Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович

Далее Зиновьев перешел к разбору статьи Красина, где говорилось: «Глядишь: не зависящая от тебя сила уже перебросила нужного работника в другое учреждение, иногда совсем в другую область, а тебе, даже не спрашивая, нужно или нет, подсыпают дюжину-другую партийного человеческого материала, иногда абсолютно не пригодного ни для работы, ни для контроля в данной области». По мнению члена Политбюро, претендующего на роль главного идеолога партии, Красин недооценивал коммунистов и не понимал, что революционный опыт и «пролетарская сознательность» позволяют им успешно работать на любой должности. Заявляя это, Зиновьев подвел итог: «Вышло так, что бывший старый меньшевик совершенно прав, а старый большевик т. Красин совершенно неправ и находится на грани того, чтобы сделать очень и очень большую ошибку».

Упомянул он и про то, что нарком критиковал персональный состав ЦК, который почти не изменился с тех пор, когда партия находилась в подполье. Он считал, что, раз уж партия взялась за управление страной, она должна привлечь к руководству не «газетчиков, литераторов и пр.», а администраторов и инженеров. По сути, о том же он говорил еще в 1919 году, когда просил прислать ему для работы в наркомате членов партии, «умеющих управлять заводами, а не выступать с речами». Зиновьев признал, что во главе партии стоят те же люди, что и два десятилетия назад, но счел это положительным фактом, поскольку они накопили большой политический опыт и, в отличие от Красина, «ни на миг не уклонялись от генеральной линии партии». По его словам, партии требовалась помощь специалистов, но это не означало, что их следует допустить к управлению страной: «Вполне прав т. Мартынов, когда говорит, что политика имеет первенствующее значение. Ведь Ллойд Джордж тоже не агроном, Пуанкаре тоже не инженер путей сообщения, и если буржуазия имеет своих политиков, то, право, не грех и рабочему классу, который был угнетаем десятками лет и в конце концов завоевал власть, тоже иметь своих политических вождей».

В то время на съездах партии еще были возможны реальные дискуссии, а не ритуальные покаяния, поэтому Красин на следующий день (18 апреля) попросил слова и ответил на критику Зиновьева, разбив его буквально по всем пунктам. Свою речь он начал с заявления о том, что партийный идеолог не только вырвал из контекста отдельные положения его статьи, но и неверно их истолковал. Далее он еще раз повторил, что партия не сможет достичь успеха в политике, если будет тормозить экономические преобразования или того хуже — препятствовать им: «Что же, вы думаете вести успешно политику, мешая восстановлению производства? <…> Избежать этого можно тогда, когда в руководящих аппаратах партии будут не только политики, но и организаторы, администраторы, хозяйственники. Несколько резко, может быть, сказано о литераторах и политиках. Может быть, это выражение коробит некоторых товарищей, приобретших на высоких постах излишнюю сановитость. Но мне, как старому большевику, некоторая резкость извинительна».

Далее Красин поделился своим опытом организации производства за десять лет — отсчитывая их, что знаменательно, с момента, когда занял руководящую должность на заводах «Сименс-Шуккерта». Он полагал, что развитие промышленности, техники, технологии, укрепление финансов должно быть объектом пристального внимания со стороны руководящих партийных органов. По его оценкам, ВКП(б) вряд ли сумеет удержаться у власти, если не поймет, что ситуация изменилась, что теперь ей, как правящей партии, предстоит решать главным образом экономические, а не революционные задачи. Красин призывал партию ввести в руководящий аппарат техническую интеллигенцию, тем самым обеспечив условия для модернизации промышленности и создав предпосылки для того, чтобы идти в ногу с научными и техническими достижениями Запада. Он считал такой подход единственно верным и предлагал Зиновьеву: «Давайте устроим диспут перед рабочими любой фабрики Петрограда и Москвы. И я уверен, что рабочие присоединятся к этому моему положению».

По второму пункту критики Зиновьева Красин, обращаясь к съезду, заявил, что он не против того, чтобы коммунисты работали в экономических комиссариатах и руководили фабриками и заводами, но, по его мнению, одного членства в партии маловато, чтобы гарантировать компетентность и успех в коммерческой и производственной сфере, чего никак не хотели понимать многие партийные лидеры. Он предложил принять долгосрочную программу обучения коммунистов, не имеющих опыта управления производством, и настоятельно просил ВКП(б) прекратить то, что он считал очень вредной практикой — перевод специалистов с одного предприятия на другое (и даже в другую отрасль) прежде, чем они выполнят свои задачи. Он обращал внимание на то, что члены Центральной контрольной комиссии (ЦКК), образованной IX съездом партии в сентябре 1920 года, пришли к таким же выводам.

Особенно резко Красин возражал против выдвинутого Зиновьевым обвинения его в «меньшевистском уклоне» и отрицании необходимости диктатуры партии. Оценив этот выпад как демагогию, Красин привел точную цитату из своей статьи: «Не за ослабление или уничтожение политического руководства мы боремся, а за возведение этого руководства на высшую ступень, за пополнение приобретенного в политической борьбе опыта опытом, заимствованным из непосредственного процесса труда, борьбы со стихией вещества и силы, опытом не спецов, а наших же партийных товарищей». Он заявил съезду, что «вплоть до победы мировой революции вся государственная работа должна стоять под строжайшим контролем партии, что только партия, только Центральный комитет партии может быть тем последним решающим органом, который всякий вопрос, имеющий жизненное значение для нашего государства, должен решать». «При наличности всего сказанного, — закончил он, — я, оставаясь в пределах парламентарных выражений, не могу обозначить обвинение в уклоне к меньшевизму, брошенное мне т. Зиновьевым, иначе, как панической демагогией».

Завершая свое выступление, Красин раскритиковал главный, по его мнению, тезис доклада Зиновьева — «всё обстоит более-менее благополучно». По его мнению, «главная опасность заключается в области производства… в том, что мы тратим, расходуем, проедаем больше, чем мы производим». В этом он видел основную проблему не только внутренней, но и внешней политики, открыто заявив о том, что уже поняли многие: мировая революция отодвинулась в неопределенное будущее, и надеяться на нее Советская Россия больше не могла. Поэтому он говорил: «Если мы наладим минимальное производство, обеспечим возможность содержания хоть небольшой, но хорошей Красной армии <…> то это будет лучшим содействием развитию мировой революции, чем сотни великолепных резолюций» Он обвинил ЦК в отсутствии продуманной внешней политики, нацеленной на «заботливое, пристальное изучение тех возможностей, которые нам предоставляются в настоящее время за границей без, — повторяю, — какой бы то ни было капитуляции, без намека на какую бы то ни было капитуляцию, без намека на какую бы то ни было сдачу».

Борис Стомоняков

Хотя Красину на съезде аплодировали, поддержки других выступающих он не получил. Не избрали его и членом ЦК — в партии его уже привыкли считать человеком полезным и заслуженным, но все же не совсем «своим». А. Нагловский писал: «Ленинцы Красина чрезвычайно не любили… Красин держался исключительно и только дружбой с Лениным и верой Ленина не только в „блеферские“, но и в серьезные хозяйственные таланты старого соратника „Никитича“». Впрочем, Ленин тоже относился к нему с изрядной долей недоверия. Можно привести цитату из статьи Л. Троцкого: «Ленин очень ценил Красина, но исключительно как делового человека, как техника, администратора, знатока капиталистического мира… Включение Красина, как и Кржижановского, несмотря на их „старый большевизм“, в ЦК партии было бы при Ленине совершенно немыслимым».