Макушка лета - Николай Воронов

К а с ь я н о в. Хочу покаяться...

Ж е р е л о. Что-то новое в истории машиностроения.

К а с ь я н о в. Вероятно.

Ж е р е л о. Не в духе современных... Это самое...

К а с ь я н о в. Покаяться хочу по внутренней необходимости.

А н ь к а. Не хитришь, начальник?

К а с ь я н о в. Расчета нет. В моих принципах поступать без лукавства и хитростей. Мы с Булейкой взялись на прошлой неделе тягаться в прыжках с трамплина на мотоцикле.

Ж е р е л о. Новый вид спорта. Торопитесь запатентовать.

К а с ь я н о в. Булейко и раньше прыгал.

С а м о х и н. Я прыгал с ним в паре. В тот раз я заробел. Тут подошел Марат Денисович. Ну и поддержал Булейкин азарт.

Ж е р е л о. Трамплин высокий?

С а м о х и н. Метра два.

Ж е р е л о. Фу, если б двадцать метров! Ничего не нахожу предосудительного. Лыжники ломают конструкции? Ломают. Не считается предосудительным?

К а с ь я н о в. Люди, я не собираюсь произносить покаянной речи, но я и не нуждаюсь в снисходительности. На суде собственной совести я признал себя виновным в том, что легкодумно присоединился к сорвиголовой затее, и в том, что не помешал ей. Я позволил себе в тот день впасть в мерихлюндию. Литейную машину разрушили. Несмотря на это, шаг постыдный.

Ж е р е л о. Есть у мужика совесть!

А н ь к а. Прознаете про его совесть, когда утвердится в должности.

С а м о х и н. Откуда такая? Подозрение-то зачем?

А н ь к а. Из соседнего цеха. Уши всегда развесим.

Ж е р е л о. Ты, Самохин, помалкивай.

С а м о х и н. А чё я?

А н ь к а. Рыльце не то что в пуху — в отпечатках гусиных лап.

Смех. Галдеж. Согласие и протесты.

Установилась тишина. Лалевич закруглил происходившее:

— Заявление начальника цеха считаю принятым к сведению.

Помещение опустело. Остались в нем лишь Касьянов и Щекочихин. Они сидят на прежних местах.

Касьянов продолжает переживать свое покаяние и потому не обращает внимания на Щекочихина.

Щекочихин пытливо посматривает на него.

Подходит он к Касьянову, посмеиваясь.

— Сижу я и гадаю: искренне человек говорит или вокруг пальца обводит коллектив?

— Вы из цыган?

— Разве похож?

— Гадаете.

— Прикидываю. Воображаю.

— Ах, воображаете!

— Помилосердствуйте. Приехал познакомиться. Первый секретарь райкома партии Никандр сын Никандров.

— Рад. Только не сочтите за любезность. Рад, потому что вы предупредили мой визит к вам. Ругаться ведь думал.

— И думаете?

— Передумал.

— Теперь прошу посвятить меня в историю с литейной установкой.

Ворота. Над ними вывеска:

«Коллективный сад завода «Двигатель».

Подкатывает автобус. Его ожидает очередь с корзинами, ведрами, сумками, полными огурцов, помидоров, смородины, малины. Те, кто приехал, выходят с пустыми емкостями. Все спешат с деловым видом. Один человек среди них праздный на вид и ничем не обременен — Щекочихин.

Не без удовольствия он идет по дороге среди маленьких садовых домиков: отдельные домики привлекательны своей резьбой и орнаментальной изукрашенностью.

Клавдия Перетятькина вбивает в землю палочки, привязывает к ним бечевками из капроновых чулок ветки помидоров, которые могут обломиться от плодов.

Заметив Щекочихина, Клавдия приветливо кричит:

— Доброе утро, товарищ секретарь!

Щекочихин не знает Клавдию. Смущенно отвечает:

— Пусть и вечер будет добрым.

Он не собирается задерживаться. Клавдия срывает крупный помидор, выбегает на дорогу.

— Яблочный помидор. Вкусней нет на свете.

— Знатный помидорище!

Щекочихин берет помидор, оглаживает ладонью.

— Решили посмотреть, как рабочий класс отдыхает?

— Товарища навестить.

— Отдыхать тоже надо. Должность у вас тяжелая. Поди-ка, не досыпаете? (Восторженно.) Эй, Саша, выдь. Большой гость в сады пожаловал.

Из домика выскакивает Перетятькин, торопливо хлопает на голову кепку.

— Клав, чего держишь человека на дороге? Здравствуйте, Никандр Никандрович.

Домик Перетятькиных выделяется своими деревянными кружевами. Взгляд Щекочихина привлекает красота резьбы.

— Искусством можно назвать!

— Это не я. Клавдия Михайловна режет. Она модельщицей у нас на заводе.

Клавдия довольна похвалой.

— Потомственное рукомесло. Задарма, как говорится, получила от деда и отца.

— Повезло. (К Перетятькину.) Вы в литейном кто?

