Музейный артефакт - Данил Корецкий

И это было неудивительно: рядом с князем де Лавуазье Палестинским шел его давний знакомый граф де Контье!

Находиться с оружием в храме запрещено, поэтому у двери князь снял пояс с длинным мечом и передал телохранителю. Но спрятал под плащ мизерекордию[59] с хищным трехгранным клинком и тяжелой рукоятью, ограниченной двумя круглыми стальными пластинами. Ему приходилось несколько раз ею пользоваться, и вряд ли удар в глазницу, под мышку или в горло под шлем можно было считать милосердным. Но князь никогда не задумывался о милосердии и не отличался этим качеством.

Они вошли, когда служба началась и община пела гимн входа. Князь уверенно прошел к огороженной скамье справа, предназначенной для местной знати. Здесь уже сидел барон фон Ротенберг и казначей Мальяр де Шамбур с супругами. Каменное лицо барона, обрамленное аккуратной узкой бородкой, повернулось навстречу князю Палестинскому, чуть заметным кивком он обозначил приветствие и отвернулся. По своему рангу помощник магистра ордена тамплиеров мог вообще не обращать внимания на опоздавшего, но князь был приближен к самому Готфриду Буйонскому – правителю королевства крестоносцев, который ценил его за умение находить общий язык с сарацинами и хорошие отношения со многими шейхами. Поэтому с ним волей-неволей приходилось считаться. И все же, барон фон Ротенберг держался гораздо сдержаннее, чем баронесса Мари, серо-зеленые глаза которой лучились радостью встречи. В длинном зеленом платье с расшитым лифом и в белом чепчике она была очень хороша собой, гораздо красивее жены казначея, на которой было богатое бордовое платье и бордовый чепчик.

Склонив голову перед дамами, князь де Лавуазье уверенно занял свое место и посадил рядом своего гостя. Им обоим было по сорок с лишним лет, но внешне они разительно отличались друг от друга. Массивный, загорелый, с принятой на Востоке бородой, закрывающей пол-лица, Франсуа Палестинский имел вид бесстрашного воина. Под просторной рубашкой из белого дамасского шелка с круглым воротником, несмотря на жару, скрывалась кольчуга, широкие штаны нависали над голенищами мягких сапожек. Красный плащ он распахнул, но снять не мог, ибо в левую полу завернул свой кинжал. Его спутник – бледный, со сморщенным морщинистым лицом, с тонкими усиками и небольшой бородкой клинышком, никогда не носил оружия и больше походил на писаря из королевской канцелярии.

К вновь пришедшим с приветственными улыбками повернулись множество лиц, тускло белеющих в полумраке собора. Черты тех, кто сидел близко, можно было рассмотреть.

– Вон того юношу зовут Жак, – гулким шепотом произнес Франсуа, наклонившись к своему спутнику. – А раньше звали Аззам. Они с другом приняли католичество и стали примерными христианами. Любой рожденный католиком может у них поучиться! В прилежании соблюдения канонов им нет равных… И они никогда не обращались ко мне с просьбами, как многие другие…

Князь вздохнул и добавил:

– Моя мечта – привлечь в Иерусалим как можно больше арабов-христиан, переделать мечети в церкви… Тогда мы резко изменим соотношение сил на Востоке…

– Святая мечта! – кивнул де Конте. – Может, тебе удастся укротить этого бешеного Саббаха!

– Дни самозванца сочтены, – зловеще кивнул князь. – Скоро я отрублю ему голову, как когда-то отрубил его посланцу!

Тема отрубания голов вызвала у де Котье тошноту, поэтому он деликатно уклонился от ее дальнейшего обсуждения и принялся внимательно слушать псалмы.

Литургия заканчивалась.

– Господь с вами! – торжественно произнес священник-предстоятель отец Жорж.

– И со духом твоим, – разноголосо ответила община, и гулкое эхо отозвалось под высокими сводами собора.

Потом началось дароприношение. Прочитали «Отче наш» и «Агнус деи»[60]. Наконец, освятив хлеб и вино, отец Жорж причастился первым и пригласил прихожан вкусить плоть и кровь Христову.

Франсуа Палестинский и его спутник сидели с краю и потому вышли из-за загородки первыми. Стоящие по двое с каждой стороны, стражники в грубой одежде из черного сукна, немедленно сомкнулись вокруг своего господина, оттерев графа в сторону. Ему даже стало немного обидно. Но он тут же подумал, что благодаря такой охране фанатичный безумец Саббах никогда не сможет добраться до князя. Сейчас безжалостный Старец Горы уже не казался ему таким могущественным и всевластным, как несколько дней назад, когда они с шейхом стояли на карнизе над пропастью.

