Куприн — мой отец - Ксения Куприна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец, хотя и немного успокоенный, продолжает «оправдываться»:
27 марта 1925 г.
(Париж)
«Дорогой
Илья Ефимович,
Конечно, я поступил слишком ретиво, пустив „Лешего“ в лотерею. Обстоятельства сжали в таких жестких шенкелях, что было не дохнуть. Подумал я в сердце своем: истинный, старый друг, широко знающий жизнь, — укорит ли он меня за своевольное и корыстное расположение даром его дружеским, если зарез? Прикинул на себе и сказал: нет, не укорит.
„Леший“ был самым мощным магнитом. Лотерея сошла хорошо. Были не только удовлетворены мясник, зеленщик и молочник с булочником, но жена смогла поехать в Leysin (Швейцария), выкупить оттуда нашу Аксинью, отвезти ее в St. Antoine (200 m над Ниццей) в санаторию „La Colline“ на два месяца окончательной полировки здоровья.
Нет, я довел свою дерзость до предела!
Так как Вы без гнева приняли мое извещение о „Лешем“, то, вместо того, чтобы ночью в темном углу придушить нового владельца, я ниже Вашей мне подписи, на серо-зеленом паспарту (очень подошло к рисунку) написал: „С милостивого разрешения И. Е. Репина“. Ну, вот моя повинная голова — рубите!
Конечно, Вы не отрубите, ибо Вы не мясоед и не быкоубийца. Вы только скажете: „Стоит дарить бродячим писателям прекрасные вещи“.
Обнимаю Вас сердечно и люблю навсегда. Будьте здоровы и радостны. Ваш твердо
А. Куприн».
Приведу еще несколько писем Репина и Куприна тех лет, свидетельствующие об их дружеских и теплых отношениях.
И. Е. Репин — А. И. Куприну«8 октября 1925 г.
Дорогой, милый Александр Иванович.
Счастие мое, что я получаю из Парижа „Русское время“, дважды счастье и „Русского времени“, что там пишет Куприн! И как у Вас это выходит: в таких коротких листках такая сила-мощь, такая правда, убедительность! Перечитываю по нескольку раз и начитаться не могу. Только меня Вы напрасно так хвалите и ждете чего-то. Увы — я только — старый пьяница в искусстве: все меньшая и меньшая порция (рюмочка) опьяняет меня; и я способен теперь, свернувшись в клубок, мечтать и грезить… А Парижа я даже бояться стал… Разумеется, я давно уже не был там и не видал ничего уже бесчисленное количество лет… А как вспомню, как, бывало, с Поленовым мы два раза в неделю обходили картинные магазины… Прекрасно освещенные, только что написанные картины, еще издали обдавали нас очарованием, что мы к их свету уже бегом, без удержу скакали через улицы и надолго замирали от восторгов… И эти восторги обуревали нас долго! Долго! Да, гений Парижа всегда кипит, живет и увлекает… Мне думается, что и сейчас там все то же, вечная инициатива, восторг без устали и новости, новости — все еще не виданное, невообразимое. Так и на больших выставках в других государствах: бывало, проходишь, проходишь много отделов, даже до усталости: вдруг еще издали что-то сверкнуло, обдало чем-то неизъяснимым, очаровательным… О, да это — французы! Это их тон, это он делает такую музыку… И бредишь, бредишь этим тоном их очарования… Неужели этого больше нет? Не верится: и я мечтаю, что когда-нибудь я опять попаду в Париж и опять упьюсь до самозабвения… Неужели это все пропало?!!
Со вчерашнего дня у нас выпал снег и еще не растаял.
Если попадется Вам Леви, не сердитесь на него, он мне так много и так добросовестно служил и служит. И, правду сказать, у него огромный талант продавать: мои шансы он поднял высоко. А я намерен через него послать Вам давно отложенный этюдик, но Вы простите — это так ничтожно…
Вас всегда любивший и любящий Илья Репин.
О, Вы, Дионизос — бог — сила в Вас неземная!
Простите, не примите за лесть — это любовь…»
А. И. Куприн — И. Е. Репину(Париж. 1925 г.)
