Костер и Саламандра. Книга вторая - Максим Андреевич Далин

— Государыня, милая, хорошая, куда же ты собралась в такую пору, а? — сказала я ей куда-то в шею. — Неужели до утра не терпит?

— Не терпит, — весело сказала Вильма. — Карла, милая, мы идём смотреть секрет Далеха.

— Он же хотел только для твоих глаз, — сказала я.

— Ах, сестричка! — рассмеялась Вильма. — Твои глаза — это тоже мои глаза. И ваши, мэтр Клай, тоже. Пойдёмте вместе. Мне кажется, это будет очень любопытно.

Я думала, мы пойдём в каземат. Но Вильма накинула плащ с капюшоном: она собиралась на набережную. Вот просто — туда, где мы устроили чудо с душами моря.

Она торопилась — и мы прибавили шагу. А Далех, оказывается, ждал на спуске, у самой воды. Над ним горел фонарь — и в свете фонаря широкая ряшка Далеха просто сияла. Рядом с Далехом на широких каменных перилах лежала та самая котомка.

Стояла на удивление тихая ночь. Море перед нами лежало как зеркало, почти без ряби, в туманной дымке штиля. Над ним в размазанных ветром облаках ныряла ещё яркая луна.

Виллемине Далех поклонился, как южане кланяются, когда хотят показать очень серьёзное уважение: дотронулся рукой до пирса, а потом приложил ладонь к сердцу.

— Славная погода, дорогой шаман, — сказала Виллемина. — Нужна дымка, да? Облачная ночь? Я всё запомнила верно?

— Верно запомнила великая мать, — сказал Далех. — И дымка нужна, и облачка нужны, и луна нужна, — сложил пальцы пучком и чмокнул этот пучок. — Славная погода! Лунный свет — обманный свет, облачка — тоже обман, ненастоящие барашки… самая подходящая ночь, чтоб обмануть, я бы сказал великой матери. Чтоб обмануть, а потом посмеяться.

— Ты об иллюзиях своих? — спросила я.

— Точно-точно, — сказал Далех. Глазки сощурил в щёлочки, у него было очень хорошее расположение духа. — Вот смотри-ка, белая леди, тёмная леди.

Открыл котомку — и туда Тяпка тут же полезла носом. Далех отодвинул её нос и достал деревянную лодочку. Обычную такую лодочку, детскую игрушку, размером с ладонь.

А мы, наверное, очень потешно уставились на эту игрушку. Фокуса ждали ведь.

Далех положил лодочку на перила и вытащил ещё молоток и пригоршню кнопок с плоскими головками. Такими кнопками в отелях к дверям прикалывают бумажки с надписями «не беспокоить» или «уборка в три часа пополудни».

Взял молоток и стал эти кнопки вбивать в лодочку, глубоко. В борта, в палубу — куда придётся.

— Это зачем? — спросил Клай, не удержался.

— Нынче время такое, — сказал Далех. — Деревянный кораблик — значит, рыбаки плывут, серебрушку ловить или там рачков. А для войны — железный корабль ходит по воде. Броненосец ходит. Железные пушки несёт.

— А, вон что, — догадался Клай с явственным смешком в голосе. — Это ты броненосец делаешь?

Далех невозмутимо покивал, вынул из торбочки большой толстый гвоздь и вбил в лодчонку вместо мачты. Потом отложил игрушку в сторону и достал ещё одну.

Так мы посмотрели, как он оббил кнопками три игрушечных кораблика. Я уже начинала терять терпение — но Далех, видимо, решил, что всё, хватит приготовлений. И запел.

По-моему, пел он на нашем языке. Во всяком случае, я понимала отдельные слова. Но общий смысл как-то плыл. Вроде бы Далех обращался к луне и к воде — и чаще всего повторял: «Подними туман. Освети луной. Унеси водой. Смой истинное, оставь ложное — вода приносит, вода уносит…»

Он бормотал, покачивался — и мне показалось, что я сейчас засну стоя. И в этом полусне я увидела, как Далех взял одну лодочку, поцеловал — и пустил в бьющийся прибой.

Волна тут же подхватила игрушку и потащила от берега — и вот тут начались те самые чудеса, которых мы ждали.

Чем дальше от берега уплывал игрушечный кораблик, тем он казался мне больше. Да он просто угрожающе рос! Шагах в пятидесяти от берега — стал с настоящую рыбацкую лодку, его несло дальше, я увидела, как на нём поднялись мачты, палубные надстройки… В какой-то момент волны перестали его тащить — он выровнялся и пошёл в открытое море, превращаясь из рыбацкого баркаса в миноносец, из миноносца — в грозный крейсер.

В морских предутренних сумерках вспыхнули кормовые огни. Спустя ещё минуту загорелся и сигнальный огонь Прибережья, а на флагштоке взвился наш голубой вымпел. Лунные блики тускло блеснули на стволах расчехлённых пушек. Крейсер шёл, оставляя в кильватере пенные струи — а я потихоньку себя ущипнула. Он был настоящий. Совершенно настоящий боевой корабль. Он мне снился наяву.

А Далех, продолжая напевать, спустил на воду ещё две деревяшки. И мы все, в том же сонном мороке, в полном обалдении от происходящего, увидели, как два эсминца охранения выходят в боевой поход вместе с крейсером.

На них горели бортовые огни Прибережья. Над ними реяли наши вымпела. От нашего берега в поход уходила армада, миновала дальний рейд, постепенно растаяла в тумане, бликах и тенях качающихся волн…

— Дорогой Далех, — тихонько сказала Виллемина, — вы меня поразили. Это ведь только видимость, да?

— Да, да, — покивал Далех и принялся упаковывать в торбу кнопки и молоток. — Великая мать всё верно поняла. Это наши грёзы, это наши желания, это мы наговорили, у моря спросили, у луны спросили — и теперь они будут по волнам плавать. Куда поплывут — про то я, конечно, великой матери не скажу, потому что и сам не знаю, куда поплывут. Куда ветер погонит. Но сколько будут плавать — скажу. До новолуния. Как затмится лунный лик — так наговор и спадёт.

— Ловко! — восторженно выдал Клай.

— Ещё бы не ловко! — сказала я. — А если по ним будут стрелять?

— А и пусть, — Далех легкомысленно махнул рукой. — Постреляют и перестанут.

— Ни снаряды, ни торпеды не могут причинить вред иллюзии, — кивнула Виллемина.

— Верно, верно понимает великая мать, — ухмыляясь, согласился Далех. — В них будут стрелять — и они будут стрелять. Дым будет, вспышки будут… только грохота не будет. Облака, лунный свет — неоткуда там грохотать. Постреляют — и разойдутся. Ход у них быстрый. Вода легко щепки носит.

Виллемина тихонько кашлянула:

— Далех, дорогой… а скажите: сколько корабликов вообще можно пустить в море?

Далех