

После смерти Монтесумы

Кончился подвоз припасов;

Рацион их стал короче,

Лица сделались длиннее.

И сыны страны испанской,

Постно глядя друг на друга,

Вспоминали с тяжким вздохом

Христианскую отчизну,

Вспоминали край родной,

Где звонят в церквах смиренно

И несется мирный запах

Вкусной оллеа-потриды,

Подрумяненной, с горошком,

Меж которым так лукаво

Прячутся, шипя тихонько,

С тонким чесноком колбаски.

Созван был совет военный,

И решили отступить:

На другой же день с рассветом

Войско все покинет город.

Раньше хитростью проникнуть

Удалось туда испанцам.

Не предвидел умный Кортес

Всех препятствий к возвращенью.

Город Мехико стоит

Среди озера большого;

Посредине укреплен

Остров гордою твердыней.

Чтобы на берег попасть,

Есть плоты, суда, паромы

И мосты на мощных сваях;

Вброд по островкам проходят.

До зари во мгле рассветной

Поднялись в поход испанцы.

Сбор не били барабаны,

Трубы не трубили зорю,

Чтоб хозяев не будить

От предутренней дремоты...

(Сотня тысяч мексиканцев

Крепкий замок осаждала.)

Но испанец счет составил,

Не спросись своих хозяев;

В этот день гораздо раньше

Были на ногах индейцы.

На мостах и на паромах,

Возле переправ они

С угощеньем провожали

Дорогих гостей в дорогу.

На мостах, плотах и гатях

Гайда! -- было пированье.

Там текла ручьями кровь,

Смело бражники сражались -

Все дрались лицом к лицу,

И нагая грудь индейца

Сохраняла отпечаток

Вражьих панцирей узорных.

Там друг друга в страшной схватке

Люди резали, душили.

Медленно поток катился

По мостам, плотам и гатям.

Мексиканцы дико выли;

Молча бились все испанцы,

Шаг за шагом очищая

Путь к спасению себе.

Но в таких проходах тесных

Нынче не решает боя

Тактика Европы старой,-

Кони, шлемы, огнеметы.

Многие испанцы также

Золото несли с собою,

Что награбили недавно...

Бремя желтое, увы,

Было в битве лишь помехой;

Этот дьявольский металл

В бездну влек не только душу,

Но и тело в равной мере.

Стаей барок и челнов

Озеро меж тем покрылось;

Тучи стрел неслись оттуда

На мосты, плоты и гати.

Правда, и в своих же братьев

Попадали мексиканцы,

Но сражали также многих

Благороднейших идальго.

На мосту четвертом пал

Кавалер Гастон, который

Знамя нес с изображеньем

Пресвятой Марии-девы.

В знамя это попадали

Стрелы мексиканцев часто;

Шесть из этих стрел остались

Прямо в сердце у Мадонны,

Как мечи златые в сердце

Богоматери скорбящей

На иконах, выносимых

В пятницу страстной недели.

Дон Гастон перед кончиной

Знамя передал Гонсальво,

Но и он, сражен стрелою,

Вскоре пал. В тот самый миг

Принял дорогое знамя

Кортес, и в седле высоком

Он держал его, покуда

К вечеру не смолкла битва.

Сотни полторы испанцев

В этот день убито было;

Восемьдесят их живыми

К мексиканцам в плен попало.

Многие, уйдя от плена,

Умерли от ран позднее.

Боевых коней с десяток

Увезли с собой индейцы.

На закате лишь достигли

Кортес и его отряды