«Дорогой и горячо любимый Илья Ефимович,
Конечно, скромность есть лучшее украшение добродетели (см. § 17-й, 2-го раздела XI тома книги „Житейская мудрость“). И Вам присуща она всегда. Но как Вы могли усумниться в том, что главнейшим образом „Леший“ потянул публику брать билеты — этого я не понимаю. Не было ни одного моего клиента и ни одной клиентки, которые бы заранее не облизывались от мысли приобрести за 25 фр. Кого? Самого Репина. И я, по крайней мере, ста человекам благосклонно предсказывал выигрыш. Болячка до сих пор осталась в моем сердце. Утешением (слабым) мне служит то, что „Леший“ попал в хорошие руки: в милую, теплую просвещенную семью, где без хвастовства или снобизма ценят и чтут искусство и где глубоко любят Вас, мой чудесный скромник, Вас, Художник величиною с Казбек!
Другое утешение — та дружеская снисходительность и доброта, с которой Вы приняли мой самочинный поступок. Третье — Ваш Monsieur le Zaporoges (помните у Гоголя в „Тарасе Бульбе“ француз кричит: „Bravo, messieurs les Zaporoges“. Когда те лезут на приступ). Какое лицо! У нас про таких мужиков говорят в Зарайском уезде так: „Ен про-ост. Его простота, как мордовский лапоть, о восьми концов“. И какая степная сила! И какое соединение доброты, жестокости, свободы, затаенного лукавого юмора и зоркости! Не посоветуете ли, батюшка Илья Ефимович, какого цвета паспарту пригнать?
И вот еще последнее, четвертое утешение. Собрал я — и все-таки, настаиваю, — благодаря Вам — около 10 000 фр. (десять тысяч). На эти деньги жена поехала в Швейцарию (Leysin, в горах), выкупила оттуда дочку нашу Аксинью (17 лет), отвезла ее в Ниццу, поселила ее там в санаторий „La Colline“ д-ра Перского[11], где, вот уже третий месяц, мы держим эту непокорную девчонку в недорогих, но полезных, приятных и комфортабельных условиях.
Ну уж „Лысый“ из моих рук никуда не уйдет!!! А пока крепко Вас обнимаю и братски целую.
Весь Ваш А. Куприн.
P.S. Будет времечко — напишите два словечка! Обрадуете».
К сожалению, я уже не помню, когда «Лысый» тоже «ушел из рук». Но это было уже после смерти Репина, когда Куприн стал болеть.
В благодарность отец послал Репину свою и мою фотографии. Илья Ефимович был всегда немного преувеличенно восторжен. Его оценки моей наружности отец мне не показал, чтобы я не возгордилась.
И. Е. Репин — А. И. Куприну«8 февраля, 1926 г. „Пенаты“.
Милый, дорогой, прелестный Александр Иванович, сижу перед Вашим и — Вашей красавицы дочери — портретами и не могу оторваться, до чего это обворожительно!.. Ах, французы! Ведь это диво! Это конечно сделано прекрасным художником. Я думаю: хорошая, с большим французским вкусом, фотография увеличена, и по этому увеличению прошелся художественной ретушью опытный недюжинный художник — ну и получилось то, что я получил от Вас. Вы — как живой и — с самой симпатичной стороны: русский, высокой интеллигенции и могучего характера человек. Да я едва ли и могу описать все, что мне грезится об этом поэте, — творчество которого так могуче завоевывает — простите, умолкаю, ибо все это слабо и ординарно перед явлением чего-то нового и в высшей степени красивого своеобразной красотой мужчины, что-то богатырское. Теперь о портрете дочери: весь итальянский ренессанс, начиная с Андреа дель Сарто до Сикстинской Мадонны, все незабвенные идеалы красивой нации — все соединились в этом — невообразимой красоты — образе!.. Ах, я до вечера не уписал бы все свои ощущения восторга перед этой ангельской красотой… И вот уже сила изображения — какие слова могут выразить то, что дано изобразительному искусству! Все это те редкости, которым нет цены… А мы тут подавлены морозами, да еще с ветром… Только и спокойствия — перед жаркой печкой…