— Мастер. Наверняка про литейную машину спросите?

— Обязательно.

— А, несуразица!

Клавдия, уходившая в домик, выносит бутылку из-под шампанского. Наружная часть деревянной затычки напоминает медвежью голову.

— Без пол-литра не разберетесь. Отведайте нашего домашнего винца. На вкус красная смородина хуже черной, а винцо из ней!..

— Хвальбушка ты, Клав. Давай, Клав, за нежданного гостя!

— Давай, Саша. И с вами, товарищ секретарь, хочу почеканиться.

— С удовольствием почеканюсь. Пью за вас с мужем. Правда, вкусное, Клавдия Михайловна. В магазине такого не купишь.

— Домашний продукт.

— Индустрия обезличивает вкус. Признаться, Александр батькович, история литейной машины...

— Не созрел. Не понимаю.

— Цеховые что говорят?

— Без меня все. Две недели отсутствовал. Крупные инженерные головы тянут кто в лес, кто по дрова. Я что?

— Новый начальник цеха как?

— Прежний начальник был замечательный. Этот, по-моему, шибко об себе понимает.

— Душевно признателен вам, дорогие хозяева. У меня встреча. Уже опаздываю.

...На открытой веранде садового домика играл в шахматы с сыном Никитой одетый в куртку и джинсы Мезенцев.

При появлении Щекочихина оба встали. Никита на голову выше отца.

— Вымахал Никита до облаков! Четырнадцать есть?

— Двенадцать, — ответил Мезенцев.

— Акселерация!

— Обжирация!

— Кормежка само собой. Мой Петька тоже длинноногий. Вчера вдруг спрашивает: «Я уже родился, когда мы и американцы испытывали водородное оружие?» — «Да», — отвечаю. «Значит, — говорит с печалью, — я получил свою дозу стронция».

— И радиация влияет, и химизация, и нервизация.

Щекочихин сел, изучил расположение шахматных фигур.

Никита сделал ход.

Мезенцев радостно подосадовал:

— Паршивец, что делает?! — и предложил ничью.

Щ е к о ч и х и н. Да, сейчас ничья была бы желаемым исходом.

Н и к и т а. Па, теперь ничья невозможна.

М е з е н ц е в. Дети побеждают отцов в шахматы, а отцы побеждают природу. — Смешал фигуры. Конь и ладья слетели на пол.

Щ е к о ч и х и н. Сожалею, Игнатий, но...

М е з е н ц е в. Не соловей прилетел к Мезенцевым в сад — хитрый черный ворон.

— Это заявление на твоей совести.

— Заявления — не мой жанр.

— Не думаю, чтобы Касьянов и Нареченис были охотниками до этого жанра.

— Да они карьеристы, изображающие из себя человеколюбцев.

Щекочихин поморщился и встряхнул головой.

— Башкой ты не взматывай, Кадр Кадрыч. Смелей варить не будет. Касьянов еле-еле выкарабкался из туберкулеза. Приехал, чтоб устроиться в наш научно-исследовательский институт. И правильно: институт типа оранжереи, тихохонько наковыривай материален на докторскую диссертацию. Ан нет, он в начальство ринулся.

— Сейчас забота о тебе.

— Ах, забота обо мне! Уверен: в так называемой заботе обо мне ты прежде всего печешься о себе.

Никита, уходя, бормочет:

— Акселерация, обжирация, конспирация.

— Да уж знаю я вашу, Кадров Кадрычей, политичность. Всегда-то вы во всем правы, всеведущи и честнее Мезенцевых всех времен и народов. И предаете вы нас принципиально, умно, исходя из общих интересов:

— Изобличай дальше, Игнатий Мануйлович.

— У отступничества нет совести.

— Только сложность ситуации удерживает меня в рамках снисходительности.

— Я не нуждаюсь в снисходительности, в покровительстве тоже.

— Пошли к директору.

— Никуда не пойду. Презираю вашу говорильню.

Встревоженный Никита отворил дверь. Он сидел на крыльце.

— Па, иди с дядей Никандром.

— Акселерация?! Правильно — акселерация. Вы, когда не понимаете явления, маскируете свое невежество научными словами, — передразнивающим тоном сказал Мезенцев.

Тузлукарев стоит на крылечке дачи. Он весел. Оттягивает подтяжки большими пальцами рук. Подтяжки смачно щелкают по его бокам.

Щекочихин возникает в поле зрения Тузлукарева, проскользнув между вишневыми деревьями, усыпанными водянисто-красными, прозрачными на солнце ягодами.

— И вам, директор, я испорчу сегодня настроение.

— Кому успели испортить?

— Главному.

— Я человек с твердым положением и железобетонной психикой.

— Ваше положение и ваша психика при всей стабильности не неуязвимы.

— Не сейте панику.

— Стремление к ясности и паника — различные вещи.

— За панику на фронте стреляли.

— Интересно, кто из нас воевал?

— Параллель.