Отец Жорж приготовил облатку хлеба и ложечку с вином и, улыбаясь, ждал, пока приблизится почетный прихожанин. Толпа расступилась, пропуская князя. С ним почтительно здоровались, всячески выражали уважение и расположение, благоговейно дотрагивались до красного плаща или белой рубахи. Одним из тех, кто хотел прикоснуться к его одежде, был тот самый Жак-Аззам, которого только что расхваливал князь. Глаза его неестественно блестели. Молодой человек улыбался, с восторгом разглядывая Франсуа Палестинского, и тянул к нему руку. И рыцарь улыбнулся в ответ, но в другой руке «прилежного католика» вдруг оказался широкий иранский кинжал, который стремительно несся к груди князя. Никто ничего не успел понять, как острие достигло своей цели. Блестящая сталь распорола белый шелк, но не вонзилась в княжеское тело, а бессильно ударилась о закаленные кольца кольчуги. Раздался лязг, и вооруженную руку отбросило назад. Толпа прихожан с воплями ужаса шарахнулась в стороны.

– Да здравствует ибн Саббах! – выкрикнул Жак-Аззам. Лицо его исказилось, и он нанес второй удар, на этот раз метя в плечо. Но клинок вновь наткнулся на кольчугу, и оружие вылетело из вспотевших пальцев ассасина. Пришедшие в себя охранники тоже выхватили из-под одежды кинжалы и набросились на убийцу. Брызнула кровь.

– Слава ибн Саббаху… – сдавленно произнес терзаемый покрасневшими клинками Аззам. Глаза его подкатились, лицо стало мертвенно бледным, и он замертво рухнул на соборные плиты. Но стальные острия продолжали клевать его тело, как грифы крепости Аламут, расклевывающие сброшенных в пропасть мертвецов.

– Измена! – зарычал де Лавуазье, взмахнув мизерикордией.

– Уходим, господин! – старший охранник обхватил Франсуа Палестинского руками, закрывая своим телом. И полной неожиданностью стал еще один широкий кинжал, мелькнувший в воздухе над его плечом и полоснувший князя по лицу.

– Слава ибн Саббаху! – крикнул Пьер-Мунзим, пытаясь повторить удар.

Но мизерекордия уже вонзилась ему в глаз с такой силой, что круглая гарда раздробила надбровье и глубоко отпечаталась на скуле, а трехгранный клинок прошел сквозь мозг, пробил затылочную кость насквозь и высунул окровавленное острие из коротко стриженных волос. Графу де Котье, который стоял сзади и остановившимися от ужаса глазами наблюдал эту сцену, показалось, что из затылка ассасина выскользнул быстрый язык змеи.

Нападающий опрокинулся на спину, рукоять торчала из глазницы, кровь заливала лицо, и ясно было, что с ним покончено, но оплошавшая охрана стремилась реабилитироваться, и стальные грифы тут же принялись расклевывать его еще теплое тело.

Быстро стянувшаяся со всего собора стража вновь окружила князя Палестинского непроницаемым кольцом. Он отделался поверхностной раной щеки, и можно было подумать, что покушение сорвалось, если не знать, что ассасины всегда смазывали свои клинки ядом.

Франсуа провел рукой по лицу, взглянул на окровавленную ладонь, рассеянно осмотрелся вокруг, остановившимся взглядом уставился на испуганного де Котье, который уже хотел поздравить его с чудесным избавлением от опасности… Сознание затуманилось, лицо графа де Котье расплылось, и князь тяжело рухнул на каменный пол. Звякнула кольчуга. В храме поднялась суматоха, мужчины кричали, женщины падали в обморок. Возбужденная и испуганная толпа бросилась к выходу, началась давка…

Граф де Котье с трудом выбрался на паперть и принялся жадно вдыхать свежий воздух. Его мутило, сердце бешено колотилось. И вдруг рядом с собой он увидел ассасина, который сопровождал страшного и всемогущего Старца Горы. Ужас захлестнул все существо графа. Он вновь оказался на узком карнизе над бездонной пропастью, где его жизнь ничего не стоила.

– Я не имел намерения предупредить Франсуа! – залепетал он. – Я просто заехал его навестить!

– Сегодня ровно два года, – сказал Фарид.

– Что?!

– Два года назад он обезглавил посланца Великого Шейха. Но возмездие пришло, хотя и с отсрочкой. И будет приходить всегда и ко всем…

– Я передам своему королю послание Великого Шейха… И посоветую прислать Великому щедрые дары…

Но Фарид уже исчез. Филиппу І граф рассказал, что он растворился в воздухе. Как бы то ни было, но король Франции отправил в Аламут мешок золотых монет. На всякий случай.