Пустошь - Джен Александер

Кошмар обрывается в ту секунду, как я бросаюсь на него с острой иглой в руке, которую выдернула из резинки накрахмаленных штанов.

Я лежу на боку и пытаюсь понять, что это было. Больше похоже на воспоминание, чем на сон. По зажатой между полом и телом руке бегают мурашки. Я счастлива – если это слово вообще применимо к человеку, чья жизнь оказалась муляжом. Первое воспоминание! Первое воспоминание о жизни до Пустоши!

Доказательство, что я человек.

Я не виртуальный герой в созданном компьютерами мире. Я – нечто другое. Человек, заточенный в игру. Персонаж.

Такие мысли проносятся у меня в голове, прежде чем по телу растекается электрический ток, от которого начинают стучать зубы. На этот раз он вырубает меня полностью. Больше никаких воспоминаний – просто сон.

– Нужно составить план большого набега, – говорю я, когда в голове у меня срабатывает выключатель и я возвращаюсь к действительности. Я сижу на спальном мешке, скрестив ноги.

– Можно отправиться в Гадюшник, – предлагает Джереми, подкатывая к Эйприл бутылку с водой.

Именно там мы и нашли Эйприл несколько месяцев тому назад. Гадюшник – район города вокруг футбольного стадиона, где живет шайка людоедов. Но людоеды – не единственная опасность. На футбольном поле и на месте разрушенных зданий зияют ямы – огромные воронки, на дне которых оказывается большинство выживших – или оступившись, или после того, как с ними покончат людоеды.

Во время последней вылазки в Гадюшник мы убили немало людоедов. Грабили всех, кто попадался нам на пути: и каннибалов, и выживших. Помню, как было опасно. До чего же безрассудно мы себя вели!

Я помню все. А судя по тому, что я опять нахожусь в белой комнате, эти воспоминания принадлежат не только мне.

– Если пойдем в Гадюшник, придется тратить очки на апгрейд оружия, – недовольно говорит Эйприл. – Нельзя ведь отправляться туда с одними ножами и парой пистолетов.

Я вижу на экране, как она накручивает на тощее запястье свои длинные рыжие волосы: раз, два, три – накрутила; раз, два, три – раскрутила. Я вспоминаю, сколько раз просила ее сделать апгрейд прически и подстричься. «Эти дурацкие волосы тебя погубят, – сказала я однажды. – Какой-нибудь людоед схватит тебя за патлы, а я даже пальцем не пошевелю, чтобы тебя спасти».

Меня тогда покоробило от собственных слов, так грубо и бессердечно они прозвучали. Теперь я знаю, что это были не мои слова.

– Чтобы зарабатывать очки, нужно тратить очки, – произносит девушка в белой комнате одновременно со мной. – Если, конечно, не боишься риска. Ну, а если боишься… может, стоит подыскать себе другой клан, который играет в твоем темпе? Годам к двадцати, глядишь, управишься.

– Оливия… – Итан быстро поправляется: – Клавдия, давай отложим вылазку в Гадюшник на пару месяцев? Раздобудем новое оружие, запасемся едой…

Оливия, девушка в десятиугольной комнате, отвечает не сразу. Она стучит ногой по белому ламинированному полу. На ней туфли на каблуках – совсем как в кошмаре, который приснился мне после удара по голове.

Впрочем, вряд ли это был сон. Я видела то, что происходило на самом деле. А значит, как ни трудно поверить, регенератор и доктор Коста действительно существуют.

Наконец Оливия со вздохом произносит:

– И ты, Итан?

Он отрывисто кивает головой – вряд ли это на пользу его ране…

– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Вот и посмотрим, что из этого выйдет.

Судя по резким, дерганым движениям, Оливия злится. Девушка ударяет ладонями по воздуху, и на экране возникает окно со списком припасов. В него внесен каждый нож, пистолет и ножовка, которые я раздобыла за последние три года, а также небольшое количество еды и одежды. Пистолет «глок» и теплая куртка, доставшиеся мне от людоедши из здания суда, тоже значатся в списке.

Итог трех лет моей жизни, выведенный на десять огромных экранов.

– Чисто для сведения: у меня полно хорошего оружия для похода в Гадюшник.

Когда мы с Оливией произносим эти слова, камера наезжает на Эйприл. Оливия хочет сказать что-то еще, но тут за спиной у нее раздается стук в дверь.

– Чего? – рычит она, оборачиваясь.

– Пора в академию, – отвечает женский голос. – Автомобиль ждет наверху.

– Я не поеду.

– Не говори ерунды. Сейчас же выходи из игры, а то я тебя отключу.

Когда Оливия снова поворачивается к экрану, она кипит от злости. К ее рукам, быстро раскрывающим разные меню, приливает кровь. Лицо, наверное, тоже красное.

– Мне надо на занятия. Надеюсь, вечером вернусь.

Оливия открывает окошко с фиолетовым прямоугольником, на котором написано: «Выход». Она бьет по нему рукой, изображение на всех экранах исчезает, и остается только прозрачное стекло. Видимо, так Оливия выходит из «Пустоши», когда наиграется.

Я оказываюсь в том же положении, что прошлой ночью: сознание поочередно вспыхивает и гаснет. Я то погружаюсь в темноту – такую черную, словно меня вообще не существует, – то оказываюсь на несколько секунд у Оливии в голове. Тогда я вижу водоворот ярких красок – мир из стекла и механизмов, совершенно непохожий на «Пустошь». Происходит это настолько часто и быстро, что меня слегка мутит. Наконец я более-менее прихожу в себя в музее, окруженная ничего не выражающими лицами друзей.

Мои руки сжимаются в кулаки.

– Проснись, – пытаюсь выговорить я сквозь сжатые зубы. Электрическое покалывание уже ползет вниз по лицу, и мой голос звучит вяло, еле слышно. – Не сдавайся без боя.

Прежде чем снова уснуть, я думаю об Оливии – о девушке в десятиугольной комнате, которая постоянно мне снится.

О девушке, которая управляет персонажем по имени Клавдия Вертью в игре под названием «Пустошь».

О моем геймере.

Глава пятая

Еще полтора дня меня то забрасывает в сознание к Оливии, то выбрасывает обратно. Не знаю, почему это происходит. В любом случае быть разумной в ее теле куда приятнее, чем валяться в собственном без всяких признаков жизни. Когда Оливия возвращается в игру и я полностью прихожу в себя, на улице светло. Идет дождь. От грома дребезжат окна, содрогаются статуи. Со мной тут же заговаривает Эйприл. Итан сказал ей, что нужно найти новое убежище, потому что музей – не вариант.

Похоже, Итан не шутил. Он действительно готов переселиться ради меня в другое место.

Хотя нет, не ради меня. Ради моего игрока.

Ради Оливии.

Я натягиваю тонкую серую кофту с капюшоном и готовлюсь выйти под дождь – остановить себя я не в силах. Теперь, когда я знаю, что за каждое мое действие и слово отвечает другой человек, происходящее воспринимается иначе. Нужно время, чтобы осмыслить мое открытие и попробовать во всем разобраться. Почему я только сейчас осознала, что расхождение между моими мыслями и поступками вызвано не просто усталостью? Почему я способна самостоятельно думать, но не в состоянии даже руки поднять, когда захочу? Или не ходить в очередную дурацкую экспедицию, когда не захочу?

– Джереми тоже идет, – сообщает Эйприл, забрасывая на плечо пустой рюкзак.

Я внимательно наблюдаю за ней. Она застегивает на талии пояс с ножнами и кобурой, который тут же сползает на бедра – до самой резинки шортов. Механически, словно робот, Эйприл перебрасывает волосы через плечо. Ее голубые глаза смотрят в мою сторону. Взгляд у них остекленелый и ни на чем не сосредоточенный, как у всех в моем клане.

– Пять минут – дольше я ждать не намерена, – говорю я. – Времени мало.

Мне представляется, как у себя в комнате Оливия нетерпеливо поглядывает на часы, сверля взглядом изображение Эйприл на экране.

Через пару минут появляется Джереми. На нем футболка с плохо отстиранным пятном на рукаве. Хорошо помню эту футболку. Джереми был в ней, когда они с Итаном ходили разорять логово людоедов несколько месяцев тому назад. Почему-то мне вспоминается женщина, погибшая в здании суда, – людоедша, которая напомнила мне мою подругу Миа. В горле встает комок.

Оливия убила стольких людей ради чего-то, что даже не является ее реальностью. И использовала для этого меня.

– Тормоз несчастный, – произносит моими губами Оливия.

– Это не займет много времени, – отвечает Джереми.

– Ты всегда так говоришь.

Я приподнимаю висящий на двери замок и пытаюсь открыть его полоской бумаги, которую нашла в кармане шортов.

Перегнувшись через мое плечо, Джереми дергает искореженную дужку замка туда-сюда, пока тот не открывается. Джереми берет его большим и указательным пальцами и кладет мне на ладонь. Впервые в жизни прикосновение друга мне неприятно.

Джереми присоединился к нашему клану вскоре после Миа. Тогда он казался мне настоящим красавцем: ужасно высокий, с гладкой смуглой кожей, светло-карими глазами и прямым, без единого перелома носом – не то что у Итана.

Теперь, когда я знаю, что моя жизнь – всего лишь игра, а Джереми, Итан и Эйприл – совсем не те, кем я считала их раньше… даже не знаю, что я о нем думаю. Его взгляд пугает меня. Когда он выпускает мою руку, мне хочется облегченно перевести дыхание.